Джон Пассос - 42-я параллель Страница 63

После Хуамантла они прорезали пояс облаков. Рельсы звенели от веселого грохота колес на поворотах, крутых спусках по туманным извилистым ущельям, поросшим влажными лесными зарослями. Дышать стало легче. С каждой петлей, описанной поездом, воздух становился теплее и влажнее, начали попадаться апельсинные и лимонные деревья. Окна по всему вагону были открыты. На остановках поезд встречали женщины и продавали пиво, пульке, цыплят и тортильяс.

К Орисабе опять проглянуло солнце. Поезд стоял долго. Мак ушел в станционный буфет и в одиночестве пил пиво. Вокруг него пассажиры смеялись и болтали, но ему было не по себе.

Когда, дали звонок к отправлению, он не захотел возвращаться обратно к Конче и ее матери, к их вздохам, сальным пальцам и цыплячьим крылышкам.

Он сел в другой вагон. Наступала ночь, полная запаха цветов и разгоряченной земли. Никогда еще в жизни Мак не чувствовал себя так плохо.

На другой день, уже к вечеру, они добрались до Веракруса. Весь город был разукрашен флагами и большими красными плакатами, протянутыми поперек улиц апельсинового, лимонного и бананового цвета, с рядами зеленых ставен и пальм, колеблемых морским ветром. Плакаты гласили: "Viva Obregon!", "Viva la Revolucion reivindicadora!", "Viva el Partido Laborista!" ["Да здравствует Обрегон, да здравствует справедливая революция, да здравствует рабочая партия!" (исп.)].

На главной площади играл оркестр и народ танцевал под музыку. Вспугнутые голуби, воркуя, летали среди темных зонтикообразных деревьев.

Мак оставил Кончу с ее узлами, старухой и Антонио дожидаться его на скамейке и пошел в пароходное агентство "Уорд Лайн" справиться о пароходе в Штаты. Там его встретили рассказами о нападении подводных лодок, о вступлении Америки в мировую войну и о германских зверствах, и он узнал, что пароход будет только через неделю и что его наличности не хватит на два палубных места. Он тут же купил себе один билет. Ему уже начинало казаться, что он во всей этой истории свалял дурака, и он решил ехать один, без Кончи.

Когда он вернулся к ней, она уже успела купить яблок и манго. Старуха с Антонио и узлами исчезла - она отправилась разыскивать дом сестры. Белые кошки вылезли из корзинки и, свернувшись клубочком, лежали рядом с Кончей на скамейке. Она поглядела на Мака, доверчиво улыбаясь своей черноглазой улыбкой, и сказала, что Порфирио и Венустиано счастливы, потому что почуяли запах рыбы. Он протянул ей руки, чтобы помочь подняться. В эту минуту он не мог сказать ей, что решил ехать в Штаты без нее. Прибежал Антонио с известием, что они нашли тетку и она радушно их встретила и что в Веракрусе все за революцию.

Проходя по главной площади, Конча сказала, что хочет пить. Они стали искать незанятый столик под навесом одного из кафе и вдруг заметили Сальвадора. Он сейчас же бросился к ним, обнял Мака, закричал: "Viva Обрегон!", и они вместе выпили мятный коктейль по-американски. Сальвадор рассказал, что Карранса убит в горах офицерами собственного штаба, и что однорукий Обрегон въехал верхом в Мехико в белом костюме пеона и в широкополой пеонской шляпе во главе своих индейцев иаки, и что порядок водворен, и что восстановлены будут принципы Мадеро и Хуареса, и что начинается новая эра.

Они выпили несколько мятных коктейлей, и Мак ничего не сказал о своем намерении ехать в Америку.

Он спросил Сальвадора, что поделывает его друг начальник полиции, но Сальвадор сделал вид, что не слышит. Потом Мак спросил Кончу, а что, если он один, без нее, уедет в Америку, но она сказала, что он шутит. Она сказала, что Веракрус ей нравится и она охотно бы тут осталась. Сальвадор говорил, что для Мексики настала великая пора и что он завтра же едет обратно. Вечером они все ужинали у сестры Кончи. Мак принес коньяку. Они все пили за рабочих, за профсоюзы, за partido laborista, за социальную революцию и за agraristas [восставшие крестьяне (исп.)].

На другое утро Мак проснулся с головной болью. Он тихонько выскользнул из дому и долго бродил один по набережной. Ему начинало казаться, что глупо будет зря бросать книжную лавку. Он пошел в агентство "Уорд Лайн" и вернул свой билет. Кассир выплатил ему деньги, и он поспел к сестре Кончи как раз к завтраку - пить шоколад с пирожными.

ПРОТЕЙ

Штейнмец (*133) был горбун,

сын горбуна-литографа.

