Луис-Поль Боон - Менуэт Страница 6

КОТОРУЮ ОНИ НАЗЫВАЮТ "НАКАЗАТЬ ВОЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ" - НАСКОЛЬКО ОПАСНОЙ, ОДНАКО, ЯВЛЯЕТСЯ ЭТА ИГРА, ВЫЯСНИЛОСЬ, КОГДА БЫЛО ОБНАРУЖЕНО, ЧТО ГРУППА ЮНЦОВ РАЗОЖГЛА КОСТЕР, В КОТОРОМ ЛЕЖАЛА ОБЕРНУТАЯ БУМАГОЙ КАРТОННАЯ КОРОБКА С УПАКОВАННЫМ В НЕЙ 3-ЛЕТНИМ МАЛЬЧИКОМ / ЭНУРЕЗ: 16-ЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ МОЧИЛСЯ В ПОСТЕЛИ КАЖДУЮ НОЧЬ, ПРИСЛАЛ НАМ ПИСЬМО: СПАСИБО ЗА ВАШЕ ПРЕКРАСНОЕ СРЕДСТВО - Я НАЧАЛ ЛЕЧЕНИЕ ТОЛЬКО 2 НЕДЕЛИ НАЗАД И УЖЕ НИЧЕГО НЕ ЧУВСТВУЮ / ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ БЫВШИЙ ЛЕГКОАТЛЕТ

что мой половой оpган не возбуждается при мыслях о жене. Эти мысли не возбуждали меня, несмотpя на то что я любил ее и тосковал по ней. И вот ни одна часть некоего совершенно мне неизвестного глубинного существа - моих жизненных соков, часть как бы даже самой души (ах, не следует считать оскорблением пpиpоды, если я говоpю, что антенна души пpоходит у меня изначально сквозь мою чувственную основу и там, пpедупpеждая меня, постоянно контактиpует с миром) - ни одна часть этой основы не принималась дpожать даже тайком, когда я тосковал по жене. Я любил жену, потому что скучал по нашему дому, и по своей камоpке, и по девочке, но моя жена, бегая по кругу, все и везде устраивая, являясь моим щитом пpотив миpа, была для этого мира своей.

Мой отец был во многом натурой задумчивой. Он тоже любил размышлять и вести с собой бесконечные разговоры. Но, несмотря на это, отец оставался человеком счастливым: каким-то образом он умудрялся считать всех других дураками - даже тех, кто был намного его умнее. Я же, напротив, знал, что все прочие люди имеют в сравнении со мной большое преимущество: они всегда поступают уверенно, они непоколебимы, как скалы, они существуют в собственном мире, на собственной территории, прочно занятой ими раз и навсегда, словно еще до рождения. И они-то правы, а я нет. Мой отец, тоже будучи "неправым", жил с иллюзией, что все как раз наоборот. Я же с детских лет знал, что мир других - это хаос, где все и вся убивали вся и всех только для того, чтобы отстоять свою "правоту", что право всегда на стороне того, кто яростней вцепился, что бесполезно противопоставлять другим свое собственное мнение, тем более если ты склонен к робости, колебаниям и меланхолии. Как-то я, совсем еще маленьким, должен был съездить с отцом в другой город. Увидев тот город, я заплакал так, как больше никогда не плакал в своей жизни: те, другие улицы, другие дома, другие люди существовали - да, просто потому, что другие люди существовали, хотя я никогда и не слышал о них, а вот ведь они где-то существовали и были счастливы. Еще на подходе к тому городку я помню проселочную дорогу и двух женщин, летним утром беседовавших друг с дружкой через живую изгородь. Тогда я подумал: эти женщины там стоят и там живут, будто это место - единственное, где они должны жить. И вот тут-то я начал плакать - страстно, но без слез, потому что открыл, что мир является таким разнообразным, и еще потому, что никто не понимал этого разнообразия. И чем старше я становился, тем ясней понимал: каждый человек считает, что тот камень,

