Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим Страница 56

ПЕСНЯ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Послушные приказам АладинаИль ужасом гонимые, далекоОт стен ушли неверные: одинАргант еще упорствует в защите.Лицом к лицу с врагами так же храброИ стойко он сражается, боясьНе гибели, а плена; умирая,Не хочет все же он быть побежденным.

Сильней всех прочих воинов егоТеснит и бьет Танкред. И по приемам,И по доспехам в нем черкес того жеПротивника узнал, что уж однаждыПрождать его заставил, и, узнав,Ему бросает вызов: «Так-то словоСвое ты держишь? Разве лишь сегодняУсловились мы встретиться с тобою?

Тебя я раньше ждал, ждал одного;Я с воином сразиться думал, ты же —Не больше, как машин строитель низкий.Пусть так! Стеной солдат обороняйсяИ новые снаряды измышляй;Будь там хитер, где надо быть отважным:Убийца женщин доблестный, готовлюТебе я неизбежную погибель».

С улыбкою презренья отвечаетЕму Танкред: «Я опоздал, тебе жПокажется, что поспешил, быть может.Настанет скоро миг, когда, наверно,Ты пожелаешь, чтобы между намиЕще моря и горы находились.Узнаешь ты сейчас, что не боязнь,Не слабость мне задержкой послужили.

Так выходи ж на поединок страшный,Гигантов и героев истребитель!Тебя убийца женщин вызывает».И всем своим велит он отступить:«Никто не посягайте на Арганта;Не ваш, а мой противник перед вами;И Небеса, и данные мной клятвыЕго моим ударам предают».

«Вперед! – черкес на это, – одного ли,Среди ль других, в Солиме ли, в пустыне ль,Что ни грозило б мне, на что надеждыЯ б ни питал, тебя я не оставлю».И вызвавший и вызванный спешатОкончить спор; один пылает злобой,Другого жажда боя заставляетПротивнику защитником служить.

О славе и победе лишь ревнуя,Нарушенным Танкред считал бы мщенье,Когда б Аргант хоть каплю крови пролилНе от его руки. Врага щитомОн прикрывает и кричит всем встречнымИздалека: «С дороги! Бить не смейте!»У христиан победоносных онДобычу вырывает напоследок.

Из города потом они выходятИ разными обходными путямиОт стана христианского вдалиВ ущелье углубляются: под теньюГустою, у подножия холма,Укрытого от взоров посторонних,Там будто ждет противников площадка,Для поединка годная вполне.

Становятся здесь оба, и на городТревожные Аргант бросает взгляды.Увидя, что противник без щита,Танкред и свой отбрасывает такжеИ спрашивает: «Чем ты так встревожен?Не мыслью ль о своем последнем часе?Коль страх в тебя предчувствие вселяет,То знай, что это – слишком поздний страх». —

«Я думаю о городе злосчастном,Еще недавно первом в Палестине,Отныне ж разоренном и в моейЗащите не нуждающемся больше;Я думаю, что жизнь твоя для НебаИ для меня утратила уж цену».Сказал, и друг на друга наступаетПротивников достойная чета.

Проворный, изворотливый Танкред,Как молния, разит неуловимо;Аргант его и выше, и дороднейИ раздавить его собой способен.А тот все не дается, ускользает,То наступать начнет, то отступатьИ пользуется случаями всеми,Чтоб отводить грозящие удары.

Как вкопанный, такое же искусствоЯвляет мусульманин, но иначе:С протянутой рукою не мечаОн ищет у противника, а тела.Один все изощряется в подходах,Другой упорно меч к лицу подносит;Остерегаясь хитрости, мечомГрозит и защищается он всюду.

Так силы одинаковой, но разныхРазмеров на спокойной глади моряДва корабля ведут борьбу: одинИ больше и грузней, другой проворней;Тот и с кормы, и с носа налетает,А этот неподвижен и, когдаУж слишком приближается противник,Грозит ему своею вышиною.

В то время как Танкред уловкой хитройПытается Арганта обмануть,Перед собой он острие вдруг видит;Готов он отразить удар, но сразуЕму неверный рану в бок наноситИ, радуясь удаче, восклицает:«Великого искусника, тебяТвое ж теперь искусство победило».

Танкред, и негодуя и стыдясь,Уже не знает ярости предела:Он мщением горит. В победе позднейПозорное он видит пораженье.Ответ на оскорбленье у негоОдин – мечом; и меч он направляетАрганту на забрало, но черкесУдар предусмотрительно отводит.

Тогда рукою левою ТанкредХватает руку правую АргантаИ в бок одну немедля за другоюГлубокие ему наносит раныИ восклицает: «Вот! Вот, победитель,Ответ от побежденного тебе!»Аргант дрожит и мечется, но рукуСвою освободить никак не может.

