Юнас Гардель - Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно Страница 7

И вот Пия замирает перед маленькой красной лампочкой, которая горит не мигая, потому что никто не звонил. Автоответчик замкнут и безмолвен, словно мидия, но Пия давно заметила: если долго, не отрываясь, смотреть на лампочку, то она в конце концов начнет мигать.

Теперь уже точно поздно, чтобы звонить кому-то из знакомых. А до того, чтобы звонить незнакомым, Пия пока еще не докатилась.

Пока.

Это потом, ближе к рассвету, когда соберешься вешаться, тогда захочется найти хоть кого-нибудь, кто бы тебя остановил.

А сейчас рано. Сейчас Пия сидит перед телевизором и щелкает пультом в поисках того, чего нет, и все почти в порядке. Пия привыкла к тому, чего нет.

Она ест сырные чипсы, чтобы поправиться, и пьет красное вино, чтобы напиться, а завтра будет новый день.

Одиночество — это когда ты покупаешь вино в маленьких бутылочках, потому что большую одной не осилить.

Наступает ночь, холодная и пронзительная. В базе данных видеопроката хранится ее имя. Компьютер знает о ее существовании.

Очередная одинокая ночь на грешной земле, незадолго до наступления нового тысячелетия, а Пия все еще жива.

8.

Жена Хеннинга, Марта, бросила его. Ушла к какому-то идиоту, торговцу автомобилями. Черт бы его подрал! Это случилось, когда Хокан поступил в гимназию и уехал из Коппома. В ту же осень.

Марта терпеливо ждала этого момента.

Да она и не стала скрывать, что все решила давно, просто ей было нужно дожить до момента, когда Хокан подрастет и уедет. Она все спланировала много лет назад. И понимала, что, пока момент не настал, ей придется вести себя как ни в чем не бывало — жить с Хеннингом, праздновать Рождество, проводить вместе отпуск, делить с ним постель и будничные заботы.

Откуда ему было знать? Когда ему следовало спохватиться? Был ли у него шанс все исправить? Ему и в голову не приходило, каким ужасным был их брак, какой невыносимой казалась Марте их совместная жизнь.

Он ничего не знал.

Он думал, что у них все в порядке.

Он наивно полагал, что они состарятся вместе. Он и Марта. А теперь она стареет с каким-то отвратительным торгашом.

Хеннинг не сказал ни слова, когда Марта ушла. Он встретил свое поражение молча. Продолжал ходить на работу, словно ничего не случилось. Никому не жаловался, не плакался в жилетку. Ждал, когда слабость перерастет в силу.

А в начале весны он вырубил весь сад. Взял и вырубил.

Этот сад был детищем Марты.

Когда они поженились и переехали сюда, на всем участке росли только многолетние сосны. Марта заставила Хеннинга срубить почти все деревья. Тридцать сосен в первое лето, тридцать в следующее, а на третий год он срубил еще десять сосен и большую ель, что росла справа от нынешней стоянки для машин. Ей было под сотню лет, ствол 34 сантиметра в диаметре, весь в огромных кольцах.

Хеннинг отказался рубить деревья дальше, и Марта принялась выращивать сад.

Нелегко было вырастить хоть что-то на скудной песчаной почве. Одни растения не выдерживали морозов, другие погибали летом от жары. Когда из колодца уходила вода, Марта ведрами носила соленую из моря.

Шиповник чуть не засох — сначала было принялся и пустил побеги, но потом вдруг листочки облетели, и Марта его еле выходила.

Не удалось спасти орех и карликовую розу. Не выдержали морозов кусты пионов и клематисы, которые Марта посадила около туалета. Погибли малина и роскошная форзиция, которые росли у ворот, обвитых хмелем, и вдоль дорожки. Розовые бутоны и яблоневый цвет раз за разом поедали косули, поэтому Марте приходилось накрывать ветви сеткой.

Но Марта терпеливо высаживала, пропалывала, прореживала, подрезала листья, поливала, покупала новую рассаду и снова высаживала. Постепенно перед домом раскинулся дивный сад: звездная магнолия и лилия, шиповник и карликовая роза, форзиция и азалия, черная и красная смородина, крыжовник, малина, ежевика, арктическая малина и горная смородина…

Сад был ее гордостью.

И превратился в пустошь: рододендрон, райские кущи, пионы, сирень, сакура, звездная магнолия, привезенная из Голландии, — все полетело к черту.

Хеннинг пилил, рубил и сжигал дотла.

Он подошел к делу с присущей ему обстоятельностью: изводил каждое насаждение по отдельности, тщательно, одно за другим. Когда последний куст был сожжен, Хеннинг раскидал золу по земле и покончил с делом.

Он никогда и ни с кем об этом не говорил.

