Мюриэл Спарк - Memento mori Страница 5

Чайник был тяжеловат для его нетвердых пальцев и опрокинулся, откинув крышку и устроив на скатерти бурный разлив с чайными листочками, окативший брюки Годфри.

Цунами поднялась, решительнейшим образом отодвинув стул. За нею к месту происшествия последовали дама Летти и официантка. Годфри обтирали губками, а Летти взяла поэта под руку и сказала ему: «Уходите, пожалуйста». Цунами, занятая брюками Годфри, крикнула через плечо мужу:

– Рональд, ты же мужчина! Помоги даме Летти.

– Чего? Кого? – всполошился Рональд.

– Очнись, Рональд. Ты что, не видишь? Помоги даме Летти вывести мистера Мэннеринга.

– Ой, – сказал Рональд, – кто-то, оказывается, чай пролил!

Он с ужасом уставился на залитую скатерть.

Перси стряхнул руку дамы Летти и, осклабляясь направо и налево, застегивая свой пыльник, удалился.

Для Годфри и миссис Петтигру освободили место за главным столом, рядом с Джопабокомами.

– А теперь мы попросим свеженького чаю, – сказала Цунами. Все облегченно вздохнули. Официантки прибрали запакощенный стол. Зал благоустроился.

Дама Летти стала расспрашивать миссис Петтигру о ее планах на будущее. Годфри тревожно вслушивался в их беседу. Он отнюдь не был уверен, что бывшая экономка Лизы Брук годится для ухода за Чармиан. Может, она старовата, а может, дорого запросит. Вон она какая вся эдакая, и в голове небось то же самое. И совсем ему не казалось, что Чармиан ее хорошо примет.

– То есть ничего определенного, сами понимаете, – вмешался он.

– Видите ли, мистер Колстон, я как раз говорила... – сказала миссис Петтигру. – Я говорю, что не могу так уж планировать, пока все не прояснится.

– Что прояснится? – спросил Годфри.

– Годфри, пожалуйста, не мешай, – сказала Летти. – У нас тут с миссис Петтигру свой разговор.

Она шлепнула локтем по столу и повернулась к миссис Петтигру, загораживая брата.

– А служба как, на ваш взгляд? – спросила его Цунами.

Годфри обернулся и поглядел на официанток.

– Что, все в полном порядке, – сказал он. – Та вот, постарше, прекрасно, по-моему, обошлась с этим, как его, Мэннерингом.

Цунами закатила глаза, как бы взывая о благодати.

– Я имею в виду, – сказала она, – обряд прощания с бедной Лизой в крематории.

– А, – сказал Годфри, – так бы и сказали «похоронная служба». А то вы просто сказали «служба», и я, естественно, подумал...

– И как же вам показалась похоронная служба?

– Да вполне, – сказал Годфри. – Я даже и сам решил – пусть меня в свое время кремируют. Очень опрятно. А то мертвые тела в земле лишь загрязняют нам питьевую воду. Вы бы сразу так и сказали: похоронная, дескать, служба.

– А по-моему, она прошла как-то холодно, – сказала Цунами. – Мне вот, например, хотелось бы, чтобы священник прочел некролог бедной Лизы. Помнится, на прошлой, где я была, кремации – у бедняжки Рональда умер брат Генри – там читался некролог из «Нотингем гардиан» про его боевые заслуги, про его деятельность в АССМИЛ[2] и заботу о безопасности на дорогах. И как это все трогало. Ну а в чем дело, почему нельзя было прочесть некролог Лизы? Сколько писали в газетах про ее заслуги перед искусством – вот и надо было нам все это зачитать.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Годфри. – Это самое меньшее, что они могли сделать. А вы оформили заказом?

– Увы, нет, – вздохнула она. – Я предоставила распоряжаться Рональду. Словом, если сама не позаботишься...

– Поэты, они друг про друга всегда ужасно горячатся, – сказал Рональд. – У них, видите ли, очень личное отношение к поэзии.

– О чем это он там у нас говорит? – сказала Цунами. – Ах, он про мистера Мэннеринга, вот он о чем. Нет, Рональд, мы не про мистера Мэннеринга разговариваем. Мистер Мэннеринг ушел, с ним дело прошлое. Мы перешли на другие темы.

Когда они поднялись уходить, Годфри почувствовал, что сзади его толкнули под руку. Обернувшись, он увидел перед собой Гая Лита, скрюченного над клюками; его кругленькое детское личико было снизу искоса обращено к нему.

– Сняли пенки с похорон? – спросил Гай.

– Как то есть? – сказал Годфри.

Гай кивнул на оттопыренный карман Годфри с пирожными.

– Угощение для Чармиан?

– Да, – сказал Годфри.

– А Чармиан как вообще себя чувствует?

Годфри успел немного оправиться.

– Она в отличной форме, – сказал он. – Очень печально, – добавил он, – видеть такое человеческое несчастье. Ужасно, должно быть, когда не можешь передвигаться на своих двоих.

Гай хохотнул. Он продвинулся поближе к Годфри и чуть не ткнулся носом в его жилет.

– Ничего, любезный друг, – сказал он, – я в свое время напередвигался. И был не в пример прытче прочих.