В конце концов, мечом владея снова,Он яро нападает на Танкреда.Тогда они могучими рукамиВцепляются друг в друга, крепко жмутИ наземь повалить один другогоПытаются с удачей переменной.Так видел мир в глубокой тьме временБоровшихся Алкида и Антея.

В стараниях напрасных истощившись,Все так же вместе падают они;Умышлено ль, случайно ль, остаетсяСвободной правая рука Арганта,Тогда как он всей тяжестью своейНалег на руку правую Танкреда.Грозит герою гибель… напрягаетПоследние он силы и встает.

Как более тяжелому, черкесуТрудней подняться; пораженный страшнымУдаром, он свалился бы опять,Когда б его не поддержала смелость.Так, ветрами бичуемая, гнетсяИ тут же выпрямляется сосна.Бой вновь горит, но ловкость и упорствоЖестокости уж место уступают.

Из многих ран кровь льется у Танкреда,Неверный же ручьи ее теряет;И силы в нем, и ярость быстро гаснут,Как гаснет без питания огонь.Его ослабевающей рукиВсе медленней удары; видя это,Танкред отходит в сторону и с речьюСпокойной обращается к нему:

«Признай же, воин доблестный, что мноюТы побежден, и покорись судьбе;Не нужно мне ни лавров, ни трофеев,И все права тебе я возвращаю».И ярости и бешенству дав волю,Черкес кричит: «Тщеславиться ты смеешьПобедой надо мной? Ты смеешь мне,Арганту, предлагать такую низость?

Твоя удача – пользуйся; я страхаНе ведаю и наказать за дерзостьТебя сумею». Гнев воспламеняетВ нем безнадежно стынущую кровь;Последние свои мгновенья хочетОн доблестным усилием прославить.Готовый уж совсем погаснуть, такВдруг вспыхивает факел ярким светом.

Обеими руками меч схватив,Аргант его заносит над Танкредом,Свой меч еще подставить не успевшим,И, разрубив сперва ему плечо,Потом и в бок неоднократно ранит.Коль страха ты не ведаешь, то этимПрироде лишь обязан ты, Танкред,Тебя бесстрашным сердцем наделившей!

Неверный нападает вновь, ударыБесплодные на воздух расточая.Теперь Танкред следит за ними зорко.О, жертва ярости своей, АргантНеустрашимый! Тяжестью своеюК земле ты увлечен, счастливый тем,Что самому себе сдаешься только,А не ударам вражьим уступаешь.

Ключом бьет кровь из ран, что при паденьеРасширились. На землю опершисьОдной рукой и стоя на коленах,Пытается еще он защищаться.«Сдавайся же!» – кричит опять Танкред,И жизнь ему даруя, и свободу;Но быстрым, неожиданным ударомГероя вероломный ранит в пятку.

«Предатель! Так-то злоупотребляешьТы жалостью моею!» – и герой,Горя негодованием, двукратноВонзает меч неверному в забрало.Теперь конец Арганту, и себеОн верен остается даже в смерти:Все та же ярость, гордость и отвагаВ его словах и возгласах последних.

В ножны вложив свой славный меч, ТанкредВсевышнему возносит благодарность,Но сам готов упасть от истощеньяНа лавры, что его омыты кровью.Боится он, что сил его остаткаНе хватит на обратный путь; но все жеРешается идти и, на ногахЕдва держась, плетется шаг за шагом.

Но много не пройти ему: с последнимУсилием садится он на землюИ голову, упавшую на грудь,Ослабшею рукою подпирает.Все вертится вокруг, мутится взор,И падает без чувств он напоследок:Теперь решить почти уж невозможно,Кто победитель здесь, кто – побежденный.

Пока своею кровью спор смертельныйПротивники решали, христианеГромили в исступлении Солим,И месть народ преступный пожирала.Кто города погибшего бы могНарисовать печальную картину?И чей язык с наглядностью живоюО зрелище ужасном мог поведать?

Все кровью истекает, все полноРезнёю беспощадной; всюду грудыОстывших тел в смешении с телами,Хранящими еще остаток жизни.Здесь мать простоволосая бежит,Дитя к груди в смятенье прижимая;Там воин, под добычею сгибаясь,За девушкой протягивает руку.

Меж тем к холму, увенчанному храмом,В той стороне, где солнечный закат,В пыли, в крови Ринальд неверных гонит,Тесня и убивая их без счета.Его ужасный меч, как опьяненный,Повсюду сеет смерть; щиты и шлемыПод тяжкими ударами егоДробятся на мельчайшие обломки.

