Коллектив авторов - Любовь по-французски Страница 7

– Как же так получается?! – вмешался Паскье. – Вот я вас слушал, куманек, и все думал, к чему вы это рассказываете? Ведь эдаких волокит да молодчиков в наших местах и видом не видать, да и привечать бы их у нас нипочем не стали.

На это метр Юге отвечал, что он, дескать, просит прощения, но только он говорил, мол, о том, что ему доподлинно известно; однако ж он уже довольно порассказал и готов кончить.

– Ну и кончайте в добрый час, – подхватил Любен, – только допрежь скажите, как, по-вашему, должен бы браться за дело повеса, о коем вы поведали?

– По мне, – отвечал метр Юге, – ему бы надобно бросить все эти длинные и докучные разглагольствования, ибо они, по правде сказать, ни к чему не могут склонить даму; он бы гораздо раньше своего добился, коли ввернул бы вовремя нужное и приятное словечко да еще сопроводил бы его тем, что в кошеле носят, а без конца прислуживать да угодничать к лицу разве только дурачине-простофиле. Ибо, сами посудите, ведь они, дамы-то, столько всяких ухажеров повидали, что те им уже просто глаза намозолили, и так они к своим обожателям привыкли, как осел привык на мельницу ходить; а еще, сдается мне, дам этих можно уподобить ослам, каковые обычно встречаются в военных обозах: такие ослы постоянно слышат брань да богохульство, а потому ухом не ведут и с места не трогаются, пока их как следует дубинкой не огреть, а уж тогда они мчат своих хозяев сквозь огонь, точно вязанки с хворостом. То же самое можно сказать и о нынешних дамах, – ведь они только потешаются, видя, как несчастный воздыхатель теряет всякую надежду, убивается, как он при одном взгляде на предмет своей любви меняется в лице и не знает ни минуты покоя; я бы так сказал: сии дамы держат в руках сердце обожателя и играют им по собственной прихоти, как это делает фокусник с картинкой, проворно вертя ее в руках. Зато, когда наш воздыхатель достает набитый деньгами красивый кошелек, запертые досель ворота распахиваются перед ним, так что в них теперь хоть воз с сеном въедет; вот и выходит, что кошелек – самое лучшее лекарство, ключ к любой загадке, кормило корабля, рукоять плуга.

– Вижу, вы судите не по рассказам, а по опыту, куманек, – заметил Ансельм, – и я так понимаю, что многое вы на своей шкуре изведали.

– Черт побери! – отвечал метр Юге. – Вот то-то и оно, я такие дела куда как хорошо знаю и мог бы обо всем этом сочинить книгу потолще молитвенника.

– Неужто нельзя отыскать таких женщин, коими движет не расчет да алчность, – вмешался Любен, – таких, что могут любить бескорыстно?

– Отчего ж, и такие встречаются, – отвечал метр Юге, – да только я говорил о тех, каких гораздо больше, ведь я сам не раз бывал обманут и многие мои приятели тоже.

– Ну, это меня не удивляет, – заметил Паскье, – коль скоро вы сии дела досконально изучили и в них понаторели. Но только, позволю себе заметить, мы уже старики, и нам не пристали эдакие речи, вернемся-ка лучше к прежним беседам, кои касались лишь благонамеренного поведения да старины, ибо, клянусь святым Обером, от ваших разговоров даже и у меня слюнки текут. Хотел бы я знать, как вы себя вели, когда были школяром.

– Я-то? – отозвался метр Юге. – Да я прогневил бы Господа Бога, ежели, будучи школяром, не употреблял бы во благо то, чем школяры обладают, ибо не зря женщины говорят, что всякий школяр, как скоро к своим штанам гульфик прицепит, тут же ищет, кому бы о том рассказать.

– Скажу по совести, – подхватил Любен, – слыхал я в свое время, что вы в этих делах мастак были и черт знает что откалывали. Ха-ха, ведь вы у нас известный повеса!

Метр Юге усмехнулся и, отвернувшись, пробормотал, что Господь Бог, конечно же, простит ему былые проказы, но кто, мол, через все это не проходил или хотя бы разок вместо двери в окно не выходил?

Маргарита Наваррская

Гептамерон

День третий

В третий день обсуждается поведение дам, которые искали одной только добродетельной любви, а также примеры лицемерия и коварства монахов.

