Джон Пассос - 1919 Страница 64

- Э-э... мой брат служил во флоте, - сказала она и, усевшись за свой стол, очень быстро защелкала на машинке.

Эвелин секунду стояла неподвижно, следя за пальцами мисс Уильямс, летавшими по клавиатуре. Потом она неуверенно сказала:

- Ах, какая жалость, - повернулась и вышла.

К тому времени, когда приехала Элинор с полными чемоданами старинных итальянских тканей, Джи Даблью уже поправился и встал. Эвелин казалось, что в тоне Элинор появились какие-то холодные и язвительные нотки, которых раньше не было. Когда Эвелин приходила в "Крийон" пить чай, мисс Уильямс еле разговаривала с ней и в то же время всячески старалась угодить Элинор. Даже Мортон, камердинер, тоже как будто бы относился к ним по-разному. Изредка Джи Даблью исподтишка жал ей руку, но они ни разу больше не оставались одни. Эвелин уже стала подумывать о возвращении в Америку, но ей становилось жутко при мысли, что придется вернуться в Санта-Фе или вообще сызнова начать жить так, как она жила прежде. Она ежедневно писала Джи Даблью длинные, бессвязные записки, в которых жаловалась на свою несчастную жизнь, но он при встречах никогда не упоминал о них. Когда она его однажды спросила, почему он никогда не напишет ей хотя бы несколько слов, он коротко ответил:

- Я никогда не пишу личных писем, - и переменил тему.

В конце апреля в Париж приехал Дон Стивенс. Он был в штатском, так как ушел со службы из Управления восстановительных работ. Он обратился к Эвелин с просьбой приютить его, так как у него не было ни гроша в кармане. Эвелин боялась консьержки и что скажут Элинор и Джи Даблью, но она испытывала такое отчаяние и горечь, что ей в конце концов все было безразлично, она сказала: хорошо, она пустит его к себе, но чтобы он никому не говорил, где он остановился. Дон издевался над ее буржуазными воззрениями и говорил, что после революции вся эта ерунда не будет играть никакой роли и что первого мая рабочие впервые продемонстрируют свою силу. Он заставил ее читать "Юманите" и водил на рю-де-Круассан, в тот ресторанчик, где был убит Жорес (*76).

Однажды в ее канцелярию явился высокий длиннолицый молодой человек в какой-то форме, похожей на военную; это был Фредди Серджент, только что поступивший на службу в Помощь Ближнему Востоку. Его отправляли в Константинополь, и это его страшно волновало. Эвелин очень обрадовалась ему, но, проведя в его обществе, весь день, почувствовала, что все эти старые разговоры о театре, и декорациях, и рисунке, и колорите, и форме уже не имеют для нее никакой ценности. Фредди был в восторге от Парижа и детишек, пускающих кораблики на прудах Тюильрийского сада, и касок республиканских гвардейцев, салютовавших королю и королеве бельгийским, проезд которых они случайно видели на рю-де-Риволи. Эвелин была в скверном настроении и приставала к нему, почему он не уклонился от военной службы, он объяснил, что один приятель устроил его без его ведома в отдел военной маскировки, а политикой он вообще никогда не интересовался, и, прежде чем он успел что-нибудь предпринять, война уже кончилась и его демобилизовали. Они попробовали уговорить Элинор пообедать с ними, но у нее было какое-то таинственное свидание с Джи Даблью и еще какими-то господами с Ке-д'Орсе, и она не могла пойти. Эвелин пошла с Фредди в "Opera Comique" [Комическая опера (франц.)] на "Pelleas" ["Пелеас" (франц.)], но все время нервничала и чуть не дала ему по физиономии, когда в последнем действии заметила, что он плачет. Потом они пошли в кафе "Неаполитен" пить замороженный оранжад, и она окончательно ошарашила Фредди заявлением, что Дебюсси - старая калоша, и он угрюмо повез ее домой в такси. В последнюю минуту она смягчилась и постаралась быть с ним любезной, она обещала в ближайшее воскресенье поехать с ним в Шартр.

В воскресенье утром было еще темно, когда Фредди явился к ней. Они вышли и, сонные, выпили кофе у старухи, державшей киоск в подъезде дома, расположенного на другой стороне. У них оставался еще час до отхода поезда, и Фредди предложил пойти и разбудить Элинор. Ему ужасно хочется поехать в Шартр с ними обеими, сказал он; эта поездка напомнит им добрые старые времена, а то ему прямо жутко становится при мысли, как их всех раскидала жизнь. Они сели в такси и поехали на набережную де-ла-Турнель. Весь вопрос заключался в том, как попасть к Элинор: парадное заперто, консьержки в доме не было. Фредди звонил и звонил, и наконец к ним вышел разгневанный француз в халате, живший в нижнем этаже, и открыл парадное.

Они постучали в дверь Элинор, Фредди заорал;

- Элинор Стоддард, немедленно вставайте, вы поедете с нами в Шартр.

