Элизабет Хауэр - Фарфоровое лето Страница 6

— Когда ты вышла замуж? — спросила я у бабушки.

— В 1926 году. Времена тогда были нелегкие.

Мои родители тоже жаловались на нелегкие времена. Эти разговоры наводили на меня смертельную скуку. Однажды я слышала, как бабушка и мама пытались перещеголять друг друга, расписывая большие и маленькие трудности, с которыми им довелось столкнуться в жизни. Каждая пыталась доказать, что ей пришлось тяжелее, чем другой.

— Уступи, — сказала я матери, — радуйся, что тебе жилось лучше, чем ей.

Но такой поворот разговора тоже не устраивал бабушку.

— Почему это лучше? — заявила она сердито. — Какое право она имеет жить лучше, чем я?

Мама замолчала. Видно было, что она чуть не плачет. Мне все это было непонятно.

Теперь же я вдруг подумала, что и Клара Вассарей должна была жить в нелегкие времена. Она была — об этом я знала из документов в моей сумке — всего на пять лет моложе моей бабушки. Клара принадлежала к бабушкиному поколению. До самой своей ранней смерти она переживала тот же внешний ход событий. Я попыталась представить себе под фатой на фотографии другое, чужое лицо. При этом мне в голову пришла идея.

— У нее ведь тоже была фамилия Лётц, — сказала я. — Девичья фамилия.

— Кого ты имеешь в виду? — поинтересовалась бабушка.

Я не могла ответить на этот вопрос. Ведь я же ничего больше не хотела слышать о Кларе. Поэтому сделала вид, что не расслышала, что спросила бабушка.

Бабушкин взгляд остановился на моем лице, она смотрела на меня, не отрываясь. Я решила отвлечь ее, сказав ей что-нибудь приятное.

— Он выглядел, как человек, на которого можно положиться, — сказала я и указала на деда. — За таким, как за каменной стеной. Вроде Конрада.

У бабушки случаются приступы астмы на нервной почве. Она начала кашлять, вскоре кашель усилился, стал надрывным и хриплым, ей стало тяжело дышать. Она подошла к окну и открыла его.

Я торопливо достала таблетки из ее ночного столика, сбегала на кухню за стаканом воды. Бабушка сидела в своем кресле, прижав ко рту носовой платок, на лбу выступили маленькие капельки пота. Лекарство подействовало быстро. Опустившись возле нее на колени, я гладила ее руку.

— Что для тебя еще сделать? — спросила я через некоторое время.

Бабушка покачала головой. Она никогда себя не щадила. Встала, нетвердой походкой направилась обратно к доске и стала доделывать свою работу. Через полчаса я ушла.

Некоторое время спустя я стояла перед недвижимостью под номером ЕЦ 382/15/663. Так она значилась в документах, там был указан и адрес. Согласно делу, речь шла об одноэтажном жилом строении на земельном участке площадью 9 314 м2. Эту недвижимость Клара Вассарей в случае своей смерти завещала дочери Барбаре.

Я ехала сюда с определенными ожиданиями. Представляла себе виллу, построенную в начале века, с башенкой и флюгером, с разноцветной черепицей на крыше, с эркерами и обшитой деревом верандой. Мне нравятся такие дома, я бы сама с удовольствием жила в таком доме. Недвижимое имущество Клары Вассарей располагалось по забавному совпадению в той части города, где живет Агнес. Я редко бываю здесь. Это рабочий район с унылыми доходными домами, правда, он тянется до самого Венского леса и заканчивается в тихом квартале с садиками и ухоженными коттеджами. «Маленький переулок, — сказал мне полицейский, у которого я спросила дорогу, — найти его легко, там идет трамвай». Трамвай казался здесь чем-то чужеродным, он приблизился к зеленым, покрытым садами холмам и мимо двух рядов густых деревьев двинулся к конечной остановке.

Я хорошо обдумала, что буду делать, если выяснится, что в доме живет Кларина дочь. Вероятно, она уже давно замужем и носит другую фамилию. Я позвоню, спрошу, где владелица дома и не Барбарой ли ее зовут. Если она будет дома, я представлюсь. Дальняя родственница. Собираюсь составить генеалогическое древо, исключительно личный интерес. Есть люди, которые этим занимаются, вот, например, мой двоюродный дедушка Юлиус, иногда он просто сыплет такими именами и датами, которые мне ни о чем не говорят; правда, они меня никогда и не интересовали. Наверное, это была моя ошибка. Чтобы подтвердить свое родство, я упомяну девичью фамилию бабушки, это ведь и девичья фамилия Клары Вассарей. Дочь Клары, вполне вероятно, пригласит меня зайти, начнет первый, прощупывающий разговор, и я узнаю что-то важное о Кларе Вассарей. Потом я приду снова. Может быть, у меня завяжется что-то вроде дружбы с дочерью Клары. Несмотря на разницу в возрасте. Ей ведь по моим подсчетам должно быть сорок пять. У меня есть шанс.

