Джордж Элиот - Мельница на Флоссе Страница 64

Эти узкие понятия о долге, разделяемые старомодным семейством Теливеров, быть может, возбудят улыбку на лицах многих моих читателей, полных современными понятиями, навеянными широкими коммерческими воззрениями и философиею, по которой всякое дело само собою оправдывается. Тот факт, что я лишаю одного купца должных ему мною денег, совершенно изменяет свое значение, если принять в расчет, что кто-нибудь другой так же кому-нибудь должен и не платит. Следовательно, если существуют и должны существовать на свете не платящие долгов должники, то это чистое самолюбие – не быть одним из них вместо кого-нибудь из ближних. Я рассказываю историю очень простых людей, которые никогда не сомневались, в чем состоят честность и благородство.

При всей своей унылой меланхолии и сосредоточении всех своих желаний на одной точке, мистер Теливер сохранил свою прежнюю привязанность к «своей девочке», присутствие которой было для него необходимостью, хотя оно и не было достаточно, чтоб его развеселить. По-прежнему глаза его постоянно искали ее, но светлый источник отцовской любви теперь был помрачен горем, как все другое. Кончив свою работу, Магги по вечерам обыкновенно садилась на скамейку у ног отца, прислонясь головою к его коленям. Как жаждала она, чтоб он погладил ее по голове, или показал бы каким-нибудь знаком, что он несколько утешается в своем горе тем, что имеет дочь, которая его так горячо любит! Но она не получала никакого ответа на все ее ласки ни от отца, ни от Тома, этих идолов ее жизни. Том был усталый и озабоченный в те короткие часы, когда он бывал дома, а отец ее, глядя на нее, горько задумывался над ее будущностью. «Девочка растет» думал он, «скоро будет женщиной, а что ей предстоит в жизни?» Мало было вероятия ей выйти замуж при теперешнем их положении. А он ненавидел одну мысль о ее выходе замуж за бедного человека, по примеру ее тетки Грити. Его «маленькая девочка», утружденная столькими детьми и работами, как тетка Мосс, заставила бы его перевернуться, с горя и отчаяние, в самой могиле. Когда неразвитые умы, имевшие очень мало опыта в жизни, подвергаются гнету продолжительного несчастья, вся их внутренняя жизнь превращается в постоянно-повторяющийся ряд одних и тех же грустных и горьких мыслей. Они все обдумывают сызнова, в том же самом расположении духа, одни и те же слова и события. В-течение года они почти не изменяются, и в конце то же самое, что было и в начале, точно как будто они заведенная машина с периодическим движением.

Однообразие дней редко прерывалось посетителями. Дяди и тетки приезжали теперь на очень короткое время. Само собою разумеется, что они не могли оставаться обедать, а их принужденное положение, вытекавшее из дикого безмолвия Теливера, соединенное с унылым звуком голосов теток, раздававшихся в пустых комнатах, увеличивало много неприятность этих родственных посещений и потому делало их очень редкими. Что же касается других знакомых, то есть что-то отталкивающее, леденящее в разоренных семействах, и все рады быть от них подальше, как от холодной комнаты зимою. Одни люди, сами по себе, без приличной обстановки, без мебели, не имея возможности вам предложить что-нибудь сесть, такие люди, переставшие считаться членами общества, очень редко могут вас заставить пожелать их видеть и часто не могут навести вас на мысль о чем с ними говорить. В те старые времена, которые мы описываем, в нашей стране, в просвещенном христианском обществе, семейства разорившиеся, сошедшие на ступень жизни ниже той, на которой они родились, оставались в совершенном одиночестве, были совершенно забыты, исключая, Конечно, семейств, принадлежавших к религиозным сектам, в которых гораздо более было развито чувство братской любви и сожаление.

ГЛАВА III

Голос прошедшего

Вечеряло. Время стояло теплое; каштаны уже начинали цвести. Магги, выставив стул на крыльцо, сидела с книгою в руках; ее черные глаза блуждали в отдалении и давно уже не глядели в книгу. Яркие лучи заходившего солнца просвечивали сквозь кусты жасмина, прикрывавшего правую сторону крыльца, и бросали легкие тени на ее бледную, пухленькую щечку, но она этого не замечала, и глаза ее, казалось, искали чего-то, что солнце не в состоянии было осветить своими лучами. День прошел хуже обыкновенного: отец ее, в припадке бешенства, вследствие посещение Уокима, приколотил мальчика, служившего на мельнице, за самый незначительный проступок. Как-то давно, еще до его болезни, в таком же припадке он избил свою лошадь, и сцена эта оставила дурное впечатление в уме Магги. Она боялась, что, в минуту бешенства, когда-нибудь он прибьет и мать, если той случится, с ее слабым голосом, противоречить ему. Всего более беспокоило ее, чтоб отец, из малодушия, не увеличил своего несчастья каким-нибудь бесчестным, неизгладимым поступком. Раскрытая учебная книга Тома, которая лежала у ней на коленях, не могла ей внушить твердости против гнетущего ее горя. Глаза ее беспрестанно наполнялись слезами и бессознательно глядели в даль. Она не замечала каштановых дерев, ни отдаленного горизонта; воображение рисовало ей только грустные домашние сцены.

