Ирвин Шоу - Пестрая компания (сборник рассказов) Страница 5

Ладно, но сейчас-то зачем из-за этого волноваться? Этот бой он проиграл -- давным-давно -- и теперь каждую ночь остается один на один со своей бессонницей. Вот сегодня, в очередную такую ночь (думал он с несколько просветленной головой и ораторским настроением), пришлось обсуждать с самим собой эту проблему с сообщением, оставленным Джозефом Ривзом.

Главное сейчас -- это каким-то образом все систематизировать, подойти к проблеме с научной точки зрения. Ну, как рубрики в журнале "Тайм": "Бизнес", "Политика", "Общенациональные интересы", "Наука", "Религия", "Секс" -аккуратно все разложено по полочкам. Две минуты на каждую рубрику -- и у тебя на вооружении достаточно фактов, разных мнений; с таким багажом можно ожидать выхода очередного номера...

Общенациональные интересы... В нашем, двадцатом веке... Три дня назад, во время ланча, Ривз заявил, что общенациональные интересы -- это всего лишь эвфемизм1 бойни: уже завершенной, осуществляемой, вынашиваемой в планах; в прошедшем, настоящем и будущем времени. С соответствующим ростом бюджета на эти цели. Последние несколько месяцев Ривз буквально одержим идеей войны. На том же ланче у них состоялась довольно-таки неприятная беседа о возможности новой войны -- она вот-вот неизбежно начнется. Ривз -- он всегда излучал непобедимый оптимизм по всем другим вопросам -- старательно рылся в газетах и журналах, выискивая новые тревожные доказательства неминуемости военного конфликта, во время которого наверняка будут применены эти ужасные новые орудия.

Кэхилл последнее время даже старался избегать встреч с Ривзом -- ему эта тема претила, не хотелось об этом думать. А мрачный поток статистических данных о пределах досягаемости атомных бомб и снарядов и о смертоносном потенциале биологического оружия, постоянно вырывавшийся изо рта его друга, нисколько не прибавлял аппетита за ланчем. Кроме того, Ривз составил скорбный обзор -- сколько можно насчитать эпизодов на протяжении истории, когда целые народы, фактически целые цивилизации, своими безрассудными действиями совершали, по сути дела, массовые самоубийства. Исходя из этого он предрекал: широкомасштабное самоуничтожение, возможно, в ближайшие несколько лет повторится.

Чтобы оставаться в здравом уме и не допустить помешательства, размышлял Кэхилл, с негодованием стараясь вытеснить из сознания эти апокалиптические аргументы, нормальный человек должен воздерживаться от подобных мыслей -таков его твердый выбор. И так он бессилен, постоянно преследуем черными мыслями, то и дело погружается в холодный душ страшных, не зависящих от его воли событий, страдает по ночам от бессонницы; пусть всячески избегает обсуждения таких вопросов или хотя бы делает это днем, когда нервы куда более уравновешенны и спокойны. Война, война, зло безнадежное, повторял про себя Кэхилл, вспоминая кладбища в Нормандии и свист снарядов над головой... На земном шаре в десятках мест строчили пулеметы, одни люди с радостью, старательно убивали других людей, приглашая американцев, русских, берберов, малайцев, югославов, финнов и болгар присоединиться к ним в этой бойне.

Стоит почитать газету, послушать радио, проснуться за четверть часа до рассвета -- тут же начинают одолевать мысли о смерти. В 1945 году, когда он вернулся домой с войны, то был уверен -- все самое страшное позади. "Мой предел,-- шутил он всегда,-- это только одна война". И верил в это. Но у других, кто куда влиятельнее его, казалось, другие пределы. Одно дело храбро натянуть военную форму, когда тебе тридцать три, и отправиться на относительно старомодную войну, где идет в ход знакомое оружие: пулеметы, мины, бомбы. И совершенно другое сейчас, семь лет спустя, когда тебе уже сорок и ты ведешь сидячую, размеренную жизнь, думать о возможности участия в атомной или биологической войне. У тебя неплохой дом, есть жена, дети, и вдруг в любой момент ты можешь превратиться в радиоактивную пыль или стать прибежищем для чумных бактерий. Как крепко спит жена, как ей удобно отдыхать одной... Интересно, а как спят другие в этот тревожный год?..

Сквозь шторы уже пробивается сумеречный рассвет. Боже, даже такой слабый свет режет ему глаза, теперь ему весь день чувствовать себя совершенно разбитым. Но с каким-то мазохистским остервенением он продолжал мысленно зачитывать дальше свой список: политика. Да, этот предмет способен заставить человека провести ночь-другую без сна. По словам Ллойда, все того же сплетника, Ривза после встречи с президентом университета (у него в кабинете) вызывали на секретное совещание комитета сенаторов штатов, прибывших сюда из столицы для расследования коммунистического влияния на территории колледжа. Ллойд в течение многих лет вел активную деятельность в нескольких весьма сомнительных организациях, Ривзу он никогда не доверял, и ему все это совсем не нравилось.

