Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому Страница 50

Мэйбл приложила к глазам платочек. Гровер с торжественным выражением и отвернувшись от нее в сторону наклонился над столом, с деловым видом просматривая какие-то письма и бумаги, чтобы дать ей время выплакаться.

Решив, что времени прошло уже довольно, Гровер откинулся на спинку кресла и, сияя улыбкой, снова взглянул на Мэйбл.

— Ну, миссис Фрэнк Бауэрс, так что же я могу сделать для вас сегодня?

Мэйбл спрятала платочек.

— Я хочу, чтобы вы арестовали Туземца Ханниката и Джозину Мэддокс за смешение рас. Обоих.

Выражение его лица стало серьезным и озабоченным. Он покачал головой.

— Миссис Фрэнк Бауэрс, шериф нашего округа не имеет таких прав и полномочий в пределах города Пальмиры, — заговорил он сразу, как будто тщательно прорепетировав наперед это заявление. Голос его звучал серьезно и авторитетно. — Я уполномочен производить аресты и проводить законы в жизнь только на территории округа, куда город Пальмира не входит. Единственное исключение может быть сделано во время гражданских бунтов и в случаях крайней необходимости по утверждению губернатора штата, и единственно с целью поддержания закона и порядка. Таков закон, миссис Фрэнк Бауэрс, и я присягал, что буду выполнять его. А если дело обстоит таким образом, то вам надо бы поговорить с начальником городской полиции. Люк Мосс…

— Да он прячется где-то, — с озлоблением сказала Мэйбл. — Кто-то ему сообщил, чего я добиваюсь, прежде чем я могла с ним увидеться. Но это меня не остановит, я все равно сделаю то, что считаю правильным. Вы можете арестовать нарушителей закона в любом другом месте, если вам угодно. А я пришла сюда именно для того, чтобы вы это сделали.

Прежде чем ответить, Гровер довольно долго смотрел в окно. Небо на юго-востоке омрачали тучи с Мексиканского залива, и похоже было, что еще до вечера начнется сильный дождь.

— Ну, так что же вы намерены делать? — нетерпеливо спросила Мэйбл.

— Миссис Бауэрс, я хочу говорить с вами прямо и откровенно. — Гровер наклонился вперед, стараясь улыбаться своей обычной добродушной улыбкой. — Горжусь тем, что я политический деятель именно такого рода, и постараюсь быть откровенным и честным с вами. До ноябрьских выборов осталось меньше месяца, и я не могу рисковать своей репутацией и ставить ее под удар тем, что возьму да и потревожу белого избирателя и посажу его под арест за то, что он якобы находится в самой обыкновенной связи с цветной девушкой. Другие белые будут возмущены, потому что это чуть ли не единственное, что белый мужчина может себе позволить, не опасаясь репрессий. А если я возьму и сделаю так, как вы говорите, то в ноябре не соберу даже столько голосов, чтобы пройти помощником дьякона в деревенской церкви. Я никогда не изучал законов насчет смешения рас, но достаточно смыслю в политике, чтобы не вмешиваться в местные обычаи как раз перед наступающими выборами. Вот если бы вы подали жалобу, что какой-нибудь негр лезет обедать в ресторан вместе с белыми или как-нибудь иначе нарушает закон о сегрегации, я бы его моментально посадил под арест.

Гровер помолчал, ожидая, что Мэйбл сердито его отчитает. Вместо этого она только крепче поджала губы.

— И есть еще кое-что важное, — сказал он тогда. — Я не думаю, что Фрэнк одобрил бы то, о чем вы говорите. Он бы не пожелал, чтобы и белого и негра обвинили в одном и том же преступлении. Он первый сказал бы, что этим как бы устанавливается равенство между ними, то есть нечто такое, чего мы с ним не хотели бы видеть, пока мы живы. Вот если бы Туземец Ханникат совершил убийство или крупную кражу, тогда я счел бы своим долгом, как представитель закона, арестовать его даже и в отсутствие начальника полиции. Но дело обстоит иначе, и я не могу…

— Ну так что ж, вы можете арестовать за что-нибудь Джозину Мэддокс, — прервала его Мэйбл. — Тут вам не надо искать предлога, чтобы отвертеться.

— Разумеется, миссис Фрэнк Бауэрс, это я могу сделать, — с облегчением согласился Гровер. Он опять улыбался своей добродушной улыбкой. — Буду рад это сделать для вас. Пошлю помощника в негритянский квартал и велю ему посадить эту девчонку под арест. Как, вы говорите, ее зовут?

— Джозина Мэддокс.