На следующее утро, еще до того как все собрались в трапезной, госпожа Уазиль была уже там. Она пришла за полчаса до всех, чтобы просмотреть тот отрывок Священного Писания, который она готовилась прочесть вслух. И точно так же, как и в предыдущие дни, все были премного довольны ее чтением. Не успела она еще закончить, как один из монахов пришел звать всех к утренней мессе, ибо оказалось, что и сеньоры, и дамы были так поглощены этим чтением, что не слышали даже, как прозвонили колокола. Прослушав мессу со всем подобающим благочестием и потом скромно пообедав, чтобы чересчур обильная еда не притупила память и каждый мог получше вспомнить то, что должен был рассказать, они разошлись по своим комнатам, чтобы почитать свои записи в ожидании, когда настанет время идти на лужайку. Как только назначенный час настал, все отправились туда. И те, что решили в этот день рассказать нечто забавное, лукаво улыбались, и по их лицам можно было догадаться, что присутствующим будет над чем посмеяться. Когда все расположились на траве, Сафредана спросили, кому он передаст слово, чтобы начать третий день.

– Мне кажется, что вчера я очень провинился перед вами, а сам я не знаю никакой истории, которая могла бы загладить мою вину. Поэтому, я думаю, лучше всего было бы передать сейчас слово Парламанте; она со свойственной ей рассудительностью сумеет рассказать что-нибудь в похвалу дамам и заставить забыть о горькой истине, которую я вам высказал вчера.

– Я отнюдь не собираюсь расплачиваться за ваши грехи, – ответила Парламанта, – я постараюсь только сама не пойти по вашим стопам. Поэтому я хотела бы рассказать одну только правду, как мы клятвенно обещали друг другу, и убедить вас, что на свете есть дамы, которые в своих друзьях ищут прежде всего высокой и чистой любви. А поелику те, о которых пойдет сейчас речь, принадлежат к знатному роду, я расскажу все, как было, изменив только их имена. И прошу вас, любезные дамы, помните, что благородное и целомудренное сердце никакая любовь не заставит перемениться, как вы и увидите сами из моего рассказа.

НОВЕЛЛА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Роландина, которая до тридцати лет оставалась незамужней, зная, что отца нисколько не заботит ее участь и что госпожа ее не очень к ней расположена, завязала нежную дружбу с неким бастардом из знатного рода и обещала выйти за него замуж. Проведавший об этом отец строго-настрого приказал ей взять назад свое обещание. Однако девушка продолжала хранить верность возлюбленному своему до самой его смерти, и только после того как окончательно убедилась, что его нет в живых, вышла замуж за дворянина, принадлежавшего к тому же роду, что и она.

Была во Франции королева, которая любила, чтобы в ее свите всегда находились девушки из самых знатных домов. Среди них была некая Роландина, которая приходилась ей близкой родственницей. Но по причине каких-то неладов с отцом этой девушки королева питала к ней неприязнь. Роландина не выделялась среди остальных красотою, но и не была особенно дурна собой, благоразумие же и добродетель ее были так велики, что к ней сваталось немало знатных вельмож. Всем она отвечала отказом: отец ее любил деньги и ревниво берег свое состояние, не очень-то беспокоясь о благополучии дочери. Королева же, как я говорила, питала к ней неприязнь, и поэтому те из придворных, которые боялись прогневить свою госпожу, перестали выказывать девушке знаки внимания. Таким образом, из-за небрежения отца и презрения королевы несчастная Роландина очень долго не могла найти себе мужа. И в конце концов она стала этим очень тяготиться, и не столько потому, что ей так уж хотелось выйти замуж, сколько потому, что начала стыдиться своего положения. Она оставила двор и всю светскую суету, решив посвятить себя Богу, и стала проводить время в молитвах и рукоделье. И так вот молодые годы ее прошли в уединении, и жизнь ее была на редкость добродетельной и благочестивой. Когда ей было уже около тридцати лет, она встретилась с побочным сыном одного сеньора из знатного и славного рода – человеком весьма порядочным и благородным. Но бастард этот не был ни богат, ни красив, и поэтому не пользовался успехом у дам. Он оставался неженатым – и так как несчастье часто сближает людей, он начал ухаживать за Роландиной, ибо положение обоих, состояние их и участь во многом были сходны. И жалуясь друг другу на свои невзгоды, они так подружились, как только могут подружиться товарищи по несчастью, и старались возможно чаще встречаться и утешаться и утешать друг друга. И чем больше они виделись, тем больше росла и крепла их дружба. Те, кто знал, как уединенно живет Роландина и как она всех чуждается, видя ее теперь постоянно в обществе этого человека, стали возмущаться и старались внушить ее воспитательнице, что она не должна этого допускать. Та передала эти слова Роландине и сказала, что все возмущаются тем, что она столько времени проводит с мужчиной, который недостаточно богат, чтобы на ней жениться, и недостаточно красив, чтобы стать ее другом. Роландина, которая всегда была более склонна к скромной жизни, чем к светским забавам, ответила своей воспитательнице: