Марк Арен - Реквием по Иуде Страница 6

— Я же говорю — деревенщина! — презрительно усмехнулся Пертакис. — Король оазиса. У него тысяча жен, две тысячи верблюдов и очень плохие отношения с губернатором. Собирается купить эту должность для своего племянника. Но только после войны. Продаст сокровища, получит навар, и снова будет спать спокойно.

Такое объяснение показалось антиквару вполне убедительным. Человек, собирающийся незаконно захватить государственный пост, не станет обращать внимания на детали сегодняшней сделки. Для него это примерно то же самое, как для матерого грабителя перейти дорогу на красный свет. Правда, связываться с таким покупателем было небезопасно — но на то и существуют посредники, чтобы впоследствии принимать удар на себя.

— Что ты принес? — спросил Пертакис.

Он протянул руки к коробке, но Мусири быстро спрятал ее за спину.

— С ума сошел? Не здесь!

— Извини, — засмеялся Пертакис, — от запаха миллионов я теряю голову. Сколько ты хочешь за эту обувную коробку?

— Надо подумать, — протянул Мусири. — Если бы ты сразу сказал, о каких суммах идет речь… Послушай, Карим, а не согласится ли твой король оазиса навестить мое убогое жилище? Тогда я мог бы предложить ему кое-что подороже.

— Думаю, так будет даже лучше. Он сам просил меня свести с каким-нибудь коллекционером. Таскаться по магазинам он, естественно, не будет.

— Приведи его в мой дом завтра, — решительно сказал Мусири.

Весь остаток вечера он перевозил в квартиру самые ценные вещи, а потом почти до самого утра размещал их в комнатах так, чтобы они выигрышно смотрелись. Однако он зря старался.

Король оазиса, по всей видимости, впервые в жизни надел европейский костюм. Лакированные туфли тоже, наверно, были ему непривычны, поэтому он сразу уселся в предложенное кресло, оперся на трость, да так и оставался в этой позе, пока Мусири и Пертакис показывали ему товар. Впрочем, и картины, и украшения, и даже старинная посуда из саркофагов — все это вызывало у него одинаковое одобрение. Глаза короля были скрыты черными очками, сухие губы оставались плотно сжатыми, и лишь едва заметный кивок царственной головы означал, что ее обладатель согласен с предложенной ценой. Они не торговался, он скупил все, что ему показали, и Мусири горько пожалел, что в магазине остались еще несколько полок с товаром — с товаром никчемным, но король мог бы купить и его! На то он и король…

Последним предложением в этом невиданном доселе торге стал древний папирус с автозаправочной станции.

Голова короля немного склонилась набок, и его сопровождающий перевел:

— Что это? И почему такая цена?

— Это одна из тех рукописей, что были найдены в Наг-Хаммади, — почтительным тоном начал врать Мусири. — Все газеты только и трубят о них. Но мало кто знает, что тех рукописей было не одиннадцать, а двенадцать. За двенадцатый папирус ученые могут заплатить столько же, сколько за все остальные.

Карим Пертакис тут же подключился к разговору:

— Сегодня он стоит пятьдесят тысяч фунтов, а через год его цена увеличится вдвое. Это очень удачное вложение, поверьте!

Король оазисов кивнул и легонько стукнул тростью об пол.

— Что еще? — спросил сопровождающий.

— Закончим на этом, — нехотя произнес Мусири.

— Деньги мы привезем завтра вечером, — сказал сопровождающий. — Приготовьте товар к отправке. Вы лучше нас знаете, как это сделать. А привлекать посторонних не хочется по причинам, понятным обеим сторонам, не так ли?

— Да-да, конечно, — сказал Пертакис, хотя обращались не к нему.

Мусири ревниво глянул на посредника, который возбужденно потирал руки. «Подсчитывает комиссионные, — с неприязнью подумал он. — Наверняка сдерет еще премию со своего деревенского короля. И ему плевать, что я в одночасье лишаюсь вещей, которые так долго и так терпеливо собирал. Кто может понять, что сейчас творится в моей душе? У короля — тысяча жен? У меня их гораздо больше. Каждая жемчужина на длинной нитке бус была моей невестой. Эти бусы когда-то ласкали грудь королевы Франции, а потом, спустя каких-то двести лет, нежно скользили между моими пальцами… А завтра все мои невесты станут наложницами грязного феллаха!»

Он еще раз поглядел на картины, стоявшие в углу, мысленно прощаясь с ними. И, проводив покупателей, занялся упаковкой.

Мусири трудился всю ночь, и наутро, придя в магазин, чтобы не заснуть, пил кофе гораздо чаще, чем обычно. И все же он задремал за прилавком. Его разбудил телефонный звонок.