Я шла медленно. Нечетные номера находились на левой стороне, возрастая по направлению к предместью. Я искала номер три. Вот номер один — старый, но безликий дом с заросшим палисадником. Я нерешительно прошла мимо него. Но уже издали разглядела: кованой, увитой зеленью решетки, которую я ожидала увидеть дальше, не было. Я наткнулась на асфальтированную дорожку. Она пересеклась с другими, дорожки сбегались ко мне со всех сторон. Между ними — редкие, затерянные старые деревья. И много жилых корпусов. Трехэтажные, с мансардами, окрашенные в желтый и коричневый цвета. От сточных желобов тянулись темные, въевшиеся в штукатурку подтеки. В каждом корпусе было несколько пронумерованных подъездов. Но я-то искала не номер подъезда, а номер дома. Я побежала вдоль бетонного поребрика, отделявшего дома от улицы. На повороте, где кончался переулок, на последнем корпусе был написан номер. Три-девять. Четыре номера вместо одного. Много домов вместо одного-единственного. Теперь я все знала. Мой энтузиазм внезапно угас. Я чувствовала себя не просто разочарованной, а обманутой. Пора было возвращаться в город.

В модной итальянской закусочной я съела у стойки тарелку запеченных с сыром canelloni и выпила бокал valpolicella. Потом купила себе дорогой, бирюзового цвета пуловер, широкий и длинный. Конрад такие терпеть не может.

Пошла на выставку, которую так и не увидела вчера, два часа слонялась там между коллажами и абстрактными картинами, расспрашивала о ценах, затем завязала разговор со служителем, простодушным пенсионером, который, подкрепляя слова жестами, выразил мне свое отрицательное отношение к экспонатам, что улучшило мое настроение, и я решила навестить дедушку Юлиуса.

Дедушка Юлиус — один из тех редких людей, у которых всегда хорошее настроение. Моя бабушка считает, что у ее младшего брата, оставшегося, так же как и ее сестра Елена, одиноким, счастливый характер. В ее устах это звучит отнюдь не как комплимент. Я думаю, что из всех наших родных никто так не ценит счастливый характер дедушки Юлиуса, как ценю его я. Когда я была маленькой, он придумывал для меня великолепные развлечения, увлекательнейшие игры. Во всем, что мы предпринимали, был едва уловимый привкус запретного. У нас всегда существовала какая-нибудь маленькая общая тайна, так что в присутствии родителей и бабушки мы только и делали, что перемигивались и подавали друг другу знаки молчать. В течение нескольких лет я не слишком радовала свою семью, но дедушка Юлиус всегда находил массу извиняющих меня причин. С Конрадом он не нашел общего языка. На свадьбу не пришел. Болезни, которой он тогда отговорился, я не верю по сей день.

Дедушка Юлиус был и до сих пор остается большим поклонником женщин. Джентльмен старой школы, он окутывал покровом тайны свои многочисленные увлечения. Время от времени кое-что становилось известным, тогда моя бабушка строго выговаривала ему. Он молча выслушивал ее упреки и продолжал в том же духе, что и раньше. В конце концов бабушка свято уверовала в то, что интересы ее семидесятилетнего братца носят исключительно платонический характер, я лично несколько сомневаюсь в этом.

Как бывший государственный служащий, занимавший высокий пост, дедушка Юлиус получает приличную пенсию, которой вполне хватает на жизнь. У него старомодная, но уютная квартира в центре города, большую часть времени он тратит на свою коллекцию автографов, меньшая часть уходит на изучение истории нашей семьи.

Мой приход заметно обрадовал его. Он сразу же предложил мне коньяк, и я, уже снимавшая стресс вальполичеллой, раскрепостилась еще больше. Потом он показал мне свое новое приобретение: автограф Элеоноры Гонзага, супруги Фердинанда Третьего. Я повертела в руках пожелтевший листок с каллиграфическим четким почерком писца и выцветшей подписью высокородной дамы, смеясь над слегка двусмысленным анекдотом, который в это время рассказывал дедушка Юлиус.

— А как с историей нашей семьи? — спросила я наконец. — Ты обнаружил еще что-нибудь?

Теперь, придя снова в хорошее настроение, я хотела выяснить, известно ли дедушке Юлиусу о существовании дочери Клары Вассарей.

— Нет, я не могу похвастаться новыми результатами. Впрочем, это не так уж и важно, в конце концов, речь идет всего лишь о хобби. У меня нет прямых наследников, которым я мог бы что-то оставить, я ведь последний Лётц, если уж говорить об этой ветви нашей семьи.