Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим Страница 52

ПЕСНЯ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Покорно и почтительно РинальдК Готфриду приближается с такимиСловами: «Государь, из ложной честиВосстал я на несчастного Гернанда.Я твой закон нарушил и за этоРаскаяния муками наказан;Теперь же возвращаюсь я, готовыйНа все, чтоб искупить свою вину».

Готфрид к нему склоняется, сжимаетВ объятиях и говорит: «ЗабудемИ о беде твоей, и об ошибке;Ты быстро и легко ее искупишь,Коль в прежнего Ринальда превратишьсяИ новыми прославишься делами.Сразись за нас с врагом, ускорь егоПогибель, одолев чудовищ леса.

Старинный этот лес, доныне щедроНас деревом снабжавший для машин,Стал адских чар гнездом, приютом страхаИ ужаса; в него никто не смеетПроникнуть для порубки; без машин жеПосмешищем в глазах врагов мы будем.Пусть то, что наших воинов пугает,Тебя победой новой возвеличит».

Готфрид сказал и смолк; герой же скромноСебя на подвиг трудный отдает:В словах его уверенности мало,Но по лицу в успехе нет сомненья.Вокруг него толпятся Гвельф, ТанкредИ прочие вожди; он пожимаетВсем руки, обнимает их, уходит,Спешит назад и обнимает вновь.

С приветливым, непринужденным видомРинальд к толпе собравшейся выходит,И радостными кликами герояЛюбимого встречает целый стан.Подумать можно было бы, что этоС трофеями вернулся триумфатор,Который все мятежные народыИ Запада и Юга покорил.

Сопутствуемый всеми, он доходитДо своего шатра и там садитсяВ кругу друзей. Беседуют ониИ о войне, и о волшебном лесе.Потом все удаляются; одинПустынник остается лишь и молвит:«Чудес ты нагляделся; злые чарыТебя от нас далеко отклонили.

Чем не обязан ты Владыке мира!От уз волшебных Им освобожден;Родному стаду возвращен, откудаБыл пагубным исторгнут заблужденьем;Через уста Готфрида избран волиЕго святой вершителем. Но, преждеЧем приступить к делам великим, тыОчиститься от скверны всякой должен.

Все на глазах твоих еще повязка,Душа еще все в тине пребывает;Ни Нил, ни Ганг, ни океан не могутВернуть тебе былую чистоту.Одно лишь Небо смоет без остаткаСледы постыдной слабости твоей;Открой ему смиренно тайны сердцаИ вознеси молитву со слезами».

Сказал; герой, в любви безумной каясь,Свой взор поднять на старца не дерзаяИ перед ним повергшись ниц, емуИстерзанное сердце открывает.Прощает Петр его во имя НебаИ говорит: «При первых же лучахРассвета поднимись на эту горуИ вознеси Всевышнему молитву!

Оттуда возвращайся в населенныйОбманчивыми призраками лесИ одолей чудовищ всех, коль сможешьБороться против новых искушений.Ринальд, Ринальд, тебя я заклинаю:Будь непреклонен к сладостным призывамПрелестниц вероломных, не сдавайсяНа взгляды их, улыбки и мольбы».

Воспламененный мудрыми речами,Воитель весь отличьем лестным полон:Весь день, всю ночь он только им и бредитИ, бурным нетерпением горя,Аврору обвиняет в промедленье;Рассвета не дождавшись, уж встаетС постели он, доспехи надеваетИ к цели направляется бесшумно.

Со светом тьма еще боролась, звездыЕще не все погасли в синем небе;Но в мантию пурпурно-золотуюОблекся уж проснувшийся восток.Невольно по пути залюбовавшисьБессмертною, нетленною красою,Блиставшею на грани дня и ночи,Так думал очарованный Ринальд:

«Как светлы небеса! На колесницеВеликолепный путь свершает солнце,У ночи на челе сверкают звезды,И к этим чудесам не рвемся мыНи думами своими, ни сердцами!Нас ослепляет мрачный, тусклый блескТех взглядов, тех улыбок, что в избыткеПрелестницы земные расточают!»