ПРОИЗВЕЛ ДЕЗИНФЕКЦИЮ СВОЕЙ ВЫГРЕБНОЙ ЯМЫ КАРБОЛОВОЙ КИСЛОТОЙ С ЦЕЛЬЮ УНИЧТОЖЕНИЯ МУХ, ВО ВРЕМЯ ПОЛЬЗОВАНИЯ УБОРНОЙ СЛЕДУЮЩИМ ВЕЧЕРОМ СЛУЧИЛСЯ ВЗРЫВ, В РЕЗУЛЬТАТЕ КОТОРОГО ОНА ВЗЛЕТЕЛА НА ВОЗДУХ / СЕГОДНЯ, ОКОЛО ОДИННАДЦАТИ ЧАСОВ УТРА, ОДНУ ИЗ РАБОЧИХ СЛОБОДОК ВДРУГ ОХВАТИЛ АЖИОТАЖ: НЕКИЙ ЧЕЛОВЕК, ВОЗВЫШАВШИЙСЯ НАД ТОЛПОЙ, РАЗДАВАЛ ЖЕЛАЮЩИМ ДЕНЕЖНЫЕ БАНКНОТЫ, ПОСЛЕ РАЗДАЧИ КУПЮР НА СУММУ ОКОЛО 50 ТЫСЯЧ ФРАНКОВ ОН ОБЪЯВИЛ,

на котором он стоит, и есть единственный камень на всем белом свете. Каждый отдельный человек является единственной осью этого мира. А осознав это, я оказался навсегда сорванным со своей оси. Когда-то на ярмарках водилось Веселое Колесо. Это был большой деревянный диск; после того как все занимали места, он приводился в движение, и тех, кто садился далеко от оси, быстро с этого диска сметало. Однажды мне удалось завладеть этой осью и покружиться довольно долго, пока какой-то болван не спихнул меня оттуда.

Именно тогда и закралась в меня эта безграничная печаль. Не потому, что меня прогнали с того места, а потому, что, как оказалось, оттуда в принципе можно быть изгнанным. И было еще кое-что... К примеру, вот: недавно к моей жене наведывались соседские балаболки - в таких случаях она, готовя кофе или чай, старается вовсю - делает она это для того, чтобы никто не заметил, как мне противны любые гости, каким я становлюсь беспомощным и унылым от их разговоров, их мелочной трескотни, их уверенности. И вот она откопала одно воспоминание своего детства - о ярмарках, где водилось Веселое Колесо. Однажды ей удалось сесть почти к самой оси, но какая-то толстуха крестьянка спихнула ее, и она, отлетев на край диска, поранила руку. Kонечно, она раздосадовалась тогда, даже крепко обозлилась на ту мужичку. Но судя по тому, как моя жена рассказывала все это сейчас, она и годы спустя все еще продолжает на нее злиться. Соседки незамедлительно выложили ответную байку о другом Веселом Колесе и о другой руке, которую они ранили, которую они сломали, которая у кого-то оказалась случайно даже отрублена - ведь люди никогда не встречаются друг с другом для того, чтобы поделиться своими переживаниями, они встречаются, чтобы посостязаться в жутких россказнях, - и вот речь идет уже не о руке, а о ноге, нет, о двух ногах сразу, они видели все это собственными глазами и никогда не забудут. Они не поняли того, что именно моя жена имела в виду: она плакала тогда возле Веселого Колеса, конечно, от бессилия, потому что была так запросто свергнута со своего детского трона, - тогда-то она впервые и осознала (но сразу забыла опять, а может быть, даже не понимала никогда), что существует ось, с которой любой болван может тебя спихнуть, что самый сильный, самый грубый - именно благодаря своей животной природе - имеет право занять ближайшее к оси место. Иначе говоря: другие, даже пройдя через тот же самый опыт, обычно забывают его суть, меня же буквально сокрушил в прах вытекающий из него вывод: абсолютной оси на самом деле нигде нет

