Подарок от Гумбольдта - Сол Беллоу Страница 63

период, то есть с мая по декабрь, посылали мне газетные вырезки о мужьях, достигших пожилого возраста, и интервью, взятые у их подруг. За один год мир потерял Стейхена, Пикассо, Казальса, но Чарли Чаплин, сенатор Тирмонд и член Верховного суда Дуглас были еще живы. Из соответствующих колонок «Дейли ньюс» сеньора выписывала советы по сексу для стареющих. Джордж Суибл сказал:

– Знаешь, может, оно и к лучшему. Рената хочет угомониться, устроить свою жизнь. Она всякого повидала и решила, что с нее довольно. Словом, созрела она.

– Да уж, она не noli me tangerines, – сказал я.

– Это точно, не из недотрог. Кроме того, она быстрая, умеет готовить, разводит цветы, знает толк в безделушках. В квартире у нее всегда свет, из кухни тянет чем то вкусным и нееврейская музыка из приемника. Как она, дает соки, когда ты тискаешь ее? Извини, что я так, прямо, но иначе ты не поймешь. Держись подальше от пустых зануд. Не попадайся на крючок тем, кто говорит, будто интересуется высокими материями. Такие уж порядком попортили тебе жизнь. Еще одну умницу ты не выдержишь. Хочешь жить с Ренатой – живи на здоровье!

Еще бы не хотеть! Я не уставал хвалить Ренату. У меня не хватает слов, чтобы выразить мое восхищение. И вот она рядом, в своей немыслимой шляпе и меховом манто, одна нога в поблескивающих, переливающихся колготках, купленных в театральном магазине, лежит на педали. Ее аромат заглушал даже запахи звериных шкур, из которых сделано ее манто. Да, я жаждал жить с Ренатой. Она помогала мне благополучно завершить жизненный цикл. У нее случались и срывы, но в целом она добрая и внимательная. Что до земных утех, они бывали и никудышными, но чаще – бесподобными. Я не раз спрашивал себя, где она научилась своим штучкам и нет ли у нее докторской степени за успехи в науке любви.

Связь с Ренатой внушила мне несколько тщеславных, недостойных мыслей. Офтальмолог в нашем оздоровительном центре уверяет, что мешки под глазами не проблема, два-три легких надреза, и их нет. «Просто выпадение одной из крошечных окологлазных мышц», – сказал доктор Клостерман, специализирующийся в области пластической хирургии. Он добавил, что у меня довольно много волос в подзатылочной части, их можно пересадить на макушку. Некоторое время назад сенатор Проксмайр подвергся этой операции и появлялся на заседаниях в какой-то чалме. Стоимость операции ему удержали из жалованья, он возмутился, но налоговая служба не поддержала его протест. Тем не менее почему бы не попробовать и мне? Я подумал и решил: пора перестать заниматься глупостями. Надо сосредоточиться на серьезных вещах, от которых меня несколько десятилетий клонило ко сну. Кроме того, можно устранить мешки под глазами и пересадить волосы, но что делать с шеей? Недавно я примерял у Сакса моднейшее клетчатое пальто, и в трехстворчатом зеркале увидел свою шею, изрезанную глубокими морщинами.

Пальто я все-таки купил, Рената настояла, и сегодня оно было на мне. Когда я вылезал у муниципального здания из машины, миссис Сандерленд воскликнула: «Потрясное пальтецо!»

* * *

С Ренатой мы познакомились в этом самом небоскребе, когда исполняли обязанности присяжных заседателей. Однако между нами уже существовала более ранняя косвенная связь. Отец Джорджа Суибла, старик Мирон, был знаком с Гейлордом Коффритцем, бывшим мужем Ренаты. Необычное их знакомство произошло в Русских банях на Дивижн-стрит. О нем рассказывал мне Джордж.

Он простой и скромный человек, отец Джорджа. Он хотел одного – жить вечно. От него Джордж унаследовал жизненную силу и здоровье. Мирон заявлял, что своим долголетием он обязан жару-пару, черному хлебу, сырому луку, бурбону, селедке, сосискам, картам, бильярду и женщинам.

Туман в банной парной застит глаза. Посмотришь сзади на человека с тощими ягодицами, подумаешь, что это мальчишка, посмотришь спереди – румяный старик. Мальчишек в баню не пускали.

Сухонький, похожий сзади на мальчишку, Мирон наткнулся в парной на какого-то бородача и принял его за пожилого человека, хотя тому было около тридцати. Они сидели рядом на деревянной скамье, покрытые потом и водой, и папаша Суибл спросил: «Чем занимаешься?»

Бородач долго не хотел признаваться, чем занимается, но Мирон разговорил его. Со стороны старика это было неправильно. На безобразном жаргоне образованных недоучек «это не отвечало характеру заведения». Здесь, как и в Центральном оздоровительном клубе, о делах не говорили. Джордж любил повторять, что баня – как последнее прибежище в лесном пожаре, где звери соблюдают перемирие и закон клыка и когтя перестает действовать. Боюсь, он позаимствовал это сравнение у Уолта Диснея. Так или иначе, он хотел сказать, что в парной нечего ораторствовать и устраивать деловые дискуссии. Старик Суибл сам виноват в случившемся, и он признавал это. «Этот волосатик не хотел говорить, но я надавил на него. Вот тут-то он и раскололся».

Когда два мужика сидят рядышком на банной полке, голые, как троглодиты в адриатических пещерах каменного века, багровые, как туманный закат, и когда пар и пот застилают обоим глаза, между ними начинается разговор о странных вещах. Оказалось, что незнакомец – агент по продаже могильных склепов и мавзолеев. Узнав об этом, папаша Суибл чуть не дал задний ход, но не тут-то было. Дугами выгнув брови, обнажив белые зубы и шевеля губами в космах бороды, незнакомец начал:

– Вы приготовили себе место последнего успокоения? У вас есть семейная могила? Нет?! Как же так? Это неразумно. Вам известно, как теперь хоронят? Неужели вы не слышали, что творится на новых кладбищах? Не кладбища, а трущобы. Смерть заслуживает уважения. А на ней все кому не лень греют руки. Торговля земельными участками на кладбищах – самая крупная махинация с недвижимостью. Кругом обман. Могилы роют короче, чем положено, и вам приходится всю жизнь лежать скрючившись. Нравы – хуже, чем в политике и рэкете. Сверху донизу все повязаны взятками. Прокуратура намерена провести грандиозное расследование. Гробокопатели десятками попадут за решетку. Но мертвым от этого не легче. Перезахоранивать вас никто не станет. Так и будете лежать, подогнув колени, вместе с тысячами других. Разве человек не имеет права выпрямиться! И еще. На новых кладбищах не ставят надгробные камни. Только медные таблички с именем и датами рождения и смерти, и что получается? Приходит служитель с ротационной косилкой, запускает свою машину, и через несколько лет надписи на табличках стираются. От вас вообще ничего не остается…

– Хватит! – оборвал его Мирон, но незнакомец продолжал:

– Но вот склепы и мавзолеи – совсем другой коленкор. Их теперь делают сборными, из готовых блоков, но они в точности повторяют лучшие образцы этрусских гробниц, творений Бернини