Тем временем он всходит на вершинуИ там, свой взор к востоку обратив,Коленопреклоненный, устремляетК престолу Вседержителя все мысли,Так восклицая: «Отче и Владыко!На первые мои ошибки в жизниПролей росу прощения и в сердцеЗаразы семена искорени!»

Аврора, зарумянившись сильней,Ему лучи навстречу посылала;И шлем его, и латы, и вершинаГоры тонули в золотом сиянье.Прозрачный, свежий воздух обвевалЕго отрадным, сладостным покоем,А ветерок, играя облаками,Обрызгивал его росой душистой.

Как жидкие жемчужины, росинкиПодобно белоснежной пеленеРинальдовы одежды покрывают:Так высохший цветок вновь оживаетОт лучезарных слез Авроры; так,Весеннею порою обновившись,В наряде из лучисто-пестрых блестокКрасуется змея на солнцепеке.

И, видя это, чувствует воитель,Как мужество растет и крепнет в нем;Он к лесу направляется бесстрашноИ вскоре до того доходит места,Где в ужасе оружие слагалиХрабрейшие соратники его.В лесу ничто не поражает взгляда:Он полон весь пленительною тенью.

Прелестная гармония ласкаетРинальда слух: и ручеек журчит,И шепчется с листвой зефир крылатый,И лебедь стонет, и тоскливый откликИз сумрака ему шлет соловей;И чудится герою, что, рождаясьВ пространстве, разнороднейшие звукиСплетаются и льются, как один.

Он ожидал раскатов громовыхИ многих разных ужасов; но слышитЛишь пение сирен да щебет птичий,Журчание воды и шепот ветра.Он дальше не решается идти;Потом опять идет, шаги замедлив.Вдруг на пути встречает речку, волныПрозрачные катящую без шума.

Ковром цветов и зелени той речкиОкаймлены береговые склоны;Охватывая лес, она в негоИзвивом прихотливым проникает.В струях кристально чистых темный лесКупается склоненными ветвямиИ, как бы в воздаяние за это,Их осеняет тенью и прохладой.

Ринальд глазами ищет переправыИ видит вдруг перед собою мостНа сводах золотых: по нем открытаШирокая дорога через речку;Но, лишь на берег противоположныйГерой ступает, волны с диким ревомВздымаются, и тонет без следаВ стремительном потоке мост волшебный.

И видит позади себя Ринальд,Как волны, громоздясь на волны, самиСебя венчают пеною жемчужной;Меж тем его влечет неотразимоВ таинственную чащу любопытство:В уединенье диком чудесаЗа чудесами сменой непрестаннойГероя пылкий взор ошеломляют.

Где ступит он, рождаются ручьи;Здесь лилия свое вскрывает лоно,Там роза расцветает, пламенея;Ручей поит их чистыми струями,И брызгами живит их водомет.Повсюду старый лес в листву рядится,Смягчается кора, и все деревья,Как раннею весною, зеленеют.

Сверкают от небесной манны листья,Как от росы; с ветвей стекает мед.Еще весельем дышащие песниСливаются со звуками печали,И отличить людские голосаОт жалоб лебединых невозможно.Чтоб слух пленить, здесь все соединилось,Для взора же симфония незрима.

Тревожные вокруг бросая взглядыИ разумом холодным отвергаяСвидетельство обманчивое чувств,Ринальд перед собою примечаетРастущую уединенно мирту;Он к ней спешит. Господствуя над пальмойИ кипарисом видом горделивым,Царицей леса кажется она.

Невиданное чудо созерцаетРинальд в оцепенении. Из дуба,Что раскололся вдруг сам по себе,Выходит нимфа в возрасте весеннем,Одетая в роскошнейшие ткани.И то же совершается со стаДеревьями другими, и выходятИз них сто нимф, не менее прекрасных.