Геройскому мечу равно доступны,Кто защищен и кто не защищен;Но безоружных жертв герой не ищет:Лишь меч с мечом он бьется, не иначе.И голосом и взглядами уж в бегствоТрусливые толпы он обращает.Все гибнет под ударами его,Все пред его угрозами трепещет.

Уже и чернь и воины искалиУбежища в том храме, что не разРазрушенный и снова возведенный,Начального названья не утратил.И золото, и кедр, и мрамор – все,Что красило его, давно исчезло:Остались из величия былогоЛишь башни да железные ворота.

Когда герой является, он доступВ святилище находит уж закрытым,И наверху поставлен уж снаряд,В себе таящий смертную угрозу.Молниеносным взором измеряетОн дважды высоту сооруженьяИ дважды он вокруг него обходит,Чтоб узкую лазейку отыскать.

Так в сумраке вечернем тощий волк,Кровавой пищи алчущий и в яростьОт голода все больше приходящий,Вокруг овчарни бродит осторожно.В конце концов воитель принимает,По-видимому, твердое решенье;Неверных вид его ввергает в трепет,И приступа они со страхом ждут.

Огромное бревно неподалекуЛежало там; могучею рукою,Которую тягчайшая бы ношаВ сомнение повергнуть не могла,Герой берет бревно и начинаетРаскачивать его перед вратами.Удары учащая, хочет онИх разгромить и в храм тогда проникнуть.

Ни мрамор, ни крепчайшие металлыЕго усилий выдержать не могут:Крючки уже все вырваны, замкиВсе сломаны, и падают ворота;Так бьет таран; так страшные машиныЗвучат, неся с собой разгром и смерть.В открытый храм вступает победитель;Вторгаются за ним и христиане.

Величественный храм, когда-то БожьеВместилище, весь кровью затоплен.О суд Небес! Чем долее ты терпишь,Тем тягостней возмездие твое:Ты гнев в сердцах воспламеняешь кротких,Ты направляешь меч твоих сынов.Нечестье омывает кровью туСвятыню, что само же осквернило.

А Сулейман меж тем стремится к башнеДавида, увлекая за собойОстатки все рассеянного войска,И тщательно все входы запирает;Сам Аладин торопится туда же.«Иди, иди! – кричит ему султан, —Иди, великодушный повелитель!Укроемся в убежище последнем.

От ярости врагов еще ты можешьСпасти и жизнь и власть». – «Увы, увы! —Так восклицает старец злополучный, —Где город мой? Где мой престол? Я жил,Я царствовал, все кончено отныне.На свете нас не существует больше:Последний день, неотразимый деньНастал для нас, никто же не спасется».

Султан же, опечаленный, на это:«Что сталось с прежней храбростью твоей?Пусть нас судьба венца лишает; славаИ честь переживут утраты наши.Войди к нам, государь, войди и силыВосстанови свои в тиши покоя!»Сказал он, и, его совету внемля,Властитель престарелый входит в башню.

Отбрасывает меч свой СулейманИ, палицу тяжелую взяв в руки,Становится у входа в башню с нею,Чтоб доступ христианам преграждать.Что ни удар, то ужас и погибель.Он убивает, сбрасывает; видяОружие ужасное, все ищетСпасения лишь в бегстве от него.

С отрядом смельчаков Раймунд подходит.Ко входу старец доблестный спешит,Смертельные удары презирая;Он первый ударяет, но бесплодно.Удача помогает СулеймануЕго ударить палицей с размаху:Ошеломленный, в трепете герой,Раскинув руки, падает на землю.

Отвага пробуждается в сердцахУ побежденных. Силе уступаетОдна часть победителей, другая жЗдесь для себя конец находит смертный.И Сулейман кричит тогда: «Друзья!Возьмите воина, что от моихУдаров распростерся перед вами,И пленником его считайте нашим».

Неверные выходят, чтоб приказИсполнить Сулеймана; христиане,Напротив, защищать вождя готовы:Одни являют пламенную яростьИ нежную заботливость – другие.Так рьяно обе стороны стремятсяК борьбе, где быть наградою должныЖизнь и свобода славного героя.

Тем временем султан, упорный в мести,Все приступы отбил победоносно:И шлемы и щиты – все оказалосьБессильным против палицы его.Но грозные две силы христианУже несут нежданную поддержку:Сюда без уговора поспешив,Готфрид с Ринальдом сходятся у башни.

При виде бури, что ему грозит,При шуме, что ее вещают близость,Всех воинов султан сзывает в башню;Потом и сам скрывается туда,Но делает уж это напоследок:Одерживает верх в нем осторожность,Однако ж покориться ей вполнеНе хочет вызывающая храбрость.