По пути домой Годфри выкинул пирожные из окна машины. Ну вот зачем человеку эти чертовы лакомства? – подумал он. Они человеку совершенно не нужны, ему почти что нипочем скупить всю сегодняшнюю лондонскую выпечку – чего другого, а денег хватает. Зачем же человек их пихает в карман? Нет, не понять.

– Я был на похоронах Лизы Брук, – сказал он Чармиан, оказавшись дома, – то есть, точнее говоря, не на похоронах, а на кремации.

Чармиан помнила Лизу Брук, и недаром.

– Боюсь, что ко мне лично, – сказала Чармиан, – Лиза бывала не слишком доброжелательна, но это она себя показывала не с лучшей стороны. Есть такие натуры, у которых благородство души проявляется лишь с близкими по духу, однако...

– Гай Лит тоже был там, – сказал Годфри. – Почти что конченный человек, на двух клюках.

– Ой, какая он был умница, – сказала Чармиан.

– Умница? – переспросил Годфри.

Глядя на физиономию Годфри, Чармиан по-старушечьи скрипуче хихикнула в нос.

– Я как раз совершенно решил в свое время кремироваться, – сказал Годфри. – Так опрятней всего. Кладбища, они загрязняют водопроводную воду. Самое лучшее – кремация.

– Ох, я так с тобой согласна, – сонно сказала Чармиан.

– Нет, ты со мной не можешь быть согласна, – сказал он. – Католикам не полагается кремироваться.

– Ну, я в том смысле, что ты вообще-то прав, дорогой Эрик.

– Я тебе не Эрик, – сказал Годфри. – И никак ты не можешь думать, что я вообще-то прав. Спроси у миссис Энтони, она тебе скажет, что кремация не для католиков.

Он притворил дверь и настоятельно позвал миссис Энтони. Та со вздохом явилась.

– Миссис Энтони, вы католичка или как? – спросил Годфри.

– Да, католичка. Только у меня там на огне стоит.

– Вы в кремацию веруете?

– Ну как, – сказала она. – Особенно-то не хочется, чтобы тебя вот так – раз-два – и запихнули в печь. Я как-то считаю, что это, в общем...

– Не важно, как вы это в общем считаете. Ваша церковь говорит вам прямо, что это не полагается. Церковь ваша не велит вам кремироваться, в чем все и дело.

– Да я же и говорю, мистер Колстон, чего тут приятного, ежели...

– Приятного, ежели... Да не в том речь, что вам ежели приятно. У вас выбора попросту нет, вы хоть это понимаете?

– Ну, я и всегда-то считала, что лучше похоронить по-хорошему, всегда мне, знаете...

– У вашей церкви такой порядок, – сказал он, – что вы кремироваться не имеете права. Вот несчастье с женщинами, своего же порядка не знаете!

– Понятно, мистер Колстон. Там у меня что-то на огне стоит.

– Я верую в кремацию, а вы нет... Чармиан, ты против кремации, слышишь?

– Да, Годфри, я против.

– И вы тоже, миссис Энтони.

– Слушаю, мистер Колстон.

– Это дело принципа, – сказал Годфри.

– А то как же, – сказала миссис Энтони и удалилась.

Годфри сделал себе виски с содовой покрепче. Он достал из комодика коробок спичек, свежее лезвие и принялся за работу, тщательно расщепляя надвое каждый тонкий древесный стерженек: в итоге спичек становилось два коробка. Время от времени, почти не отвлекаясь от работы, он со вкусом прихлебывал виски.

Глава четвертая

Родня Лизы Брук устроила поминальное чаепитие в кафе потому, что Лизин хампстедский кирпичный коттеджик остался жилищем миссис Петтигру, бывшей экономки Лизы. Кстати же выяснилось, что Лизино состояние почти целиком завещано было все той же миссис Петтигру, считавшейся среди родных черным ангелом в жизни Лизы. В этом своем предположении они были, как это часто бывает, странным образом правы, хотя породившие его подозрения все были неверны. Подозревая такое и сякое влияние миссис Петтигру на Лизу, они надеялись по возможности оспорить Лизино завещание, поскольку Лиза, составляя его, не пребывала в здравом уме и находилась, по-видимому, под сомнительным влиянием миссис Петтигру.

Само то, как оформлено завещание, доказывали они, свидетельствует о ненормальности Лизы в процессе его составления. Составлял завещание отнюдь не юрист. Это был всего лишь исписанный листок бумаги, заверителями выступали уборщица Лизы и дочь уборщицы. За год до смерти Лизы практически все ее состояние было завещано «моему мужу, если он переживет меня, или же моей экономке, Мэйбл Петтигру». Между тем, как заявляли родственники Лизы, ни о каком живом муже речи быть не могло. Старый Брук вообще давно скончался, да и развелась с ним Лиза еще во время той, Большой войны. Она явно была не в себе, доказывали родственники, раз упоминала о муже. Поэтому, настаивали они, данная бумажка законной силы не имеет. Но увы, их юристы не видели в ней ничего незаконного; единоличной наследницей явно оказывалась миссис Петтигру.