Обнажены вполне их руки; платьяПриподняты; полуобуты ноги;На плечи ниспадают золотые,Узлами не затянутые кудри.На сцене так иль на картинах нашихИзображают нам лесных богинь;И только вместо лука и колчанаУ каждой лютня, цитра иль гитара.

В круг заключив и мирту и героя,Пускаются они в веселый плясИ, голосами радостными в стройныйСливаясь хор, поют: «О, день блаженный,Что к нам под сень отрады и покояПривел тебя, властительницы нашейИзбранника, предмет ее любви,Предмет ее мучительной тревоги.

О, сжалься же над нею, погасиЕе тоски губительное пламя;Пусть жизнь вернется к ней; пусть исцелятсяОбидой нанесенные ей раны!Еще недавно мрачный и для скорбиПриют вполне пристойный, этот лес,Едва ты появился в нем, вдруг ожилИ в лучшие облекся одеянья».

Еще нежнее звуки вылетаютИз мирты, раскрывающейся также.Такого чуда древность никогдаВ своих лесах волшебных не являла:То – нимфа уж иная, то – богиня;Ринальд глядит, глазам своим не веритИ узнает знакомые черты,Черты очаровательной Армиды.

И говорит она: «О, наконецТебя я вижу снова! Для чего жеТы к брошенной любовнице вернулся?Какое привлекло тебя желанье?Рассеять ли печаль моих ночей?От плена ль добровольного избавить?Жестокий! Ты глаза свои скрываешь,Оружие показывая только.

Любовника ль, врага в тебе я вижу?Не для врага явился мост, цветыРаскрыли недра, стали бить фонтаныИ пали все препоны на пути.О, если я еще тобой любима,Пусть вновь сольются губы в поцелуе;Пусть грудь моя к твоей груди прижметсяИль хоть моя рука пожмет твою!»

Армида нежно смотрит на Ринальда:Ее лицо бледнеет; из грудиИ вздохи вырываются, и стоны,И слез полны прекрасные глаза.Перед такой печалью не могло быИ каменное сердце устоять;Герой же против жалости на стражеИ обнажает меч с угрозой явной.

На мирту наступает он; к стволуЕе прижавшись, призрак восклицает:«Нет, варвар, нет, ты дерева не тронешь;Одно с ним существо мы составляем.Брось, брось свой меч иль лучше уж пронзиИм сердце злополучнейшей Армиды!Лишь сталью растерзав мою утробу,Ты можешь досягнуть до этой мирты».

Не слушая, Ринальд заносит руку;Армида ж вдруг свой образ изменяет.Во сне, в бреду виденье так одноНа смену появляется другому.Она растет, ее лицо темнеет,Перед героем уж гигант сторукий:Пятьюдесятью он грозит мечамиИ столько же щитов в его руках.

Грозит, дрожит; и за Армидой вследВсе нимфы обращаются в циклопов,Закованных в железные доспехи.Ринальд свои удары учащает,И тяжко стонет дерево от них;Но для его защиты с каждым мигомСтановится все больше и чудовищ:Весь Ад как будто в лес переселился.

Грохочут небеса, дрожит земля,Неистовствует буря; но герояНе дрогнет безбоязненное сердце,И меч в его уверенной рукеНаносит неизбежные удары.Ствол мирты перерублен: прежней миртойСтановится она; очарованьеРазрушено, виденья исчезают.

И воздух снова тих, и небесаЛазурью лучезарною одеты,И лес, от темных чар освобожденный,Природную лишь мрачность сохраняет.В успехе убедившись, победительС усмешкой произносит про себя:«Бесплотные, пустые привиденья,Какое безрассудство – вас бояться!»