Так в поле, чуть задуют с воем ветрыИ грянет гром раскатами из тучи,То темной, то светящейся от молний,Заботливый пастух свои стадаТоропится собрать под кров спокойный:И посохом и голосом усердноЖивотных он к приюту погоняет,А сам уж, ради них, идет последним.

Едва лишь Сулейман успел собратьВсех воинов и запереться в башне,Является Ринальд, неотразимоПопутные препоны сокрушаяИ жаждой новых подвигов горя.Себе он жертвы требует, той жертвы,Что памяти Свенона обещалиИ Небеса, и данные им клятвы.

Рука победоносная грозилаПоследнему оплоту нечестивых,И, может быть, султан в своем последнемУбежище обрел бы свой конец;Но, сумрака вечернего завесойОкутанный, уж кругозор темнеет.Тогда Готфрид велит трубить отбой,На утро назначая новый приступ.

И речь он держит к воинам, сияя:«Всевышний с высоты престола помощьНам ниспослал незримую; теперьЛишь довершить победу остается.Мы завтра же покончим с этой башней,Последнею надеждою неверных.Тем временем иной нас долг зовет:Зовут о братьях раненых заботы.

Спасем, спасем тех воинов, чьей кровьюМы новую отчизну покупаем;Для христианских рук пристойней это,Чем злобствовать и мстить. Истекший день,Увы! уж слишком много видел крови.Довольно ненавистного разбоя,Что лишь бесчестит нас! Я так хочу,И пусть труба мою вещает волю».

Сказал, идет в то место, где РаймундОт тяжкого еще удара стонет.Тревогу затаив глубоко в сердце,Султан поднять старался дух неверныхИ говорил: «Товарищи-бойцы,Назло судьбе восторжествуем завтра;Хоть видимость и против нас повсюду,На деле же легки потери наши.

Враг захватил лишь камни да обломки,В его цепях лишь чернь; Солим же – наш:Он в вашем повелителе, он в вашихЛихих сердцах, в руках победоносных.Среди храбрейших воинов ваш царьНашел защиту в башне неприступной;Пустыней пусть владеют христиане:Им жребий побежденных уготован.

Так и случится. В наглости удачиОни упьются кровью, объедятсяДобычей и впадут в распутство; вотТогда среди разбоя и развалинМы нападем на них и уничтожим.Порукою нам в этом – Небо, вашаОтвага и обещанная помощь,С которой египтянин к нам спешит.

Отсюда же господствовать мы будемНад городом: из высочайших зданийПосыплются каменья на врагов,В то время как машинами своимиМы заградим проходы все ко гробуТого, в ком чтят Спасителя они».Такою речью он в сердцах увядшихВновь оживляет сладкую надежду.

Меж тем Вафрин меж египтян блуждает.Отправился он к ночи на разведкиИ под покровом тьмы, переодетый,Места уединенные проехал.Еще восток не заалел, когдаЗа ним остались стены Аскалона;Когда же полпути свершило солнце,Огромнейшее войско он увидел.

Бесчисленное множество шатровИ сотни стягов реющих он видит.Разноречивый говор режет ухо;Где – барабан, где – рог, там – крик верблюда,Здесь – крик слона; коней повсюду ржанье:Все звуки в хор сливаются нестройный.«Да, – думает Вафрин, – сюда стеклисьИ Африки и Азии все силы».

На стан бросает взгляд он, на окопы;Потом, путей побочных избегая,Не прячась, не таясь, в виду у всехСпокойно входит в главные ворота.Вопросы задает непринужденно,Охотно на вопросы отвечаетИ, с хитростью соединяя смелость,Себя не выдает он ни на миг.

От взгляда любопытного егоНичто не ускользает. Он и пешихИ всадников сосчитывает точно,Вождей всех имена запоминаетИ узнает весь распорядок стана.Все тайны он разоблачает скоро,И ловкость под личиной простотыЕго приводит к ставке полководца.

В той части ставки, что ей служит кровлей,Достаточная щель есть для того,Чтоб можно было слышать все и видеть:До уха тайна всякая достигнет,От зоркого же взгляда ни одноНе скроется движенье Эмирена.Вафрин там и становится открыто,Как будто что-нибудь поправить хочет.

И видит он: в броне и в багрянице,Еще простоволосый, полководецСтоит, на дротик опершись; поодаль —Два отрока со шлемом и щитом.Допрашивал он воина-гиганта,Смотревшего и яростно и грозно.Готфрида имя услыхав, ВафринБоится проронить хотя бы слово.

