Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 3 Страница 45

По многим делам было решено: освободить за недоказанностью обвинения. Последующие преступления, как вынужденные, во внимание не принимать.

Дело Цыбанюка вызвало длительную дискуссию. Комиссия постановила: за открытую вооруженную борьбу против Советской власти в Западной Украине/ срок наказания с двадцати пяти лет снизить до десяти. Поскольку Цыбанюк с учётом зачётов этот срок наказания отбыл, из лагеря Его освободить.

Дальше Колосов не остался, судьба остальных заключённых уже представлялась Ясно.

Давно притаился посёлок — ни огонька, ни звука. Только не спал лагерь. На крылечках, на завалинках застыли молчаливые фигуры людей. В освещённых окнах бараков виднелись группы. Все сидели курили, ждали решения комиссии.

— Вот так, Юрий Евгеньевич, из комитета ушёл, демобилизовался и теперь вольный, как ветер, — говорил Желнин, лениво разминая в руках папиросу.

«Не ушёл, а ушли, как будто это секрет. И тут врёт», — подумал Колосов и снова посмотрел на часы. В десять вечера обещал заехать полковник Уфимцев, а было уже четверть одиннадцатого. Желнин поймал Юрия в клубе после партийного собрания, сославшись на необходимость срочного разговора.

— Так что ты, собственно, хотел от меня? — спросил Его Колосов.

— Всё думаю, где лучше врастать в гражданскую жизнь, — как бы не расслышав вопроса, продолжал Желнин. — Уехать всегда успею, Если подвернётся что-нибудь подходящее. Всё рвался, а когда оказался за порогом, одолевают всякие мысли.

— Тогда зачем уходил, работал бы, — усмехнулся Колосов.

— Так, дорогой мой, молодёжь подросла, ей дорогу… Да и время новое. — Он жадно затянулся. — Впрочем, ты меня знаешь хорошо, да и я знаком с мастерскими.

Теперь они посмотрели в глаза друг другу. Желнин заискивающе, Колосов с чувством неприязни.

— Тебе нужен правдивый ответ?

— Только правдивый. Мы же коммунисты, — торопливо ответил Желнин, покосившись на дверь.

— Вот-вот, — заметил Колосов. — Ты имеешь в виду должность заместителя по хозяйству. Да, мой заместитель уходит на пенсию, но с тобой я не хочу и не буду работать.

— Совсем другое, — поспешно прервал Его Желнин. — Ты хорошо знаешь меня, чтобы дать соответствующий служебный отзыв. Это может потребоваться.

— Ну какой я могу дать отзыв? Напиши в партийную организацию, и тебе дадут характеристику.

— Да там теперь столько новых…

— Какие же они новые? Это коммунисты, которые прошли и лагеря и ссылку, но не утратили партийности. А уж тебя-то они все хорошо знают.

Когда Колосов пришёл в контору, Уфимцев дремал над пепельницей окурков.

— Плохо службу несёшь, директор, плохо. Сразу видно, что не служил! — встретил он Колосова шутливым упрёком. — Больше часа торчу, собирался уезжать, да ведь надо искать покупателя на хозяйство. Не бросать же.

— Значит, охранять некого, и всё хозяйство с молотка?

— Лошадей будешь брать?

— Нет, своих продаю. Век механизации, а ты с битюгами.

— Напрасно, не кони — трактора, — усмехнулся полковник, — А имущество? Вот ведомости. — Он вытащил пачку печатных листков и протянул Колосову. — Что интересует, ставь точки, а куда девать остальное — запрошу начальство. Всё, директор, всё. Береговых лагерей больше нет. Кто по составу преступления остался не освобождён, того переведут в общие лагеря. Да таких мало.

— Куда же поедут офицеры?

— А чего жалеть? Вот к Двадцатому съезду партии готовятся. Много, видно, будет нового. Слишком решительные перемены произошли в жизни Дальстроя, лагерей, да и всей страны. Мы это чувствуем больше других.

Полковник встал, забрал ведомости. Колосов проводил Его до машины и пошёл домой. Там давно ждала Валя.

— Эге-ге-ге-е-е! Аврал! — донёсся звенящий крик и за ним пронзительный разбойничий свист.

Колосов вскочил с постели и подбежал к окну. По посёлку, прыгая по ухабам, мчалась машина, гремя ломами, лопатами. В кузове стоял Цыбанюк и оглушительно свистел, закладывая в рот пальцы. Грузовик остановился у общежития. Цыбанюк соскочил с кузова и стал бить лопатой по стене барака.

— По-вер-ка! На ли-ией-ку стано-о-вись!

Из барака выглядывали заспанные лица.

— Чего?

— Всеобщий воскресник памяти усопшего раба божия Берлага! Выходи-и!

— Пожар? — проснулась Валя, открыв испуганные глаза.

— Да нет. Опять Цыбанюк баламутит посёлок, — засмеялся Юрий и пошёл умываться.