Пускается тотчас он в путь обратный;Пустынник восклицает между тем:«Разрушены нечистой силы чары!Ринальд идет… идет и торжествует!»И видно, как вдали еще воительВеличественно-гордо выступает;Горят в сиянье новом и орелСеребряный, и белые одежды.

Встречает победителя с восторгомВесь стан; Готфрид, раскрыв ему объятья,Приветствует его хвалебной речью,Чему никто завидовать не смеет.Герой же отвечает: «Государь,Как ты велел, проник я в лес, очистилЕго от злых чудовищ, и для нашихРабот вполне теперь он безопасен».

Тотчас же устремляются тудаИ вырубают сотнями деревья.Первоначальные машины былиПостроены рабочим неумелым;На этот раз искуснее рукаРаботы направляла и училаРабочих, уж не столь, как раньше, грубых,Соединять разрозненные части.

Повелевавший некогда морямиПод флагом генуэзским, отступилВильгельм перед напором сарациновИ обратил в солдат своих матросов;Здесь он явил строителя искусство,Умы ошеломляя чудесами.Чтоб замыслы свои осуществить,Две сотни рук пустил он сразу в дело.

Тараны, стрелометы, стен солимскихБичи, без перерыва вырастают,И вскоре всех ужаснее машинаЯвляется испуганным глазам:То башня стенобитная; вся толщаОгромная сколочена из елиИ свежею еще обита кожей,Защитою от вражьего огня.

И разобрать, и вновь собрать всю башнюНетрудно по частям; для сокрушеньяТвердынь внизу ее таран устроен,А посредине мост, который можно,Не мешкая, на стену перебросить.Венцом всего другая башня служит:Для спуска и подъема к ней снаряд,От праздных взоров скрытый, приспособлен.

На ста колесах катится машина;Хоть доверху наполнена онаОружием и воинами, этоОтнюдь ее не замедляет хода.Все войско удивляется работеИ мастерству, неведомому раньше.По образцу ж ее потом ещеПостроены такие же две башни.

От зорких глаз магометан, конечно,Работы эти скрыться не могли:Со стен своих высоких сарациныЗа ними с напряжением следят.Им видно, как огромные деревьяВыкатывают сотни рук в равнину,Как строятся машины, но ни сущность,Ни внешность тех машин им не известны.

И новыми работами ониИзобретательность являют сами:Там башни укрепляют, здесь твердынямНадежнейшую прочность придают.Доходят до того они, что явноДерзают презирать старанья смертных:Чтоб более уверить их, ИсменДля них огонь особенный готовит.

Кудесник отвратительный сулитсяПожаром отомстить за тот позор,Что потерпел он со своим искусством.Он смешивает серу со смолоюИз озера Содомского иль дажеИз черных адских родников, быть может;Рождает эта смесь такой огонь,Который все нещадно пожирает.

Пока торопят приступ христиане,Неверные ж готовятся к защите,Является в лазурной выси голубь,К Солиму направляющий полет.Крылами плавно воздух рассекая,Парит уже гонец необычайныйНад станом христианским и яснейСтановится для взора с каждым взмахом.

Вдруг сокол с острым клювом и когтями,Не знающими жалости, на птицуПугливую бросается с налета:Ее уж настигает он, готовСхватить и растерзать. Несчастный голубь,Как будто бы стрелою пораженный,Летит стремглав на землю и приютНаходит на коленах у Готфрида.

Лаская неожиданного гостя,Воитель добрый видит у негоНа шее нитку, на конце же ниткиПодсунутое под крыло посланье.Немедля он берет его, вскрываетИ быстро пробегает содержанье:«От полководца египтян поклонПочтительный владыке Палестины.

Да не ослабнет, государь, твоеИспытанное мужество; четвертыйИль пятый день избавит от осадыТебя и город твой, и ты увидишь,Как мертвыми падут твои враги».Вот важная какая заключаласьВ послании иноязычном тайна,Что осажденным нес гонец пернатый.