«Итак, вполне уверен ты, что можешьУбить Готфрида?» – молвит Эмирен.«Уверен и клянусь не возвращатьсяНа родину иначе, как с победой.За это я одной прошу награды:Чтоб посреди Каира водруженБыл столб с его доспехами, под ними жБыла бы надпись сделана такая:

«Сии доспехи вместе с жизнью отнялОрмонд у разрушителя Востока,Разбойника-француза, сей же столбНа память о событии поставлен»». —«Нет, – Эмирен его перебивает, —Калиф тебя вознаградит иначе;К тому, чего ты просишь, жди по правуПрибавки в меру щедрости его.

Теперь готовь оружие и платье,Что скрыло бы тебя; день битвы близок». —«Готово все». И оба умолкают.Вафрин и изумлен и потрясен.Гадает он о замысле ужасном,О том, во что переодеться долженУбийца подсылаемый, и нетПросвета для него во тьме зловещей.

Отходит он, снедаемый тревогой,И, не смыкая глаз, проводит ночь.Наутро, развернув знамена, войскоВ поход всем станом бодро выступает.Вафрин не отстает от египтян:На каждой остановке неуклонноОт ставки к ставке бродит он в надеждеХоть что-нибудь желанное услышать.

И под навесом пышным, наконец,Армиду видит он среди служанокИ воинов; мрачнее черной тучи,Рукой подперши голову и взорК земле склонив, она сама с собоюКак будто говорит; Вафрин не мог быСказать, что плачет, но в ее глазахПрозрачные жемчужины он видит.

Адраст сидит напротив без движеньяИ не дыша почти. Его глаза,Истолкователи его желаний,Царевну пожирают неотступно.И тут же Тизаферн: поочередноГлядит он на нее и на него;Лица его изменчивые краскиТо нежностью, то ревностью пылают.

Поодаль, между женщин, – Альтамор.Не поддается он желаньям пылким,И осторожный взгляд его скользитПо прелестям Армиды с нежной лаской.То на руке прелестной, то на алыхГубах на время он его задержит;Порою удается и в тайникЕму забросить взгляд сквозь покрывало.

Но поднимает вдруг глаза Армида;Лицо ее уже светло; улыбкаНебесная, как молния, пронзаетЕе печали мрак: «Чуть о твоейОтваге вспомню я, Адраст бесстрашный,Как снова оживаю, и с душиСпадает гнет: недолго ждать ей часа,Когда вкусит она всю сладость мести». —

«Царевна, проясни же от заботыСвое чело и скорбь свою развей;Ты голову врага увидишь скороУ ног своих иль, если пожелаешь,Я пленником тебе его доставлю.В том клялся я и подтверждаю клятву».Внимая речи страстной, ТизафернМолчит, но гложут гнев его и злоба.

Тогда на Тизаферна нежный взглядАрмида переносит: «Ты что скажешь?»И он в ответ: «Я робкими шагамиЛишь издали последую за тем,Кого ты избрала себе в герои». —«Да, – восклицает яростный индиец, —Он по моим следам пойдет, со мнойСоревновать открыто не дерзая». —

«Ах, отчего я не могу предатьсяПорыву! – восклицает Тизаферн, —С мечом в руке, я показал бы скоро,Кто первенства из нас достоин. Варвар!Ни удалью своею, ни бахвальствомМеня не испугаешь ты». АдрастУж ринуться готов ему навстречу,Но распре их кладет конец Армида.

И говорит: «Отважные бойцы,Не мне ль свои мечи вы обещали?Зачем же взять хотите их обратно?В одном бы чувстве слиться вы должны.Меня лишь оскорбляет ваша ярость,И на меня лишь падают угрозы».Так говорит царевна, и врагиСмиряются под гнетом пут жестоких.

Вафрин и видел это все, и слышал;Потом в другое место он идетРасследовать мучительную тайну,Что от него завесой плотной скрыта.Расспросы не приводят ни к чему:Чем больше затруднений он встречает,Тем больше разгорается в нем рвеньеИсторгнуть эту тайну иль погибнуть.

Изыскивает он уж сотни новыхПутей и средств, неведомых уловокИ хитростей придумывает сотни;Но все не то, все мало для него.И вдруг судьба развязывает узел,Которым он опутан, и емуВоочию показывает сети,Сплетенные Готфриду на погибель.

Скитаясь, возвращается он сноваТуда, где видел ранее Армиду,Сидевшую среди своих героевИ мстительной взволнованной толпы:Надежды не теряет он луч светаЗдесь обрести. И вот к красотке юнойПодходит он с развязностью такою,Как будто с ней давно уже знаком.

