Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому Страница 66

После всего этого прошло едва несколько минут, как Мэйбл отперла дверь и распахнула ее настежь. На сей раз она уже не выглядела встревоженной и растерянной, а, напротив, была спокойна и безмятежно улыбалась. Она сняла выцветший халат и надела одно из своих новых платьев с цветочками. Волосы были наскоро причесаны и подвязаны розовой ленточкой. На лице у нее оставались пятнышки пудры, которую она не успела стереть как следует.

— Мое почтение, Мэйбл, — сказал он живо. — Я уж боялся, что вы меня сперва не узнали. Думал, что вы поэтому заперли дверь и не хотели меня пускать.

Она смотрела на него, помаргивая глазами.

— Ну и ну, Туземец Ханникат, а знаешь ли ты, что мне следовало бы сделать?

— Что?

— Взяться хорошенько да и ругать тебя целый век на чем свет стоит за то, что ты приходишь вот так, стучишься ко мне в дверь и застаешь меня врасплох. Я была поражена, как никогда в жизни. Если тебе показалось, что вид у меня немножко удивленный, так именно поэтому.

Мэйбл говорила с ним, и в ее голосе не слышалось ни малейшего гнева. Глаза у нее все так же моргали, и она даже приятно улыбалась ему.

— Ничего не имею против, если побранят немножко, — сказал он. — Я вроде как бы ожидал…

— Я просто никому на свете не решилась бы показаться в этом старом, замурзанном халате. Я иной раз его надеваю на время уборки или пыль стереть, чтобы не пачкать хорошее платье. Ты, должно быть, подумал, что я выгляжу просто ужасно, когда я открыла тебе дверь в первый раз. Страх как обидно, что ты видел меня такой неряхой и растрепой. Мужчина должен отнестись снисходительно, если застанет иной раз женщину в неприбранном виде. Могу только надеяться, что ты не думаешь, будто я всегда такая хожу.

С широкой улыбкой, расплывшейся во все лицо, Туземец осторожно шагнул вперед.

— Ты, верно, хочешь узнать, где твой узел с платьем, что ты оставил, и то самое ружье и удочка? — спросила она, все еще держа дверь распахнутой настежь. — Я знала, что ты беспокоишься насчет этих вещей. Что ж, сказать тебе по правде, я их не выкинула на улицу, как обещала. Так я до них и не добралась, не знаю уж почему. Это на меня похоже. Во всяком случае, все твои вещи тут, в доме, лежат там же, где ты их оставил. Все в целости и сохранности.

Она вдруг остановилась, озабоченно хмурясь.

— Ну, в чем теперь дело? — встревоженно спросил он.

— Не знаю, что со мной такое. О чем я только думаю. Ты весь дрожишь от холода. Нельзя тебе стоять здесь в такую погоду — еще простудишься насмерть, схватишь воспаление легких. Сию минуту ступай в комнату и грейся у камина! Я только что подложила дров в огонь. Тебе теперь будет тепло и уютно. Входи в дом.

Он живо протиснулся бочком в прихожую.

— Ты, верно, подумал, что я уж совсем негостеприимная, — сказала она, закрывая дверь.

Туземец по пятам за ней проскользнул в гостиную и, очутившись там, подошел прямо к камину. Стоя на каменной плите перед очагом, он нагнулся и согревал руки жаром пылающих дубовых поленьев.

Мэйбл села и, очень довольная, молча ждала, пока он не повернется погреть спину.

— Прежде чем ты скажешь хоть слово, — заговорила она, когда он взглянул на нее, — я сама должна тебе сказать кое-что от чистого сердца. Да я и нисколько не стыжусь говорить при тебе правду. Это на меня похоже. Я никогда не умела скрывать свои чувства. Вот почему я хочу, чтобы ты знал, что я была ужасно одинока последние дни в этом большом доме. А чувство одиночества всегда заставляет меня думать много и по чистой совести.

Он радостно улыбнулся. Он был уверен, что она говорит не зря, а собирается приготовить отличный обед и пригласить его пообедать. В предвкушении он начал кивать головой, готовый согласиться со всем, что бы ни сказала Мэйбл.

— Не суди меня слишком строго за прошлое, — говорила она серьезно. — Как только я услышала, что Джозина Мэддокс уезжает из города и никогда больше не вернется, я решила, что мне надо делать. Это на меня похоже. Я сказала себе, что во всей этой беде прежде всего я виновата и что меня и надо осуждать за все случившееся. Когда ты меня узнаешь получше, ты увидишь, что это на меня похоже.

Туземец слушал, все так же кивая головой.