Готфрид пускает голубя на волю;Но тот в Солим лететь не хочет, будтоХозяина боится увидать,Нежданно обманув его доверье.Готфрид вождей сзывает всех тотчас жеИ важную передает им тайну.«Благоволит к нам Небо, – молвит он, —Намерения вражьи открывая.

Нельзя уж больше медлить, и на стеныТеперь ударить с юга надо нам:Там доступ труден к ним, они скаламиЗащищены, но смелость наша можетПреодолеть и скалы и природу.В своей неуязвимости оттудаТак твердо враг уверен, что едва льПрепоны мы значительные встретим.

Туда для нападения, Раймунд,Ты двинешься с машинами своими,А я со всею видимостью грознойНаправлюсь явно к северным воротам.Обманутый неверный будет в этихДвух точках ожидать ударов главных;Большую же я башню отошлю:Она в другом понадобится месте.

Камилл, я поручаю третью башнюТебе, кати ее за мною следом!»Сказал и смолк. Его слова обдумав,Раймунд, сидящий рядом, говорит:«Намеренья вполне твои разумны;Хотел бы только я, чтоб соглядатай,Находчивый и преданный, проведалИ замыслы и силы египтян».

«Есть у меня конюший, – говорит, —Танкред – его я смело предлагаю,Чтоб это дело трудное исполнить;Благоразумный, сметливый, отважный,Народов разных языки и нравыОн знает превосходно и к тому жеУмеет изменять по произволуИ голос, и наружность, и движенья».

Зовут его и посвящают в тайнуГрозящего бедами порученья;С улыбкой принимает он егоИ говорит: «Немедля отправляюсьИ скоро между египтян уж буду;Неузнанным хочу в их стан забратьсяПри полном блеске дня и сосчитатьВсе конные и пешие их силы.

Подробнейший отчет я вам представлюО том, что войско их собой являетИ каковы намеренья у них;Я в душу полководца их проникнуИ тайные все помыслы исторгнуИз недр его». И, так сказав, тотчас жеВ одежды облекается до пятИ покрывает голову чалмою.

Колчан закинув за спину и в рукиВзяв лук, преображается он сразуПо голосу, движеньям и чертамВ сирийца настоящего; его жеПроизношенье слушая, могли быСказать еще, что он – иль египтянин,Иль финикиец. Он уж на коне,И конь летит, едва земли касаясь.

Тем временем на южной сторонеСтарательно уравнивают почву:У своего же сна часы воруют,Работу лишь окончить бы скорей.В горячке нетерпенья христианеСил не щадят, отваге только внемля;И вот уж все готово для того,Чтоб замысел осуществить на деле.

Готфрид канун решительного дняМолитве посвящает: по приказуЕго должны все воины смиренноПокаяться в грехах и причаститься.Потом велит придвинуть он машиныК местам, где наступать и не намерен;Неверные, введенные в обман,Заранее победу торжествуют.

Под пеленою ночи непрогляднойСтрашнейшую подкатывают башнюК той части стен, где менее угловИ выступов, удобных для защиты.Раймунд уже снарядами своимиС холма грозит Солиму. Третья башня,Камиллова, направлена к срединной,Меж севером и западом, стене.

Зарделись в небесах огни авроры,Предтечи наступающего дня;При свете нарождающемся взглядыНеверных поражают три машины:Куда они ни взглянут, всюду видятТараны, стрелометы и иныеСнаряды смертоносные. И вотОбъемлет их зловещая тревога.

Но вскоре столь же ревностно ониЗаботам о защите предаютсяИ ставят на местах слабейших ими жСамими снаряженные машины.Меж тем Готфрид, случайности предвидя,Шлет за двумя Робертами и ГвельфомИ говорит: «Останьтесь на конях,Оружие ж держите наготове.

