После банкета - Юкио Мисима Страница 6

Когда они медленно спускались по мощенному камнем склону холма за университетской больницей, тучи разошлись и с неба потоком хлынули солнечные лучи.

Кадзу ждала машина, однако Ногути предложил пройтись пешком, поэтому машину отослали. Тон, каким Ногути распорядился отпустить машину и идти пешком, похоже, отражал некие моральные убеждения, поэтому у Кадзу сложилось впечатление, будто ее порицают за расточительство. Потом ей несколько раз предоставлялся случай сгладить это ощущение, но Ногути всегда выражался слишком честно и прямо, посему его незначительное своеволие и даже капризы выглядели тактично.

Они собирались перейти дорогу и отправиться в парк Икэнохата[10]. Проезд в обе стороны был сплошь забит снующими машинами, Кадзу была уверена, что легко перебежит дорогу, однако Ногути осторожничал и все не двигался с места. Кадзу уже готова была кинуться вперед, но он опять со словами «еще нет, нет» удерживал ее. И она упускала момент. Просвет, который позволял проскочить на другую сторону, мгновенно закрывал проезжавший автомобиль, в его окнах горело зимнее солнце. В конце концов Кадзу потеряла терпение.

– Сейчас! Вот сейчас. – С этими словами она крепко схватила Ногути за руку и бросилась через дорогу.

Очутившись на противоположной стороне, Кадзу так и не отпустила его руку. Рука была очень сухой, тонкой, будто слетевший с ветки лист, и потихоньку, украдкой стала высвобождаться из пальцев Кадзу. Она почти бессознательно продолжала сжимать ладонь Ногути, но он своими робкими попытками отнять свою руку привлек к этому ее внимание. Его рука убежала, совсем как капризный ребенок, который, извиваясь, выбирается из объятий взрослых.

Кадзу невольно взглянула Ногути в лицо. Кристально чистые глаза под грозными бровями смотрели спокойно, как ни в чем не бывало.

Они вышли к парку Икэнохата, зашагали по дорожке вдоль пруда, огибая его справа. Веявший над прудом ветерок был довольно холодным, поверхность воды покрылась мелкой рябью. Синева зимнего неба и тучи растворялись в дрожавшей воде. Широко разлился и колыхался у кромки противоположного берега небесно-синий цвет, отмечавший разрывы между облаками. По пруду плавало несколько лодок.

Насыпь у пруда покрывали опавшие мелкие листочки ивы – не только желтые, встречались даже облитые желтизной зеленоватые. По сравнению с пыльным кустарником, усеянным бумажным мусором, опавшие листья выглядели свежими.

По пути встретилась группа школьников, бегавших наперегонки. Все они были в белых тренировочных брюках и, похоже, уже сделали пару кругов. Их вид – сдвинутые тонкие ребяческие брови и тяжелое дыхание – напоминал о статуе Ашуры[11] из храма Кофукудзи. Полностью поглощенные своим делом, они пробежали мимо Кадзу и Ногути, оставив за собой топот легкой спортивной обуви по земле. Розовое полотенце, обвязанное вокруг шеи одного мальчишки, мелькало на аллее под облетевшими деревьями, пока он не исчез вдали.

Ногути не мог умолчать о почти полувековой разнице между ним и этими подростками:

– Сильные люди. Эти мальчики молодцы. У моего друга начальник – бойскаут; я-то думал, зачем тратить время на глупости, но теперь понимаю, почему его это привлекло.

– Дети такие чистые, простодушные, – согласилась Кадзу.

Однако, глядя на эту чистоту со стороны, она ничуть не завидовала. Да и впечатления Ногути казались слишком прямодушными и незатейливыми.

Вдвоем они наблюдали, как подростки бегут вдоль пруда, отбрасывая тени на воду. Уныло тянулись скопления зданий на широких улицах Уэно[12]; два оранжевых рекламных шара висели в подернутом копотью небе.

Кадзу заметила потертые обшлага на рукавах пальто Ногути; увиденное словно осуждало ее. Во всяком случае, эти печальные открытия лежали в области, ей недоступной, и, казалось, с самого начала отвергали ее назойливость.

И тут Ногути с неожиданной для него чувствительностью пояснил:

– Вот это? Пальто сшито в тысяча девятьсот двадцать восьмом году в Лондоне. Но мне оно кажется новым: вещи, которые носишь, чем они старше, тем лучше, вы так не думаете?

Ногути и Кадзу пересекли остров Бэнтэндзима, окруженный облетевшими лотосами, прошли через территорию храма Годзётэндзиндзя, поднялись на гору в Уэно и, любуясь синевой зимнего неба, за тончайшими силуэтами оголенных деревьев подобного витражу, дошли до старого входа в ресторан «Сэйёкэн». Во время обеда в гриль-зале было свободно.

Ногути взял дежурное блюдо, Кадзу последовала его примеру. От их столика возле окна видна была колокольня старого храма. Искренне радуясь хорошему отоплению, Кадзу заметила:

– Холодно было на прогулке.

Но эта прогулка по холоду была окрашена для нее в тона, которых она никогда не знала в дни, заполненные работой с клиентами. В этой прогулке таилось нечто удивительное. Кадзу привыкла не обдумывать тщательно то, что происходит с ней сейчас, а откладывать размышления на потом. Например, говоришь с человеком, и на глазах неожиданно выступают слезы. В это мгновение ты не понимаешь их причину, чувства вызвали их бессознательно.

Хотя Кадзу сказала, что на прогулке было холодно, Ногути не извинился, что заставил ее пройтись пешком. Поэтому ей пришлось распространяться о том, что да, она замерзла, но какой же приятной была прогулка. В конце концов Ногути, воспользовавшись тем, что подали закуски, сказал:

– Замечательно.

Его бесстрастное лицо выглядело довольным.

До сих пор Кадзу не встречала таких мужчин. Приходили молчаливые гости, в беседах с которыми говорила больше она, однако Ногути своим молчанием будто вызывал на общение. Странно, почему немолодой и во всех отношениях простой человек наделен таким талантом.

Когда разговор прерывался, Кадзу разглядывала чучело райской птицы в стеклянной витрине, шторы мрачного цвета, надпись в рамке «Зал для почетных гостей», изображение старого линкора «Исэ», построенного на верфи в Кавасаки. Это была гравюра на меди в стиле Аодо Дэндзэна, мастера второй половины периода Эдо[13]: линкор «Исэ» мчался, показывая среди тщательно выписанных волн, будто нижнюю юбку, красную черту ватерлинии. Поглощавший обед бывший посол, одетый в старое английское пальто, был очень к месту в этом ресторане стиля эпохи Мэйдзи[14]. Это раздражало Кадзу, предпочитавшую в вещах модную ныне практичность.

Ногути снова заговорил:

– Дипломатия – это умение видеть людей. Я думал, что получил, не имея на то особых способностей, просто глаза, чтобы в течение долгой жизни видеть людей. Моя покойная жена была прекрасной женщиной, я однажды увидел ее этими глазами и сразу понял, что она предназначена для меня. Но я не предсказатель, поэтому не знаю, сколько человек проживет. Жена после войны очень быстро заболела и умерла. Детей у нас не было, и я остался совсем один. А-а, суп, если осталось немного, можно доесть, наклонив тарелку от себя. Вот так.

Кадзу потрясенно последовала его совету. До