«И мне бы, – говорит он ей, – хотелосьК какой-нибудь красавице попастьВ герои; предложить я тоже мог быЕй голову Готфрида иль Ринальда.Взгляни кругом и выбери любуюИз варварских голов, я обещаю…»Он думает, что шутка приведетЕе скорей к беседе поважнее,

Но сам же выдает себя улыбкой.Другая из красоток на негоГлядит, потом подходит со словами:«Я у нее отбить тебя желаю;Раскаиваться ты не будешь в том,Что сердце мне отдашь свое. ОтнынеТы – рыцарь мой, и надо нам тотчас жеПоговорить совсем наедине».

Они отходят в сторону. «ТебяЯ узнаю, Вафрин; ты должен такжеМеня узнать». Он слышит и трепещет,Но скоро вновь собой овладеваетИ говорит с улыбкой же: «Не помню,Чтоб видел я тебя когда-нибудь,Забыть же мудрено черты такие;К тому же я ношу другое имя.

Родился я в песках Бизерты знойных,Родитель мой – Лесбин, я – Альманзор». —«Я знаю, кто ты и откуда родом.Я – из твоих друзей, меня не бойся;Готова жизнь отдать я, чтоб спастиТвоих единоверцев: ты царевнуЭрминию перед собою видишь,И господин у нас один и тот же.

Став пленницей Танкреда, под твоимУчастливым, заботливым надзоромЯ пробыла два месяца; взгляни же!Ведь это – я сама, а не другая!»Вафрин глядит и скоро узнает;Она же продолжает: «Этим солнцем,Что светит нам, клянусь я, твоегоНе обману доверия, не бойся!

Я к жалости твоей сама взываю:Верни меня к былым цепям; с тех порКак я свободу страшную познала,Печальные влачу я дни и ночи.Коль ты сюда разведчиком явился,Удачней ничего не может быть:Тебе такие тайны я открою,Каких ни от кого ты не узнал бы».

Встревоженный Вафрин молчит сурово:Армидины он козни вспоминает.Непостоянна женщина, болтлива,И слепо доверяться ей – безумство!В конце концов он говорит: «Царевна,Твоим проводником я быть готов;Но уж терять в бесплодных разговорахНе будем драгоценные мгновенья».

Условившись бежать без замедленья,Расходятся они. Еще немногоПобыв среди своих подруг беспечных,Эрминия рассказывает имО рыцаре своем с шутливым видомИ вскоре исчезает; а оттудаСпешит опять к Вафрину, чтоб из станаС ним вместе незаметно ускакать.

И вот они уже в безлюдном месте,И говорит Эрминии Вафрин:«Теперь скажи, какие ты хотелаОткрыть мне тайны? Что нам угрожает?»И с ужасом тогда он узнаетО замысле убийственном: «ПокончитьС Готфридом восемь воинов решилиИ выбрали главой своим Ормонда.

В тот самый день, когда должна решитьсяНа поле брани Азии судьба,Вмешаются они все восемь в схватку,Французами переодевшись раньше:С крестами на оружии, под видомТех воинов, которым охранятьПоручено особу полководца,Они его кольцом охватят тесным.

В отличие от прочих же, на шлемахУ них значки особенные будут,Чтоб египтяне видеть их моглиПеред собою каждое мгновенье;И под такой обманчивой личинойПредатели должны в разгаре бояОтравой напоенное смертельнойОружие вонзить Готфриду в грудь.

И мне самой служить, увы! пришлосьИх замыслам преступным: эти рукиЧертить злодеям вынуждены былиОружия и платья образцы;Хотя и подневольно, под угрозой,Загрязнена я тем же преступленьем.И вот, Вафрин, причина, что меняТеперь бежать отсюда заставляет.

Увы! и не одна еще…» РумянцемЕе внезапно вспыхивают щеки,И опускает взор она, неясноПроизнося последние слова.«А, милая моя! – перебиваетЕе Вафрин встревоженный, – так значит,Есть и другие тайны у тебя,Которые открыть ты мне боишься?»

Вздох испустив глубокий, продолжаетОна дрожащим голосом: «Беги же,Бессильная стыдливость, от меня!Зачем скрывать я дольше буду пламя,Что никаких преград уж знать не хочет?Должна была таить его я прежде:Разбитые оковы уважатьОбязана ль, беглянка, я отныне?

Пережила я гибельную ночьИ для себя, и для своей отчизны:Нет царства у меня и нет престола;Но это – лишь начало бед моих,И в их числе беды нет самой горшей.Я в эту ночь ужасную навекиСебя самой лишилась; отдалаИ сердце ей, и разум безвозвратно.

Вафрин, ты помнишь это; вся дрожаОт ужасов резни кровопролитной,К Танкреду устремилась я навстречуВ тот миг, когда входил он в мой дворец,И, пав к его ногам, я возопила:«Будь милостив, суровый победитель!Не о пощаде жизни я молю,А о спасенье девичьей лишь чести».