-- Этот Ривз -- "человек, преданный компании",-- с презрением бросил однажды Ллойд в его присутствии.-- Способен продать лучшего друга за одну улыбку крупного держателя акций.

И многозначительно глядел на Кэхилла, когда произносил эти слова -"лучшего друга"; теперь он отдает себе отчет, что Ллойд обмолвился об этом далеко не случайно. Думая о том, что же мог сообщить Ривз членам комитета, он заерзал в постели.

В довоенные годы, когда коммунизм был вполне респектабельной политической доктриной, сам Кэхилл принимал участие в работе различных комитетов; многие члены их, он уверен, состояли в компартии, и он позволял им не раз использовать свое честное имя в качестве подписанта на целом потоке безвредных петиций и заявлений если и не составленных коммунистами, то, несомненно, пользовавшихся их полным одобрением.

Однажды они с Ривзом даже отправились на какой-то довольно мирный, открытый для всех партийный митинг, где несколько его знакомых в своих речах утверждали, что коммунизм -- это, по сути дела, американизм двадцатого века, и несли прочую чепуху. Ему предложили вступить в партию,-- он это хорошо помнит, забыл только, кто именно подошел к нему с таким предложением и произнес эти памятные слова. В партию он не вступил и больше на ее митинги не ходил.

А если комитет сенаторов располагает информацией, полученной от агентов, что он посещал партийные митинги, и коммунисты предлагали ему к ним присоединиться. Как ему поступить в таком случае? Пойти на заведомое лжесвидетельствов и заявить, что никогда на митинге не бывал, или сказать правду? Но в таком случае придется отвечать и на другие вопросы. Например: "Был ли там профессор Кейн?"; "Выступал ли мистер Райян, преподаватель химии, с речью, посвященной деятельности Коммунистической партии?"; "Изучите, пожалуйста, этот список имен и назовите людей, которые принимали участие в митинге". Что ему делать в подобной ситуации?

Профессор Кейн был на митинге, произнес там речь; Кэхиллу известно, что он тихо, без особого шума, вышел из партии во время заключения русско-германского пакта о ненападении и с тех пор отказывался иметь что-либо общее с коммунистами. Но кто мог бы знать, чту сообщил профессор Кейн членам комитета? Хоть он и его приятель, но ему, разумеется, нужна работа. Скажи Кэхилл правду -- и Кейн в течение месяца лишится работы и его доброе имя покроют несмываемым позором.

Ну а этот бедняга Райян? Его уже отстраняли временно от должности по подозрению в коммунистической деятельности, у него больная жена, требуются деньги на адвоката, чтобы защитить себя. Коммунист или не коммунист, но всегда был приличным человеком, застенчивым, абсолютно безвредным. Трудно понять, почему он так поступил. Сам он был против проповедуемых Райяном идей, но тот ему все равно нравился, по-человечески он жалел его, и, в конце концов, пятьдесят долларов не такие уж большие деньги.

Кэхилл поделился с Ривзом, что отдал эти несчастные пятьдесят долларов Райяну, даже просил его тоже помочь коллеге. Ривз холодно ответил, что тот сам во всем виноват -- и в просьбе отказал.

А если Ривза заставят на комитете рассказать об этих пятидесяти долларах? Что он, Кэхилл, скажет, если его начнут допрашивать; как он будет себя вести, проявит ли честность и мужество? Но о какой чести может идти речь в подобной ситуации? Разве лжесвидетельствование --это честно? С другой стороны, честно ли портить жизнь своим друзьям, самому себе?

Верит ли он по-настоящему, что тот же Райян, например, невинный парень, настоящий идеалист, или у него есть в этом отношении свои сомнения? Райян, ученый, с тихим, мягким голосом и с постоянной застенчивой улыбкой на устах, примерный семьянин,-- потенциальный предатель и убийца, опасный заговорщик, выступающий против ценностей дорогих ему, Кэхиллу?..

Нет, он слишком устал и раздражен сегодня утром, чтобы принимать верные решения. Предположим, поинтересуются этим митингом. "Когда, в какой день состоялся?", "В каком году?", "Кто вас пригласил?" Не вспомнить ему эти факты, память словно затянуло плотной завесой тумана. Что он там ни ответит -- все не так. Сказать честно: "Я не помню!" -- как это будет выглядеть в протоколе, в газетах? Попытка скрыть правду, свою вину, достойная лишь полного презрения.