— Джозина Мэддокс, — повторил он, торопливо записывая имя на клочке бумаги. — Ну вот, все улажено, миссис Фрэнк Бауэрс, очень рад вам это сказать. Я велю своему помощнику арестовать ее и посадить в тюрьму по обвинению в проституции. Это муниципальное постановление номер триста пятнадцать. Я всегда могу сказать, что мне в виду нарушения закона пришлось принять срочные меры вместо начальника полиции, поскольку он был в отъезде. Такое обвинение, во всяком случае, равносильно тому, о чем вы говорили. Это быстрый и удобный способ разделаться с этими негритянками, поскольку им не по карману нанимать адвоката и хлопотать, чтобы дело прекратили и обвинение сняли, или же просить, чтобы дело назначили к слушанию, и в таком случае вносить залог. Кроме того, в Пальмире не так много адвокатов, которые захотели бы взяться за такое дело и прослыть защитниками негров. По их словам, это вредит их авторитету в глазах белых клиентов. Во всяком случае, негритянки, обвиняемые в проституции, получают шесть месяцев в окружном исправительном доме каждый раз, как их привлекают к суду, как бы они ни оправдывались. Ну что ж, миссис Фрэнк Бауэрс, это должно разрешить вопрос именно так, как вы хотели.

— Хорошо, — согласилась Мэйбл, поднимаясь с места. — Но я все-таки надеюсь, что вы сдержите слово и пошлете ее в исправительный дом на полгода. Тогда она уж, верно, перестанет безобразничать и показываться голой белым мужчинам.

11

Гонимый бушующими ветрами, ломавшими сучья и вырывавшими с корнем тунговые деревья и жакаранды, проливной осенний дождь начался в конце дня, когда ураган с Мексиканского залива пронесся дальше к северо-западу надо всем округом Сикамор. На лесопильном заводе и на окрестных фермах пришлось еще до конца этого дня бросить работу в лесу и в поле, и только редкие прохожие показывались на улицах Пальмиры во время урагана. Тротуары вокруг здания суда были затоплены, потому что стоки забило листьями и мусором. Кое-кому из лавочников пришлось заложить снизу двери мешковиной, чтобы вода не просочилась через порог и не попортила дорогой товар.

Когда ветер наконец улегся и дождь к наступлению ночи перестал, небо очистилось и звезды ярко засияли, но дорожки Большой Щели были все еще на несколько дюймов затоплены грязной водой.

Городской подрядчик уже много лет не выравнивал и не осушал короткий конец тупика, и после каждого сильного ливня Туземцу несколько дней приходилось надевать резиновые сапоги каждый раз, как он выходил из дому. Даже и через несколько дней после дождя в тупике круглый год оставались от одного дождя до другого ямы, полные грязи. Туземец давно бросил на это жаловаться: подрядчик обычно отвечал, что тупик не нанесен на утвержденную властями карту города и потому можно считать, что он вообще не существует, поскольку это его, подрядчика, касается. («Не стану я тратить время даром и ремонтировать улицу, где живет всего-навсего один избиратель. Пускай переезжает куда-нибудь в другое место, если ему там не нравится. У меня и без того полно хлопот с другими избирателями, поважнее, надо же, чтобы они были довольны и не жаловались».)

Ночь и темнота наступили после урагана по-осеннему быстро, и Туземец уже решил остаться дома и поработать — заняться приемниками, которые он обещал починить. Он знал, что ему придется сегодня посидеть гораздо дольше обычного, если он хочет закончить хотя бы малую долю той работы, какую он обещал сделать.

Туземец поел чилийских бобов с макаронами и выбросил пустые банки в окно, на мусорную кучу, потом уселся было за верстак, как вдруг кто-то громко постучал в дверь. Довольно долго он не обращал внимания на стук, надеясь, что посетитель, кто бы он ни был, уйдет и не надо будет отрываться от работы. Однако настойчивый стук продолжался, и Туземцу пришлось бросить свое дело. Идя к двери, он старался придумать приличный предлог, почему чей-нибудь приемник, настольная лампа или тостер еще не отремонтированы и не работают как следует.

Когда Туземец открыл дверь, на пороге, сердито хмурясь, стоял Эл Дидд. Башмаки и носки он держал в руке. Штаны он подвернул до колен, чтобы они не промокли, и между пальцев на ногах у него проступала бурая грязь Большой Щели.

— Погляди-ка на мои ноги, — сказал он, хмурясь еще сильнее. — Черт знает что, можно ли так перепачкаться взрослому мужчине. Как по-твоему, уж не вздумал ли я доказать, что мне десять лет от роду?

— Рад тебя видеть, Эл, — ответил Туземец. — Я боялся, что это кто-нибудь другой. Входи в дом.

Эл Дидд был старинный друг, и, как и Туземец, всю свою жизнь прожил в Пальмире. Эл был высокого роста, худой, с коротко остриженными черными волосами, и говорил глубоким басом. По профессии он был монтер и когда-то имел свое дело. Однако в мастерской не хватало работы, Эл не мог прокормить жену и пятерых детей, и последние несколько лет он работал линейным инспектором и получал от электрокомпании приличное жалованье. («Мне только и приходится делать, что ходить и глядеть на провода и вышки, не застрял ли там дохлый сарыч, да не устроили ли ребята короткого замыкания бумажным змеем, да не сгорел ли где трансформатор. Некоторые думают, что я загордился и слишком высоко задираю голову, а это у меня просто шея не гнется, оттого что я целый день гляжу на эти самые провода».)