Он, руку протянув мне благосклонно,Сказал: «Ты не обманута надеждой;Отныне я – защитник твой, царевна».И вот тогда почувствовала я…Что именно, сказать я не сумею,Но сладостное нечто, неземноеКо мне проникло в сердце, и душаМоя была огнем объята вскоре.

Танкред меня вначале утешал,Свои к моим примешивая слезы,И вдруг сказал однажды: «ВозвращаюТебе я и свободу и богатство».Увы! благодеянье это былоЛишь видимым, Вафрин; разбив оковы,Вернув богатство суетное, онВ тот миг стал сердца моего владыкой.

Как трудно скрыть любовь! С тобою частоБеседы я вела о господине;Я в слабости своей не признавалась,Но ты, ее приметив, говорил:«Эрминия, тебя снедает тайна».Отнекивалась я всегда упорно,Но вздохи изменяли мне, глаза же,Быть может, тайну выдали тебе.

Злосчастное молчанье! Ах, зачемТогда я избегала исцеленья!Пришлось же мне впоследствии бесплодноПорвать узду моих желаний страстных.Уехала я со стрелою в сердце,Что ранила его. Была близкаЯ к смерти, но любовь, мне жизнь спасая,Разбила все стыдливости оковы.

Пустилась я на поиски того,Кто, причинив мне столько мук, был властенОдин их прекратить; мне угрожалиОпасности от злых людей повсюду;Спасение от них в конце концовВ пустыне я нашла уединенной,Где, посоха из рук не выпуская,Жила в лесу с простыми пастухами.

Однако вскоре гибельное пламяВновь разгорелось в сердце у меня,И сделала еще раз я попыткуС Танкредом увидаться; но вернулаНагрянувшая новая бедаМеня ко всем пережитым печалям:Дорогой в руки египтян попавшись,Я с ними же и в Газе очутилась.

Представленная грозному вождю,Все о себе ему я рассказала;Он пожалел меня, и при АрмидеЯ обрела себе приют почетный.Вафрин, вот повесть скорбная моя:От воли к рабству и от рабства к волеСудьба меня бросала; но донынеХраню любовь я все же к первым узам.

О Небо! Неужели тот герой,Что вечными сковал меня цепями,Мне скажет: «Нет скиталице приюта!»И оттолкнет меня? Ах, если б толькоМеня он с прежней ласковостью встретилИ возвратил мне прежнюю неволю!»Так ехали они и ночь и день,Беседой задушевной развлекаясь.

Вафрин по безопаснейшим тропинкамЭрминии указывает путь;Перед закатом солнца в океанеОни почти Солима достигают.Кровавые следы их к луже кровиПриводят; посредине исполинскихРазмеров виден воин: хоть и мертвый,Он все ж хранит в лице угрозу, мнится.

Они в нем по доспехам узнаютНеверного, и путь к заветной целиВафрин без остановки продолжает;Подальше он другое видит тело.«А, это – христианин, – говорит, —Здесь было бы грешно проехать мимо».Приблизившись, лицо он обнажает.«Танкред! Танкред! Мой господин! О, Небо!»

При этом крике горести душевной,При драгоценном имени ТанкредаНа части разрывается царевныНесчастной сердце: все забыв, онаСпешит на крик в безумном исступленье;Спешит, летит, соскакивает наземьИ припадает к бледной, помертвелой,Но все еще прекрасной голове.

Из глаз ее ручьями льются слезы,Со вздохами мешаются слова:«Куда меня привлек мой жребий жалкий?Танкред со мной! Тебя я вижу снова,Но ты меня, увы! уже не видишь!Я у тебя перед глазами, ты жеЗакрыл их плотно! Я тебя нашлаЛишь для того, чтоб потерять навеки.

Несчастная! могла ли думать я,Что мне твой вид послужит лютой казнью?Зачем я раньше зренья не лишилась!Увы! где это пламя, что живилоТо гневные, то нежные глаза?Под вечной пеленой они сокрыты.Где розы щек твоих? Где твоегоЧела небесный блеск? Что с ними сталось?

Но я люблю в тебе и эту бледность!О, если слышишь ты меня, прости,Прости мне дерзкий пыл моих желаний!С поблекших губ твоих я соберуВсе, что любовь сулила, поцелуи.Пусть охладило их дыханье смерти:Хоть часть того огня, что я для нихЛелеяла, им передам я все же.

Уста, которых речи облегчалиМою тоску неоднократно, дайтеМне усладить последним поцелуемПоследние мгновения мои!Случись иначе, может быть, и самТы этот поцелуй мне подарил бы:Позволь же, чтоб мои уста прижалисьТеперь к твоим с последним вздохом вместе.