Вдруг шум отворенной калитки и скрип шагов по песку пробудили ее от мечтаний. Человек, который вошел, не был Том; на нем была фуражка из тюленьей кожи и синий плисовый жилет; он нес на спине мешок, и пестрый бульдог, с наружностью, не вселявшей большего доверия, следовал за ним.

– А, это ты, Боб! самодовольно улыбнувшись, вскричала Магги, вскочив со стула. Великодушие Боба еще было свежо в ее памяти. – Как я рада тебя видеть! – Благодарю вас, мисс, – сказал Боб, приподымая фуражку и открывая сиявшее радостью лицо; но тут же, сконфузившись, опустил глаза, нагнулся к собаке и сердитым голосом прикрикнул на нее: «Пошла вон, ну! Ах, ты стерва!»

– Брат еще не пришел домой, Боб, – сказала Магги: – он днем всегда ходит в Сент-Оггс.

– Хорошо, мисс, – отвечал Боб: – я бы очень был рад видеть вашего брата, но я не за этим теперь пришел. Взгляните сюда!

Боб снял с себя мешок, положил его на порог двери и с ним вместе пачку маленьких книг, связанных веревкой. Оказалось, однако ж, что он не этим хотел привлечь внимание Магги, но свертком, принесенным им под рукой и завернутым в красный платок.

– Посмотрите, – сказал он опять, кладя красный сверток на остальные и развертывая его: – посмотрите, мисс, мне попались какие книги. Я думал, не пригодятся ли они вам вместо тех, которые вы потеряли. Я слышал, кажется, вы говорили, они были с картинками. Ну, а что касается картинок, взгляните-ка сюда!

Сдернув красный платок, он открыл старинный кипсек и шесть или семь номеров «Галереи портретов» в королевском octavo. На первом плане виднелся портрет Георга Четвертого, во всем величии его сплющенного черепа и громадного галстука с полным титулом внизу.

– Вот смотрите: всякие господа. Боб начал вертеть листы с некоторым увлечением: – все с разными носами; ишь, одни плешивые, а другие в париках; из парламента все господа – я полагаю. А вот, – прибавил он открывая кипсек: – глядите: вот вам дамы, одни в локонах, а другие с гладкими волосами. Вот эта голову на сторону держит да смеется, а вот эта будто плакать хочет. Глядите-ка сюда: на земле сидит, за воротами – ишь ты, разодета как! точно как те дамы, которых я видел в Олд-Голле, когда они из карет вылезали. Ей-богу, эти франты все придворными смотрят! Я сидел вчера за полночь и все на них любовался – право так, до-тех-пор, пока они сами стали на меня глядеть из картин, точно будто хотели понять мой разговор. Да, впрочем – я бы не знал, что им сказать. Вы бы с ними лучше объяснились, чем я, мисс. Лавочник – сказал мне: он знает толк в картинках, что они первый сорт.

– И вы их для меня купили, Боб? – сказала Магги, глубоко тронутая его вниманием. – Как это мило с вашей стороны! Но я боюсь, вы очень дорого за них заплатили.

– Нисколько! – отвечал Боб. – Я готов за них втрое дать, если они могут сколько-нибудь заменить тех, которые у вас пропали, мисс. Я никогда не забуду, как вы тосковали, когда книги были увезены – я это помню, как будто я видел все это где-нибудь на картине. Ну, а когда я увидел в лавке книгу с этой дамой, которая так печально смотрит, и у которой глаза похожи на ваши – вы извините мою смелость, мисс – я подумал, что хорошо сделаю, если куплю ее вам… Ну, а с ней вместе я купил вот и эту, с господами. Ну, а потом (тут Боб поднял маленькую связку книг) я думал, может, вы тоже полюбите печатанные так же, как и картинки, ну, вот я и эти захватил. Взгляните, как они полны печати. Ну, я и думал, что с другими-то, с хорошими-то, они и пригодятся. Я надеюсь, вы их возьмете от меня и не скажете, что вам их ненужно, как мистер Том сделал с соверенами.

– Нет, я этого не скажу, Боб, – сказала Магги. – Я вам очень благодарна, что вы обо мне подумали и были так добры ко мне и Тому. Я не помню, чтоб кто-нибудь мне сделал такое удовольствие. У меня немного друзей, которые обо мне заботятся.