Через некоторое время в дверной щели показалось лицо Элинор, холодное, белое и замкнутое над оглушительно голубым неглиже.

- Элинор, у нас осталось полчаса до поезда. Мы едем в Шартр, такси стоит под парами у подъезда, и, если вы не поедете, мы вам этого не забудем до гробовой доски.

- Но я не одета... Сейчас еще так рано.

- Вы достаточно хороши и можете ехать как есть. - Фредди протискался в дверь и сгреб ее в свои объятия. - Элинор, вы должны поехать с нами... Завтра вечером я уезжаю на Ближний Восток.

Эвелин прошла за ними в гостиную. Проходя мимо полуоткрытой двери спальни, она заглянула внутрь и увидела Джи Даблью. Он сидел выпрямившись в постели, на нем была пижама в ярко-голубую полоску. Его голубые глаза смотрели прямо сквозь нее. Что-то заставило Эвелин прикрыть дверь. Элинор заметила это.

- Спасибо, дружок, - сказала она прохладно, - у меня там ужасный беспорядок.

- Ну едемте же, Элинор... Неужели вы забыли добрые старые времена, точно жестокосердная Ханна? (*77) - захныкал Фредди.

- Дайте мне сообразить, - сказала Элинор, постукивая себя по подбородку белым указательным пальцем в заостренным ногтем. - Сейчас я вам скажу, что мы сделаем, друзья мои. Раз вы уже готовы, поезжайте добрым старым поездом, а я, как только оденусь, побегу в "Крийон" и спрошу Джи Даблью, не отвезет ли он меня туда в авто. А потом мы все вместе вернемся. Идет?

- Чудесно, Элинор, ты прямо душка, - сказала Эвелин певучим голосом. Замечательно... Я была уверена, что ты поедешь... Ну ладно, нам пора. Если разминемся, мы с Фредди будем ровно в двенадцать у собора. Сговорились?

Эвелин спустилась вниз как в тумане. Всю дорогу до Шартра Фредди горько упрекал ее за то, что она такая рассеянная и совсем разлюбила старых друзей.

Когда они приехали в Шартр, пошел сильный дождь. Они провели в Шартре унылый день. Витражи, снятые безопасности ради на время войны, еще не были вставлены. Под проливным дождем огромные святые двенадцатого века выглядели мокрыми и скользкими. Фредди сказал, что ради одной черной мадонны в нише, окруженной свечами, стоило претерпеть все путевые неудобства, но Эвелин была иного мнения. Элинор и Джи Даблью не приехали.

- Куда им в такой дождь! - сказал Фредди.

Почти с облегчением Эвелин заметила, что она простудилась и что, как только она вернется домой, ей придется лечь в постель. Фредди довез ее до дому в такси, но она не позволила ему подняться наверх, так как боялась, что он там встретится с Доном.

Дон был дома и принял в ней большое участие - уложил ее в постель, и напоил горячим лимонадом с коньяком, Карманы его были набиты деньгами, так как он только что продал несколько статей и отправлялся в Вену корреспондентом лондонского "Дейли геральд". Он собирался уехать сразу же после первого мая... "Если только тут ничего не произойдет", - сказал он многозначительно. Вечером он перебрался в гостиницу, поблагодарив ее за то, что она оказала ему товарищескую услугу и приютила, несмотря на то что больше его не любила. Когда он ушел, квартира показалась ей тусклой. Она уже готова была пожалеть, что не удержала его. Она лежала в постели, слабая и жалкая, и наконец заснула, чувствуя себя больной, испуганной и одинокой.

Утром первого мая, когда она еще лежала в кровати, к ней зашел Пол Джонсон. Он был в штатском и выглядел молодым, стройным, изящным, светловолосым, красивым. Он сказал, что Дон Стивенс до смерти напугал его, сегодня бог знает что может произойти, всеобщая забастовка и тому подобное, он хочет побыть подле нее, если она по возражает.

- Я решил, что, пожалуй, лучше будет не надевать формы, и занял у одного парня штатский костюм, - сказал он.

- Я, вероятно, тоже забастую, - сказала Эвелин. - Мне до того опротивел Красный Крест, что прямо кричать хочется.

- Это было бы изумительно, Эвелин. Мы пойдем погулять и все увидим... Со мной вам нечего бояться. Да и у меня будет легче на душе, если я буду знать, где вы находитесь во время всех этих беспорядков... Вы ужасно безрассудны, Эвелин.

- Знаете, вам очень идет этот костюм. Пол... Я в первый раз вижу вас в штатском.

Пол покраснел и смущенно сунул руки в карманы.

- Господи, до чего я буду счастлив, когда я окончательно надену штатское, - сказал он серьезно. - Пускай даже мне опять придется работать... Эта дурацкая Сорбонна мне ничего не дает... Должно быть, потому, что все стали ужасно нервными... И мне отошнело слушать, какие боши негодяи, можно подумать, что французские профессора ни о чем другом не способны говорить.