Пока громить я буду эти стены,За нашим тылом зорко наблюдайте,Чтоб новый враг нежданным нападеньемПлодов победы нашей не исторг».Сказал и с трех сторон идет на приступ.Неверный стойко держится повсюду;Сам Аладин на этот раз за меч,Давно уж им оставленный, берется.

В забытые тяжелые доспехиОн облекает тело, что ослаблоОт тучности и возраста, и самПротивником Раймунда избирает,Готфрида предоставив Сулейману,Камилла же Арганту отдает.Предрешено судьбою, чтобы в третьемОтряде был Танкред неустрашимый.

Пронзая со зловещим свистом воздух,Летят уже отравленные стрелы,И небо тучи дротиков темнят;Но самые ужасные ударыНаносятся из недр осадных башен:Здесь мраморные глыбы, там железомОкованные бревна и разгромИ смерть несут твердыням устрашенным.

Не столь смертельны молнии удары.Доспехи разлетаются в куски;Нет трупов: от убитых остаютсяЛохмотья окровавленные только.Пронзают тело дротики насквозь:Пронзают и летят еще далекоОт раненого воина, а в ранеОставлено уж ими семя смерти.

Но ужасы кровопролитной сечиНимало сарацинов не дивят:Они уже полотна и другиеПодатливые столько же препоныРаскинули, чтоб христиан заставитьВ усилиях чрезмерных истощаться;И где плотней ряды, туда ониИ стрелы и каменья направляют.

С неугасимым пылом христианеСвой приступ продолжают в трех местах:Одни от стрел скрываются за башни,Другие их подводят к укрепленьям,А варвары все силы напрягают,Чтоб страшные снаряды оттолкнуть:Таран колеблет стены снизу, сверху жНа них мосты ложатся опускные.

Тем временем Ринальд вокруг себяБросает неуверенные взгляды.Опасности простые презирая,Стяжать он хочет славу не иначе,Как для других запретными путями:Без помощи и без снарядов онОдин задумал на стену взобраться,Где больше предстоит ему препятствий.

И говорит героям он, имевшимГлавою благородного Дудона:«Не стыдно ли! Стена, что перед нами,Давно нас к новым подвигам зовет;Опасности нет для сердец бесстрашных,Судьба к ним благосклонна. Так идем же,Прикрыв щитами головы, чтоб ихОборонить от вражеских ударов».

Едва заслышав это, все к РинальдуСбегаются, вокруг него теснятсяИ над собой из поднятых щитовУстраивают кровлю, под которойИх не достигнет буря боевая.Стремительным, неудержимым шагомПроходят под обломками они,Что падают на них из рук неверных.

Они уж у подножия твердыни,И лестницу Ринальд тут приставляет:Огромная, она в его руках —Как перышко, подхваченное ветром.Стрелами осыпаемый, камнями,Взбирается он вверх без остановки;Пусть на него свалилась бы гора,Отвага бы его не ослабела.

Он из-за леса стрел не видит света,И сам за градом каменным невидим;Одна его рука колеблет стену,Другая держит щит над головой.Героя ободренные примером,Вооружившись лестницами, вследСпешат за ним соратники; но участьИх неравна, как неравна отвага.

Одни убиты, сброшены другие.Меж тем герой, почти уж победитель,Хватается руками за зубцы,Подбадривать своих не уставая.Неверные, вокруг него столпившись,Стараются его напрасно сбросить.О, чудо! Против всей толпы одинОн держится, на воздухе повиснув.

Все выше поднимается бесстрашный,И силы в нем все больше нарастают:Так пальма выпрямляет гибкий ствол,Когда его к земле насильно клонят.Еще одно усилие, и онУж на стене. Здесь нет ему препоны:Блестящая победа открываетВсем удальцам широкую дорогу.

И сам он торжествующую рукуГотфридову протягивает брату,Спасая жизнь его и доставляяЕму вторую славу за собой;Готфрид меж тем, в другом сражаясь местеИспытывает жребий переменный:Все силы человеческие тамВ ход пущены и все его искусство.

