Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому Страница 63

— Это, должно быть, от неожиданности, Джозина. Вот отчего это… я удивился, что тебя увидел. Я думал о чем-то другом. Я не знал…

— Ничего, что я сюда пришла? — спросила Джозина.

Он думал о том, что могло бы сейчас произойти, если бы Клайд был на месте Джозины.

— Ничего? — спросила она тревожно.

— Конечно, Джозина. Все в порядке. Можешь быть спокойна. Я рад, что ты пришла.

Он отпер дверь, и они вошли в темный дом. Туземец позаботился запереть дверь, прежде чем повернуть выключатель.

— Знаю, я сама сказала, что больше не приду сюда к тебе… но мне хотелось повидать тебя хоть еще раз, — заговорила Джозина, когда он повернулся и посмотрел на нее при свете.

Он заметил, что она плакала, и вспомнил, что именно сегодня она должна была выйти замуж за Харви Брауна. Он хотел сказать ей что-нибудь утешительное, но не мог придумать ничего подходящего для такого часа. Он помнил только, как она сказала ему, что никогда больше у него не останется.

В комнате было холодно, и Джозина набросила свой черный свитер на плечи, кутая шею. Спохватившись, что в комнате очень холодно, он включил электрическую печку.

— Я слышал, будто ты собираешься уехать из города, — сказал он после этого.

Она быстро перешла комнату и остановилась рядом с ним, греясь у печки.

— Откуда ты это узнал? — спросила она.

— Мне сказали.

— Это правда.

— Когда же?

— Завтра.

Он придвинул к печке два стула, и они уселись рядом, поближе к теплу.

— Похороны Харви будут завтра утром, — сказала она, помолчав. — Я увезу с собой Эллен на автобусе… сразу после этого… после похорон. — На ее глазах блеснули слезы. — Бабушка Мэддокс уедет в деревню и будет жить с моей матерью. Она не хочет больше оставаться в Пальмире. Боится жить здесь теперь — после того, что случилось вчера ночью.

Он долго не мог ничего ответить и сидел, мрачно глядя на горящую печку.

Во время паузы Джозина наклонилась и положила руку ему на плечо.

Резко повернув голову, он взглянул на Джозину.

— Куда же ты уедешь завтра на автобусе, Джозина?

— В Джексонвилл.

— Почему.

— Так надо.

— Ты уже решила это?

— Да.

— Но ведь место незнакомое.

— Я этого не боюсь.

Он опять уставился на печку.

— А когда ты вернешься, Джозина?

— Я не вернусь.

— Почему же не вернешься?

Она ответила не сразу.

— Джозина, почему не вернешься?

— Не для чего возвращаться.

Туземец долгое время молчал, обдумывая то, что она сказала. Словно не в силах глядеть друг на друга, оба они смотрели прямо перед собой, на раскаленную печку. Спустя некоторое время он нервно задвигался на стуле и положил ногу на ногу.

— Ты хочешь сказать, что никогда не вернешься? — спросил он.

— Да, так приходится. Больше мне ничего не остается.

— Но ты могла бы остаться, если бы хотела. Тебе вовсе не надо уезжать. — Он взглянул на нее с надеждой. — Вот этого я и хочу, Джозина. Если б ты осталась, у нас бы с тобой все пошло по-прежнему.

— Нет, — сразу ответила она, глядя прямо на него и качая головой. — По-старому больше не будет. И мы тоже ничем этому помочь не можем.

— Почему не можем?

Джозина опять отвернулась.

— Джозина, почему не можем?

— Потому что нам не дадут жить вместе. Ты это знаешь. А больше я никак не хочу жить. Даже если б мы попробовали встречаться только ночью, случилось бы что-нибудь страшное. Не знаю что, но было бы что-нибудь ужасное. Так уж все устроено. И переменить этого нельзя. Ты белый, а я недостаточно белая — я всегда останусь какой-то другой. Такой уж я родилась. Вот в чем причина. Вот почему они никогда не дадут нам жить вместе в Пальмире. Я женщина, и я не хочу жить иначе. С этих пор я не могу жить иначе… кроме как вместе. Вот так я чувствую.

Она снова заговорила, и он почувствовал ее прикосновение к своей руке.

— Но где-то еще есть такие места, где мы могли бы жить вместе — даже пожениться, и люди там считали бы меня достаточно белой.

— Нет, сэр! Только не я! — быстро ответил он. — Я не мог бы жить нигде на свете, кроме как вот здесь, где я живу со дня рождения. Я боюсь и думать об этом.

— Даже ради меня?

Он покачал головой.

— Только не в чужом месте, далеко отсюда, где я ни души не знаю.

— У меня хватит денег на то, чтобы нам обоим уехать куда угодно и жить там. Тебе не придется беспокоиться насчет денег. Я тебе их все отдам.

— Нет, сэр! Только не мне! На всем свете не хватит денег, чтобы оторвать меня отсюда и заставить жить в чужом месте, где я никого не знаю и меня никто не знает.