— Я звоню тебе из «Рица», — важно произнес Пертакис. — Закрывай магазин, иди домой, мы скоро приедем.

Антиквар стал укладывать товар в сейфы. Не прошло и пяти минут, как телефон задребезжал снова.

— Я уже выхожу, — немного раздраженно сказал Мусири, думая, что звонит Пертакис.

Но голос в трубке принадлежал его соседу.

— Уже выходите? Вы уже знаете? Такое горе, такое горе. Но ничего, эфенди Юсуф, Аллах покарает злодеев…

— Покарает, покарает, — недоуменно согласился Мусири. — Но… Каких злодеев?

Однако в трубке слышались только короткие гудки.

Подходя к дому, Мусири увидел сразу несколько полицейских машин, и сердце его опустилось куда-то в желудок. «Все кончено, — подумал он. — Обыск. У меня никаких документов. На пяти картинах штампы европейских музеев. Или на семи? Какая разница! В любом случае мне сразу наденут наручники и без разговоров увезут в тюрьму…»

Он остановился, борясь с желанием повернуть обратно и убежать куда-нибудь… Но бежать было некуда.

Юсуф Мусири, с трудом переставляя непослушные ноги, подошел к дому. Из полицейской машины выглянул один из его знакомых.

— Эфенди Юсуф! Не сомневайтесь, мы сделаем все, чтобы найти грабителей. Они не могли далеко уйти. Мы уже послали своих людей на вокзал и в аэропорт…

— Грабителей?

Земля ушла из-под ног, и Мусири опустился на тротуар…

Оказывается, едва он ушел в свой магазин, к дому подкатил мебельный фургон. Квартира антиквара была вскрыта отмычкой, и из нее было вынесено все, включая сейф с драгоценностями. Уезжая, грабители оставили дверь едва прикрытой, и бдительные соседи спустя всего пару часов заподозрили неладное, а еще через пару часов вызвали полицию. Однако доблестные сыщики, выпившие целые кофейные реки у гостеприимного антиквара, были бессильны помочь своему лучшему другу.

Единственным предметом, который им удалось обнаружить, был сейф, взломанный, опустошенный и брошенный на дороге, ведущей в аэропорт.

Мусири вошел в пустую квартиру и сел на пол, на котором еще виднелись очертания ковра. «Хорасан, восемнадцатый век», — вспомнил антиквар, погладив паркет.

Его бездыханное тело там и обнаружили наутро — на голом полу в пустой квартире.

Иерусалим, апрель, 33

Вечером четверга 7 апреля 33 года Иисус с учениками пришел в дом Илии и Марии, родителей Иоанна Марка. Поздоровавшись с хозяевами, апостолы поднялись наверх, в просторный зал, где их ожидал накрытый стол в окружении кушеток для возлежания.

Отсутствие на столе пасхального ягненка могло бы удивить многих, но только не их, знающих обыкновение Учителя отмечать бескровную Пасху. Иисус никогда не участвовал в ритуальных жертвоприношениях; бывало, что Он вкушал пасхального агнца в гостях, но не было случая, чтобы на стол подавали ягненка, когда угощал Иисус.

За дверью в зале стояли кувшины с водой, тазы и полотенца, приготовленные для омовения ног. Обычно эту услугу гостям оказывал кто-нибудь из семьи хозяев, но в комнате не было посторонних. Поэтому, когда Иоанн Марк оставил их, апостолы недоуменно переглянулись. Им и в голову не приходило омыть ноги самим, не говоря уже о том, чтобы сделать это друг другу.

Не ведая, как им быть и в каком порядке рассесться, апостолы в ожидании Иисуса стали коротать время в разговорах. Скучающий в стороне от них Иуда поспешил занять место слева от софы.

В те времена люди возлежали за столом, подпирая тело левым локтем, а правой рукой брали пищу. Стало быть, Иисус, которому была предназначена софа, мог угостить мацой только своего соседа слева. Именно поэтому кушетка с левой стороны от софы и считалась самым почетным местом. И именно поэтому ее занял Иуда.

Увидев это, Иоанн пристроился на другое почетное место, что было правее софы. Возмущенный беспардонностью друзей Петр демонстративно занял самую дальнюю, последнюю кушетку. После этого поспешили занять места и остальные. Они все еще препирались по поводу того, как им следовало бы рассесться, когда в дверях появился Иисус. Легкая тень пробежала по Его лицу, когда он услышал, о чем они спорят, и увидел нетронутые кувшины. Подойдя к столу, Он занял свое место и сказал, обращаясь к своим ученикам:

— Я очень хотел, что бы мы встретили эту Пасху вместе, но случится так, что этому, увы, не быть. Зная это, Я договорился об этой вечере, чтобы в последний раз разделить с вами трапезу.