На месте сада теперь голая земля. Глинистая почва среди сосен. Она заросла бы крапивой и прочими сорняками, если бы не Хеннинг, который и тут остался верен себе: он кропотливо ухаживал за глиняным пустырем. Если кто-нибудь иногда начинает удивляться, Хеннинг бормочет в ответ, что это, мол, его земля и он что хочет с ней, то и делает.

Его земля — пустошь. Его дни — ожидание ночи. Ночи — ожидание дня. Глинистое ничто меж высоких сосен. Незаживающее поле боя, где каждый побег, каждая травинка, пытаясь вырваться на свет, погибает от беспощадной руки Хеннинга. Любой пробивающийся росток Хеннинг вырывает с корнем. С той же методичностью, с которой он по вечерам убирает на кухне, словно желая уничтожить следы своей жизни.

9.

Хокан протоколирует жизнь своей семьи. Он снимает всех на видео, фотографирует, сортирует, систематизирует и раскладывает материалы по папкам.

Вообще-то они никогда не смотрят фотографии. Хокан их просто каталогизирует.

«Рождество — 1990». «Рождество — 1991». «Рождество — 1992».

Семья за праздничным столом. Семья вокруг елки.

«Праздник раков — 1990». «Праздник раков — 1991».

Анна, Фредрик и Сара в забавных колпаках чокаются перед камерой.

Одни и те же фотографии. Одни и те же улыбки. Одно и то же злосчастное счастье.

Запротоколированное, систематизированное, каталогизированное.

Засвидетельствованное.

Хокан расставляет папки на полках в платяном шкафу. На папках красивые подписи.

«Плайя-дель-Инглес — 1987». «Египет — 1988». «Эланд — 1989».

«Ульф Лундель и Брюс Спрингстин».

«Награждение сборной по футболу в парке Роламбсхов».

Помолвка, свадьба, крестины, дни рождения.

Рождение Йеспера. Рождение Никласа.

Сморщенный новорожденный младенец лежит у Анны на животе.

Такой сохранится их жизнь.

Жизнь в полароидных цветах.

Вспышка освещает их и превращает в статуи.

В статуи с кроваво-красными, как у инопланетян, зрачками.

Одна фотография, другая, третья. Их жизнь запротоколирована, систематизирована и каталогизирована.

Засвидетельствована.

Она не канет в Лету.

Что-то да сохранится.

Например, призраки с красными светящимися глазами.

Хокан протоколирует без устали, чтобы наконец проступил тайный смысл.

Будто во всем этом можно разглядеть какой-то чертеж.

Хокан ищет ответ на вопрос, который не может сформулировать.

И продолжает пополнять свой склад.

Хокан хранит письма, использованные билеты и зонтики от коктейлей.

Копит доказательства того, что он действительно существует. Документирует и протоколирует, коллекционирует и архивирует.

Целая жизнь, запечатленная в полароидных снимках и видеокассетах, — чтобы сохранить то, что сохранить невозможно; чтобы удержать то, что удержать нельзя, — жизнь утекает сквозь пальцы, как песок, но Хокан продолжает собирать снимки и видеокассеты — чтобы найти хотя бы след сокровенной истины, которой, может быть, никогда и не было.

Чтобы забыть, что от Саккары остался лишь песок.

Саккара — некрополь Мемфиса, бывшего в свое время столицей Египта. Сейчас от великой цивилизации остались только гробницы фараонов — свидетели минувших времен.

В 1988 году Хокан и Анна отправились на неделю чартерным рейсом в Египет. Хокан, как обычно, фотографировал, Анна мучилась желудком. Во время одной из экскурсий они на полчаса остановились в Саккаре.

Анна сидела в автобусе, потому что ей было плохо, а Хокан пошел фотографировать.

От Саккары остался лишь песок.

Хокан пытается навести порядок в хаосе. Он чувствует, что должен это сделать. Но у него не хватает ресурсов для решения этой задачи.

Что-то не сходится в уравнении. Кто-то перемешал все цвета на кубике Рубика.

Но Хокан просто обязан попробовать навести порядок в хаосе. Он должен перекрутить кубик, чтобы все цвета вернулись на свое место.

Словно играешь в дженьгу, а тебя кто-то все время толкает под локоть.

Словно играешь в тетрис, где фигуры все падают и падают, и сначала их еще удается укладывать в ровные ряды, которые исчезают один за другим, но сверху падают все новые и новые, без остановки, нескончаемым потоком, и хотя Хокан пытается сортировать и избавляться от них как можно быстрее, но фигуры все падают и падают и в конце концов нагромождаются друг на друга, и Хокан погибает между фигурами и верхней границей поля — GAME OVER. Хокан — мертвец, игрок, не справившийся с заданием. Именно этому его учит игра: сколько бы он ни бился, чего бы он ни достиг, в итоге он все равно проиграет.