ЧТО ВЕРНЕТСЯ ОКОЛО ПОЛДУДНЯ, УВЫ, ЩЕДРЫЙ ДАРИТЕЛЬ, ИЗВЕСТНЫЙ НЕКОТОРЫМ ОБИТАТЕЛЯМ ВЫШЕУКАЗАННОЙ СЛОБОДКИ, В НАЗНАЧЕННЫЙ ЧАС ТАК И НЕ ВЕРНУЛСЯ / ПРИ РАЗГРУЗКЕ КУКУРУЗЫ ОДНОГО ИЗ ДОКЕРОВ ЗАСОСАЛО В ЖЕРЛО ЭЛЕВАТОРА, КОТОРЫЙ ХОТЯ В ТАКИХ СЛУЧАЯХ УСТРОЙСТВО ДОЛЖНО АВТОМАТИЧЕСКИ ОТКЛЮЧАТЬСЯ - ПРОДОЛЖАЛ РАБОТАТЬ, 2 ДРУГИХ ДОКЕРА ПОСПЕШИЛИ НА ПОМОЩЬ НЕСЧAСТНОМУ, НО ИХ ЗАСОСАЛО ТОЖЕ / ОДНОМУ ИЗ МОЛОДЫХ ШУТНИКОВ, ШАТАЮЩИХСЯ ПО ЯРМАРКЕ, НЕ ПРИШЛО В

ось образуется там, куда взгромождаются самые грубые, самые невежественные. А позже, в тот же вечер, когда гости уже ушли, девочка сказала, что она тоже что-то такое припомнила: в одно послеполуденное воскресенье, тихо сидя в своем маленьком саду на качелях, она тихонько покачивалась и тихонько плакала. Почти не смея взглянуть на нее, я шепотом спросил: почему? И она ответила: не знаю, просто потому что я там сидела и тихонько качалась - и потому что было послеполуденное воскресенье. Значит... Все равно я оставался одинокой шлюпкой - нет, я был утопленником, хотя иногда до меня и доносился какой-то отзвук, какое-то слово, которое было, по сути, лишь эхом моего собственного. Жена что-то делала в садике за домом. Садик был небольшим, в виде полосы четырех метров шириной и скольких-то метров длиной, я никогда не вымерял. Сознаю себя законченным горожанином: в районе, где я рос, сада не было ни у кого. Что касается природы, я знаю разве что высокую дикую траву, крапиву и желтую горчичную траву, которая растет на пустырях, куда фабрики вывозят свой мусор. Я могу без труда узнавать лишь воробьев, канареек (в клетке где-нибудь на облупленной стене) да голубей. Имена цветов мне неизвестны, из овощей я в состоянии назвать лишь красную капусту, так как ее сажают на заброшенных строительных участках, среди золы и всякой застарелой ржавчины - фабричный рабочий, крестьянский сын, изредка орудует там лопатой. Что же до улицы, где я жил с родителями, то на ней водилась только герань. Она цвела или на подоконниках, привязанная к стене, или прямо на стенах в прибитых к ним деревянных ящиках.

У моего отца была живая коллекция гераней - от светло-розового до темно-багряного оттенка, соседки частенько заходили в наш дворик, будто в парк, чтобы поглазеть на прибитые к стенке горшки с цветами. Двориком считалось тесное пространство между высокими стенами, один квадратный метр солнца, и самыми главными достопримечательностями там были поленница дров, кучка угля да разъеденный селитрой сортир. Еще там висели щетки и швабры, и вот посреди всего этого цвели герани. Однажды мой отец принес три выброшенных кем-то кустa - это была уже не герань, а, как сказал он, крыжовник. Ради этих кустов ему пришлось выкопать и выбросить со двора несколько камней, а также выдержать тихую ссору с моей матерью, которой не понравилось, что ее дворик будет испорчен этими, как она выразилась, сорняками. Дворик предназначался для рубки дров и еженедельной стирки белья. Кусты, кстати сказать, там сразу засохли и остались торчать тремя букетами мертвых древесных волокон. Позже они были выброшены в мусорный