Неверные в числе других орудийПоставили высокий шест, когда-тоНа корабле служивший мачтой; сверху жС железным наконечником бревноПриделали с таким устройством хитрым,Что, стоит только дернуть за канат,Привязанный к нему, оно с шестаС удвоенною скоростью слетает.

Огромное бревно наносит башнеТяжелые удары, от которыхСлабеют скрепы в ней, и напоследокЕе от стен откатывают прочь;Но выступают вдруг из башни страшнойДве острые косы, канаты сразу,Что двигают бревно, перерезают,И с грохотом летит бревно с шеста.

Летит, в своем паденье увлекаяОружие, каменья и людей;Два раза башня пошатнулась даже,И гулко задрожали вражьи стены.Подточенная временем иль бурейСнесенная скала так, за собоюПовсюду оставляя разрушенье,Уносит и жилище и стада.

Ликующий Готфрид уже мечтает,Как водрузит он знамя на твердыне;Вдруг пламени и дыма на негоВраг черные потоки направляет.Из тайников своих горючих ЭтнаОгня еще не извергала столько,И столько небо Индии ещеПаров воспламененных не скопляло.

Горящие летят повсюду стрелы;Кровавое струится всюду пламя:Насыщен будто молниями воздух,И слышится вокруг небесный гром.От туч густого дыма меркнет солнце,Огонь уже машины достигает;Заметно кожа морщится на ней,А в коже все теперь ее спасенье.

Готфрид, однако, с неизменно яснымЛицом и как всегда неустрашимый,И словом и примером бодрость духаПоддерживает в воинах, что льютНа кожу башни воду; но уж скороЗапас воды, увы! иссякнуть должен.Вдруг ветер изменяет направленьеИ с силой гонит пламя на Солим.

И пламя устремляется на теПолотна, что раскинуты неверным;Одни дотла сгорают, и огнемУже объяты стены. О воительБлагочестивый! О любимец Неба!Сражается Предвечный за тебя:Тебе послушны ветры, и природаСбирает силы на твою защиту.

Исмен, кудесник нечестивый, видя,Что пламя возвращается к нему,Над ветрами мятежными намеренПобеду одержать своим искусством.В сопутствии двух женщин-чародеекОн на стене является народу.От глаз косых и грубой бородыЛицо его имеет вид ужасный.

Так некогда Харона или адаВладыку меж двух фурий рисовали.Слова уж раздаются, от которыхДрожат и стонут бездны преисподней;Уж солнце заволакивает туча,Как вдруг из недр убийственной машиныЛетит огромный камень в трех чудовищИ сразу же раздавливает их.

На сотни окровавленных обрывковТела их раздробляются: так пыльюСтановится зерно, когда егоТяжеловесный жернов растирает.Преступные их души царство светаМеняют на подземный вечный мрак.Знай, смертный, есть Бог-мститель во вселенной,Знай и Его законам повинуйся.

Меж тем, найдя себе защиту в буре,Машина приближается к стене,И мост с нее уж опустить готовы.Но Сулейман бесстрашный, это видя,Спешит туда, чтоб узкий переходПерерубить. И в этом, может статься,Успел бы он, когда б не появиласьНад башней неожиданно другая.

Строенья высочайшие она,Все больше поднимаясь, превосходит.На диво это глядя, изумленьемИ ужасом объяты сарацины;Поста же своего не покидаетОсыпанный камнями Сулейман:Солдат к себе зовет он, не боятсяПоследовать они его примеру.

Является тогда Готфриду ангел,Незримый для других, его хранитель;Своих доспехов блеском затмеваетОн солнца блеск на чистой синевеИ молвит так: «Готфрид, ударил час,Когда должны Сиона пасть оковы;Не жмурь же глаз, не жмурь, чтоб ясно видеть,Какую Небо шлет тебе подмогу.