Тебе, Танкред, я душу отдаю:Пусть вместе успокоится с твоею».Теряются слова ее в стенаньях,Слезами же своими орошаетОна лицо героя. Тот в себяПриходит и едва приоткрываетСомкнутые уста! Глубокий вздохСливается со вздохами царевны.

Но он до слуха чуткого доходитИ в сердце зажигает луч надежды:«О мой Танкред, возлюбленный Танкред!Открой глаза, прими слезу прощанья,Эрминия с тобою умирает!Повремени, пока моя душаС твоею не слилась! Повремени же,Не отвергай моей последней просьбы!»

Глаза отяжелевшие на мигОткрыв, Танкред их закрывает снова.«Он жив! – кричит Вафрин, – он жив! ПоможемСперва ему, оплакать же успеем».Уже доспехи сняты; вся дрожа,Эрминия осматривает раны.И знанье и уменье обещаютВозлюбленного к жизни возвратить.

Но кроме покрывала у царевныДля перевязки ран в пустыне этойНет ничего; однако же ЛюбовьУказывает ей счастливый выход.Густыми волосами удаетсяЕй быстро удержать потоки крови;Из этих же волос она тесьмуШирокую и плотную сплетает.

Недостает целебных трав царевне,Но ей зато знакомы заговорыНа боль и смерть. Чуть первые словаОна произнесла, герой выходитИз смертного уже оцепененья:Вокруг глядит он с любопытством, видитВафрина верного перед собой,Эрминию ж узнать еще не может.

И говорит: «Вафрин, ты здесь? А ты,Прекрасная целительница, кто ты?»Деля еще и радость и тревогу,Эрминия в смущенье отвечает:«В покое ты нуждаешься пока;Я жизнь твою спасу, готовь награду».И, сев на землю, голову ТанкредаКладет себе царевна на колена.

Меж тем Вафрин изыскивает средстваДоставить господина в стан, покаНа землю тьма ночная не спустилась.Вдруг воины Танкредова отрядаЯвляются: при них на поединокЧеркеса вызвал он, но запретилИм двигаться; встревожило, однако,Их долгое отсутствие героя.

Приходят и другие и Танкреда,Сплетясь руками, держат; он же молвит:«А доблестный Аргант? Иль здесь хотятЕго в добычу хищникам оставить?Нет, воздадим усопшему героюВсе почести, какие подобают,И похвалы надгробные от насЕго отваге данью да послужат.

С кончиною его должна угаснутьИ ненависть моя; нам долг велитХоть в слабых выражениях восславитьУшедшую из мира добродетель».Аргантовы тяжелые останкиС усилием подняв, вслед за ТанкредомС почетом все несут; как верный страж,Эрминию Вафрин сопровождает.

И говорит герой: «В ИерусалимОтправиться хочу я; если надо,Чтоб светоч мой погас, пусть ближе к ГробуГосподню испущу я вздох последний.Душе моей оттуда будет легчеНа Небо вознестись, и я умруСчастливый тем уже, что видел город,Куда меня влекли мечты и клятвы».

Сказал он, и в Солим его относят,Где мирному он предается сну.Неподалеку от него царевнеВафрин приют устраивает тайный,А сам спешит увидеться с Готфридом,К которому свободно проникает,Хотя герой и занят в то мгновеньеРасчетом опасений и надежд.

Среди вождей храбрейших и мудрейшихСидит военачальник на краюПостели, что Раймунду служит ложем.Отдав поклон почтительный героюИ всем его советникам, при общемМолчании Вафрин так начинает:«Как было мне тобою, государь,Поведено, проник я в стан неверных.

Не жди, чтоб я тебе определилИх воинов число; равнины, горы,Ущелья сплошь покрыты их шатрами.Я видел на далекое пространствоПоля без жатвы, реки и ручьиБез капли влаги; в Сирии нет столькоВоды, чтоб утолить их жажду, столькоПшеницы нет, чтоб всех их прокормить.

Но эта вся бесчисленная ратьСобою сброд являет бесполезный:Мечом владеть солдаты не умеют,И стрелы их не достигают цели.У персов под знаменами, однако,Найдутся добрые бойцы; да естьОтряд еще страшней, быть может: это —Калифова бессмертная дружина.Бессмертной потому она зовется,Что воинов число в ней неизменно:Чуть выпадет из строя в ней солдат,Его тотчас же новый заменяет.Такого полководца в целом мире,Быть может, не найти, как Эмирен;Приказано ему калифом вызватьСражение во что бы то ни стало.

День нынешний и завтрашний пройдут,На третий же здесь будет враг наверно…Ринальд, прими возможные все меры,Чтоб жизнь свою обезопасить, ибоНа волоске висит она: АрмидойОбеща