Он родился в Бреславле в 1865-м, семнадцати лет окончил с высшим отличием Бреславльскую гимназию, поступил в Бреславльский университет изучать математику;

математика заменяла Штейнмецу физическую силу и долгие прогулки по холмам и поцелуи возлюбленной и длинные вечера с друзьями за кружкой пива;

на своей горбатой спине он ощутил бремя общества так же как ощущают его на своей здоровой спине рабочие, так же как ощущают его бедные студенты, и стал членом социалистического клуба, редактором газеты "Голос народа".

Бисмарк тяжелым пресс-папье сидел в Берлине, удерживая новую Германию под гнетом феодализма, оберегая империю для своих хозяев Гогенцоллернов;

Штейнмецу под угрозой тюрьмы пришлось бежать в Цюрих; там его математические способности поразили всех профессоров политехникума;

но в Европе восьмидесятых годов не находилось места для бедного немецкого студента с горбом на спине и большой головой, полной математических символов и догадок об электричестве, этой математике претворенной в силу

да притом и социалиста.

Вместе с приятелем датчанином он отплыл в Америку палубным пассажиром старого парохода французской линии "La Champagne",

жил сначала в Бруклине, потом перебрался в Йонкерс, где получил работу на 12 долларов в неделю у Рудольфа Эйчмайера, германского эмигранта 48-го года, изобретателя и электрика и владельца фабрики, где он изготовлял шляпные машины и электрогенераторы.

В Йонкерсе он разработал Третий закон гармонических колебаний

и закон гистерезиса, который в одной формуле обобщает отношения между теплоемкостью металла, его плотностью и частотой колебаний при перемещении полюсов электромагнита под влиянием переменного тока.

Именно Штейнмецов закон гистерезиса породил трансформаторы, притаившиеся в небольших ящичках или островерхих будках по всем линиям высокого напряжения. Математические формулы закона Штейнмеца - это единая модель для всех трансформаторов мира.

В 1892-м, когда Эйчмайер продал свое дело корпорации, впоследствии известной как "Дженерал электрик", Штейнмец был включен в контракт заодно с прочей ценной аппаратурой. Всю жизнь Штейнмец был одной из частей электрической аппаратуры компании "Дженерал электрик".

Сначала его лаборатория помещалась в Линне, потом ее перевели вместе с маленьким горбуном в город электричества - Скенектади.

"Дженерал электрик" потакала ему, позволяла ему быть социалистом, строить оранжерею, где при свете ртутных ламп он выращивал кактусы, держать аллигаторов, говорящих ворон и его любимицу гигантскую ящерицу гилу и рекламный отдел компании распускал небылицы о чародее, колдуне, владеющем силой, перед которой открываются двери пещеры Али-Бабы;

Штейнмец набрасывал формулу на манжете и наутро вырастала тысяча новых силовых станций и динамо заводили песнь о долларах и молчание трансформаторов говорило о долларах,

а рекламный отдел компании каждое воскресенье дудел в уши американской публики новые небылицы и Штейнмец стал салонным магом и волшебником,

который устраивал в своей лаборатории игрушечные грозы и заставлял игрушечные поезда ходить точно по расписанию и замораживал мясо в холодильнике и изобретал лампы для салонов и для больших маяков, для прожекторов и для световых сигналов, которые указывают ночью путь самолетам к Чикаго, Нью-Йорку, Сан-Луису и Лос-Анджелесу,

и ему позволяли быть социалистом и верить что человеческое общества можно совершенствовать как усовершенствуется динамо и ему позволяли быть социалистом потому что все ученые такие чудаки и ему позволяли быть германофилом и письменно предлагать свои услуги Ленину потому что математики такие непрактичные, они создают формулы на основе которых можно построить силовые станции, заводы, метрополитены, свет, воздух, тепло, солнечные лучи, но не человеческие отношения, которые отражаются на доходах акционеров и жалованье директоров.

Штейнмец был маг и волшебник и он разговаривал с Эдисоном, выстукивая азбуку Морзе на колене у Эдисона

потому что Эдисон был совершенно глух;

и он ездил на Запад

и произносил речи, которых никто не понимал

и в железнодорожном вагоне он беседовал с Брайаном о боге

а когда они с Эйнштейном

встретились лицом к лицу

репортеры окружили их тесным кольцом

но не могли понять ни слова

из того, о чем они говорили.

И Штейнмец был самой ценной частью аппаратуры "Дженерал электрик"

пока он не износился и не умер.

КАМЕРА-ОБСКУРА (25)

Те весенние ночи колеса трамваев скрежещут со скрипом и грохочут расхлябанные оси на крутых заворотах Гарвард-сквера.