19

Туземец подошел к печке и стал лицом к Джозине, грея спину и ноги. Она подняла на него глаза, все еще с надеждой и мольбой.

— Если бы ты меня любил так же, как я тебя люблю…

— Я же тебе сказал, что не могу так уехать. Куда бы то ни было. Как раз этого я не могу сделать. Я бы чувствовал себя, как заблудившийся пес, который не умеет говорить и не может спросить, где дорога к дому.

— Ведь я тебе помогла бы. Ты знаешь, что помогла бы. Я бы все сделала, чтобы тебе было легче. И мы были бы все время вместе.

Словно боясь поддаться искушению уехать вместе с ней, он решительно покачал головой.

— Я всегда жил вот здесь, в Пальмире, и не смог бы жить где-то в дальнем городе, с чужими людьми. Мне было бы не по себе, оттого что я далеко от дома. Я бы очень боялся — как будто мне и домой больше не вернуться. Будто стоишь перед запертым домом, а ключа у тебя нет, чтобы войти в него. Мой папа был такой же. Он ни разу в жизни не уезжал из дома. Говорил, что боится, как бы не умереть в чужом месте и тогда его не похоронят вместе со всеми другими Ханникатами.

— Хоть раз позабудь ты про своего папу. Я сумела бы тебе помочь, чтоб ты не чувствовал этой боязни. Я знаю, что сумела бы, если б ты мне позволил…

— Не хочу больше про это разговаривать, — грубо сказал он, отходя от нее. — И не хочу слушать твоих разговоров.

Он подошел к верстаку на другой половине комнаты и остановился там, глядя на загроможденный хламом верстак и слово отгоняя мысль о том, чего хотела от него Джозина. Потом подобрал плоскогубцы и отвертки и небрежно швырнул их на мотки проводов и груду радиоламп.

Когда Туземец вернулся к печке, Джозина вытирала слезы, но он сделал вид, будто не понимает, что заставило ее плакать.

— Что сказал тебе Далтон Бэрроуз нынче утром, когда ты к нему ходила? — резко спросил он после долгого молчания. — Ты мне еще не говорила.

Джозина крепилась, стараясь сдержать слезы.

— Он сказал, что я должна уехать из города… и больше не возвращаться.

— Поэтому ты и уезжаешь? Потому что Далтон Бэрроуз тебе велел? — колко спросил он.

— Он адвокат. Ты сам меня послал к нему. И он так сказал.

— Но ты не обязана делать то, что он скажет. Могла бы остаться здесь, если хочешь.

— Я не хочу оставаться. Я хочу уехать.

Отвернувшись в сторону и избегая встретиться с ней взглядом, он уселся перед печкой.

— А что еще говорил Далтон Бэрроуз?

— Как раз то, чего я ждала.

— Что же это такое?

— Он подозревает, что он мой отец. Я уверена, что он так думает. Вот почему он дал мне денег, чтобы я уехала отсюда и не возвращалась — у меня никогда раньше столько денег не было и даже во сне не снилось. Денег хватит нам с Эллен очень надолго, даже если я не сразу найду работу. Хватит на всех нас, если бы ты тоже поехал. И, кажется, я знаю, почему он так сделал. Если я останусь здесь, он боится, как бы люди перед выборами не узнали, что у него… такая дочь. Думаю, он меня любит, но только боится…

— Ты ему говорила, что знаешь про то, что он твой отец? Это твоя мать тебе про него рассказала?

— Нет. Для чего бы это? Ничего хорошего из этого не выйдет. Я все-таки осталась бы тем, что я есть. Этого ничем не изменишь. И, по-моему, лучше уж пусть его выберут в конгресс. Он все же останется моим отцом. Этого тоже не изменишь. Теперь я буду им гордиться… и Эллен со временем будет тоже гордиться своим дедушкой. Мне всегда хотелось узнать своего отца… а теперь я его знаю.

Джозина закрыла лицо руками. Она рыдала, всхлипывая, как маленький ребенок. Немного спустя она пригладила свои и без того гладкие каштановые волосы и попыталась улыбнуться.

— Я не собиралась так расплакаться, — сказала она со слабой улыбкой, — но не могла удержаться. Должно быть, я заплакала от радости, что ты мне позволил поговорить с тобой и рассказать про отца. Мне надо было кому-нибудь рассказать про него — так лучше всего тебе. Я знала и раньше, кто мой отец, много раз видела его на улице, но никогда раньше он со мной не заговаривал… ни разу в жизни. А теперь заговорил. И назвал меня по имени. Я так обрадовалась, что едва не заплакала — только побоялась. Я всегда буду помнить все, что он говорил мне нынче утром, и как он улыбался глядя на меня. Мне всегда хотелось, чтобы мой отец был именно таким, когда он со мной увидится. Теперь я могу думать о нем и вспоминать его всю свою жизнь. Мне только хотелось бы с ним почаще видеться.