— А теперь я не хочу, чтобы ты изводился. Я не собираюсь бранить тебя за мои собственные ошибки и недостатки. Это было бы на меня не похоже. Ну что ж, за последние дни я много и по чистой совести думала и решила, что вся беда вышла из-за того, что я напрасно тебя осуждала за все происшедшее, ведь с твоей стороны было вполне естественно похвалить стряпню Джозины, как ты ее похвалил. Кому же не известно, что мужчины любят покушать. Ну, а дальше именно потому мне и стало ясно, что если бы я сама стряпала, то ты бы меня похвалил точно так же и остался бы тут, в моем доме, вместо того чтобы уйти и есть ее стряпню — жареную курицу и пирог с бататами, что она тебе отнесла. Одно только мне в этом не нравится, что на ней не было платья в то время, когда ты ужинал. Но всем известно, что это уж такая женская манера угождать мужчине. Нет, ты не думай, будто я не знаю, о чем говорю. Я вовсе не дура и в жизни много думала и уж настолько-то в мужчинах разбираюсь. Все мужчины как две капли воды похожи друг на друга. Все они хотят одного и того же, какие бы с виду они ни были разные. А как дело дойдет до стряпни, так мужчинам больше всего понравится та женщина, чья стряпня им больше придется по вкусу.

— Мой папа мне говаривал, что для мужчины лучше всего та женщина… — начал было Туземец, но Мэйбл остановила его прежде, чем он успел договорить.

— Не прерывай меня, когда я говорю, — сказала она, сурово хмурясь. — Что бы ты ни хотел сказать, все это может подождать своей очереди. А мне нужно тебе докончить про нынешнее утро. Так вот, продолжаю. Сидя тут в таком одиночестве, я обдумала все это по чистой совести и потому позвонила нынче утром Миллеру Хайэту, сейчас же, как только услыхала, что Джозина уезжает, и сказала ему, чтобы ты немедленно ко мне вернулся. Он пообещал, что повидается с тобой и даст тебе знать, как только освободится. Миллер Хайэт всегда был из тех несносных, нерешительных копуш-адвокатов, которые даже марки на письмо не наклеят, не подождав до завтрашнего утра, и я никак не ожидала, что он так быстро обернется и пришлет тебя так скоро. Вот почему я была еще не совсем одета и не приготовилась встретить тебя у дверей. Я думала, что ты придешь гораздо позже. Но все равно, я очень рада, что Миллер Хайэт поторопился сказать тебе.

Туземец только мотал головой.

— Не знаю, что вам и сказать. Понятия не имею, о чем вы говорите?

— Понятия не имеешь?

— Для меня это новость.

— Это странно.

— Мне тоже что-то странно.

— Но разве он тебе не сказал?

— Кто? Миллер Хайэт? Миллер Хайэт меня и в глаза не видел. Я сегодня с ним ни разу не встретился.

Мэйбл наклонилась вперед на своем стуле, нервно ломая пальцы.

— Так кто же тебе сказал, Туземец?

— Никто.

— Так как же ты узнал?

— Что узнал, Мэйбл? Я все еще ничего не знаю и ровно ничего не понимаю из того, что вы говорите. Я знаю только то, что вы мне сейчас сказали, и даже в этом никак не разберусь.

— Так почему же ты сюда пришел?

— Это нетрудно объяснить. Я вам как-то рассказывал насчет этого. Мой папа говорил, что если мужчина хочет вкусно есть и спать в тепле зимой, когда ночи холодные, то самое лучшее…

— Но как же ты узнал, что я хочу, чтобы ты вернулся?

— Я и не знал наверняка. Все только надеялся, да молился, да испытывал свое счастье. Я был такой голодный все утро, да и до сих пор, что пришлось рискнуть. Мне надоело и опротивело есть холодные чилийские бобы и макароны из консервных банок, да и шницели Эда тоже надоели, и я дал себе слово, что будь я бродячая рыжая собака с жестянкой на хвосте, если проглочу хоть один кусок такой еды. И тут я вас добром вспомнил и затосковал о всех тех вкусных обедах, которые вы готовите и которых мне не видать. И я просто-напросто решил попытать свое счастье, взял и постучался к вам с черного хода. Вот и вся разгадка. Я рассчитал, что счастье должно опять повернуть в мою сторону, после того как мне не везло последние дни, и что теперь как раз пора испытать его снова, чтобы оно начало действовать и принесло мне какую-нибудь пользу.

Мэйбл с глубоким вздохом опустилась в кресло. Ее глаза слезливо мигали.

— Никак не могу в себя прийти, — сказала она дрожащим голосом. — Ты вправду хочешь сказать, что вернулся потому, что сам захотел вернуться? А не потому, что я за тобой послала?

— Это правда, Мэйбл. Если я когда говорил правду во сне или наяву, так это правда.

Она склонила голову, закрыв руками лицо и вытирая слезы на глазах.

— Ты меня так растрогал, что я даю слово отныне и навсегда называться миссис Туземец Ханникат. Утром я одно время подумывала, не позволишь ли ты мне называть тебя Туз или Тузик, но это будет на тебя непохоже. Для тебя самое подходящее имя Туземец. Я никогда больше не буду браниться с тобой и надоедать тебе или приставать, чтобы ты переменил имя на какое-нибудь другое. Теперь я убеждена, что оно и в самом деле счастливое.