Прошлое воскресенье Цыбанюк поднял всех чуть свет. Привёз со своей бригадой кусты шиповника, свалил у домов. Волей-неволей всем пришлось заниматься посадкой. И бригада подобралась у него из таких же неуёмных. Как только освободились, и сон им не в сон. Голос Цыбанюка не затихал ни днём ни ночью. Днём на стройплощадке, а вечером то он в парке с парнями расчищал дорожки, то за бараками ворочал брёвна, то на улице помогал ставить плетень или забор.

Колосов умылся, выпил наскоро чаю и пошёл в посёлок У домов собирались жильцы с лопатами, мётлами. Колосов поискал глазами Цыбанюка. Тот стоял у лагерной зоны рядом с бульдозером.

— Куда правишь, чёрт! Стой, стой! — кричал он бульдозеристу, подцепившему отвалом колючую проволоку вместе со стойками. — Потом Её не распутает сам сатана.

Пока подошел Колосов, Цыбанюк успел выдернуть стойки из предзонника.

— На палки Её наворачивай, стерву, и сразу в вагранку. Чтобы ни следа ни духу. Поеха-а-ли!

Парии приспособились быстро. Крутили палки, и на них наматывалась мотками проволока. Вышки сломали Ещё в первый день, сразу как выпустили заключённых. Ночью сожгли ворота. В бараках устроили квартиры для семейных.

На воскресник вышло всё население, даже дети собирали лом и складывали в кучи. Женщины мыли окна в общежитии для новосёлов, там виднелась русая голова Вали.

В этот день ждали новосёлов. В посёлке чистота. Общежития выкрашены масляной краской; Новые кровати; новое белье, На окнах занавески. Фасады домов украшены плакатами, лозунгами, зелёными веточками. В окнах букеты цветов. Автобусы вышли из Магадана утром, и диспетчерские каждого пункта сообщали о продвижении колонны. У клуба, поблёскивая серебром и медью труб, ждал оркестр. Мальчишки с обеда сидели на крыше клуба, не спуская глаз с трассы.

В сквере у клуба с узлами, чемоданами сидели отъезжающие на материк. Получили направление на Чукотку Белоглазов и Марина. Они тоже ждали автобуса. До Магадана Ехал и Кротов. Его реабилитировали и восстановили в партии. Оформив пенсию, он уезжал в Москву. Валя сидела рядом с Мариной, обняв Её за плечи. Кротов с маленьким узелком пристроился в тени кустика.

— На Чукотку — это ты здорово решил, — говорил Колосов Анатолию. — Но я бы всё же сначала отдохнул, а потом уже поехал. Нет денег, возьми у нас.

— Да ты что? Столько лет мечтал. Теперь для обобщения осталось познакомиться с окраиной Северо-Востока.

Марина улыбнулась.

— Самсонов собирается защищать докторскую. Герасимов — доктор медицинских наук, профессор. А мой чем хуже?

— А вот Нина Ивановна воспитывает двух детей и помогает мужу, — в тон Ей сказала Валя и засмеялась.

— И у нас будут. Теперь всё будет…

— Едут! Едут! — резанул слух пронзительный мальчишеский крик, с крыши клуба спрыгнула ватага и помчалась по дороге.

Оркестр выстроился у трибуны. К клубу потянулись люди. Кротов поднялся.

— Ну-что ж, вечный кандидат, будем прощаться, а то начнётся митинг и будет не до нас— И прижал Белоглазова к груди.

Колосов подошёл к Кротову, обнял старика, поцеловал Анатолия, Марину.

— Счастливого вам пути. Да, Анатолий, Если нужна рекомендация, напиши, я сразу. А то ты и верно кандидат с историческим стажем, — пошутил Колосов, пытаясь, заглушить горечь прощания.

— Да, сколько у меня теперь друзей — старых большевиков. — Белоглазов обнял Кротова. — Ну кто бы мог подумать, моряк, что вот так всё сложится?..

Показался первый автобус. В открытые окна видны молодые весёлые лица. Ребята что-то пели, но грянувший оркестр заглушил их голоса.

Колосов Ещё раз попрощался и пошёл к толпе, окружившей автобус, А на повороте к посёлку уже показался второй, третий, четвертый…

На стену клуба комсомольцы мастерских прибивали Ещё одно полотнище:

«Да здравствует Советская Колыма! Привет вам, посланцы Ленинского комсомола! Счастливо вам жить и трудиться!»

Радостно пели трубы оркестра. Новосёлы выходили из автобусов.

ЭПИЛОГ

Вот уже несколько дней подряд/ в одно и то же время в сквере появляется высокий, сухощавый мужчина в простеньком летнем костюме/ с огромной кипой газет. Он устраивается на последней парковой скамейке и сидит до вечера. Со скамейки видны все подъезды здания Центрального Комитета партии. Тут всё точно в фокусе. В двери то входят, то выходят разные люди.