Направь свой взор на полчища бессмертных,Что в воздухе сражаются; рассеюЯ облако природы человечьей,Которое окутало тебяИ зрения духовного лишило.Ты в силах будешь выдержать на мигОдежд и ликов ангельских сияньеИ существа бесплотные увидеть.

Как ты теперь, все это были раньшеИ воины и мстители за веру.Отныне небожители, с тобойПобеду разделить они явились.На груде тех развалин, в клубах пылиИ дыма – Гуг, с которым тесной дружбойТы связан был, сражается с твоимиВрагами, чрево им насквозь пронзая.

Подалее – Дудон огнем и стальюГромит ворота в северной стене;Он воинов оружием снабжаетИ лестницы для них же ставит прочно.А тот, другой, что на холме, ты видишь,В епископской короне и одежде,То – Адемар: еще его рукаПростертая вам шлет благословенье.

Теперь перенеси свой взор наверх;Взгляни, как рать небесная готоваНа нечестивых ринуться оттуда!»Герой глядит и видит сонм несметный:Из трех отрядов каждый образуетТри круга боевые; эти круги,В окружности от центра расходясь,Как тучи, разрастаются все шире.

Готфрид смыкает веки, ослепленный…Но через миг вновь смотрит: все исчезло;Зато, куда теперь ни взглянет, видитПовсюду он победу христиан.Стенами овладев, в сопровожденьеСвоих Ринальд неверных избивает.Готфрид в пылу святого нетерпеньяСам в руки знамя грозное берет.

На мост он с торжеством вступает первым;Султан ему дорогу преграждает.На этом узком поприще должныВеликие деянья совершиться.«Друзья, – так Сулейман кричит, – на вашихГлазах собой я жертвую; рубитеЗа мною мост, чтоб мне, по крайней мере,Не дешево продать остаток жизни».

Но уж спешит Ринальд, и перед нимВсе в ужасе смертельном убегает.«Что делать? – говорит султан, – погибельМоя здесь будет жертвой бесполезной».Решившись для защиты путь избратьИной, он уступает мост герою,Который, наступая, на твердынеКреста изображенье водружает.

И, развернувшись, в воздухе прозрачномУж реет торжествующее знамя;Почтительно стихают ветры; солнцеЕго лучами ярко золотит.И дротики и стрелы облетаютЕго кругом иль вспять летят. СионИ холм пред ним склоняются, как будтоИ честь ему, и славу воздавая.

Ликующие крики христианСливаются в один могучий возглас,И горы откликаются, те звукиВ приветственных раскатах повторяя.Тем временем победу над АргантомОдерживает полную Танкред:Он также опускает мост на стенуИ водружает крест на ней с молитвой.

На южной стороне, где престарелыйРаймунд с тираном Палестины бьется,Судьба еще колеблется пока.С храбрейшими из воинов, с огромнымЧислом машин, слабейшую твердынюТам стойко защищает Аладин,И воины Гасконии бесплодноПытаются к стенам приставить башню.

Огромное к тому ж сооруженьеТам встретило природные препоны:Бессильно все искусство одержатьПобеду над неровностями почвы.Но крики торжества вдруг раздаются;Для христиан и мусульман теперьСомнений нет уж никаких, что городСо стороны равнины завоеван.

И громко восклицает граф Тулузский:«Товарищи! Солим уж взят, и тот жеСолим еще упорствует! Одни льМы не разделим славы наших братьев?»В конце концов бесплодную защитуБросает Аладин: другого местаИскать он отправляется в надеждеОттуда новый приступ отразить.

Врываются волнами христианеВ ворота и в проломы, все преградыПод мощными ударами их пали,И все горит, и рушится все в прах.И смерть, и месть, и скорбь, и ужас рыщут,Как звери, по развалинам Солима;По улицам течет ручьями кровь,И все пути заграждены телами.

ПЕСНЯ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