Эдвин Арнольд - Свет Азии Страница 9

Едва они перешли мостъ, какъ вдругь въ стороне отъ дороги послышался жалобный вопль:

– Помогите, господа, помогите подняться! Ахъ, помогите, или я умру, не дойдя до дому.

Какой-то несчастный, пораженный смертельною болезнью, стоналъ и корчился, валяясь на дороге въ пыли; онъ былъ покрытъ красными пятнами, холодный потъ струился у него по лбу, ротъ его былъ искривленъ нестерпимою болью, блуждающие взоры выражали страдание. Онъ хватался за траву, пытаясь привстать, приподнимался наполовину и снова падалъ; слабые члены его дрожали, изъ груди вылеталъ крикъ ужаса:

– Ахъ, какое мученье! Добрые люди, помогите!

Сиддартха подбежалъ кь больному, приподнялъ его нежными руками, положилъ голову его къ себе на колени и, стараясь успокоить его ласками, спросилъ:

– Братъ мой, что съ тобою? Какая беда постигла тебя? Отчего ты не можешь встать? Отчего это, Чанна, онъ такъ стонетъ и охаетъ, и напрасно силится говорить и такъ жалобно вздыхаетъ?

Возничий отвечалъ:

– Великий государь! Этотъ человекъ пораженъ какою-то болезнью; все части его тела въ разстройстве; кровь, которая текла прежде рекой по его жиламъ, теперь кипитъ и волнуется; сердце, которое билось ровно и спокойно, стучитъ теперь то быстро, то медленно, какъ барабанъ подъ неумелой рукой; мускулы его ослабели, какъ ненатянутыя струны; сила оставила его ноги, поясницу и шею; вся телесная красота и радость покинули его; это больной въ припадке! Смотри, какъ онъ мечется въ борьбе съ болезнью, какъ онъ вращаетъ налившимися кровью глазами, какъ онъ скрежещетъ, зубами, какъ тяжело дышетъ, точно задыхаясь отъ смраднаго дыма! Видишь, онъ радъ бы скорее умереть, но не умретъ до техъ поръ, пока болезнь не кончитъ своего дела, пока не убьетъ его нервовъ, которые умираютъ прежде всего остального тела; когда жилы его лопнутъ въ борьбе со смертью, и все кости станутъ нечувствительны къ боли, тогда чума покинеть его и перейдетъ къ кому-нибудь другому. О, государь, ты дурно делаешь, что держишь его! Болезнь можетъ перейти и заразить тебя, даже тебя!

Но царевичъ продолжалъ успокоивать больного.

– А есть еще другие, много другихъ, которые страдаютъ такъ же, – спросилъ онъ, – и неужели я могу заболеть, подобно ему?

– Великий государь, – отвечалъ Чанна, – болезнь приходитъ подъ разными видами ко всемъ людямъ: увечья и раны, тошнота и сыпь, параличъ и чума, горячка и водяная, кровотечение и нарывы – все эти болезни поражаютъ всякое тело и всюду проникають!

– А эти болезни приходятъ незаметно? – спросилъ царевичъ.

Оне подкрадываются подобно скользкой змее, жалящей незаметно, – отвечалъ Чанна. – подобно полосатому убийце, скрывающемуся въ чаще и выскакивающему изъ-за куста карунды; подобно молнии, убивающей одного и случайно щадящей другого!

– Значитъ, все люди живутъ подъ постояннымъ, страхомъ?

– Да, непременно, государь!

– И ни одинъ не можетъ сказать: я засыпаю ночью здоровымъ, невредимымъ и такимъ и проснусь?

– Ни одинъ!

– А следствиемъ всехъ этихъ болезней, подкрадывающихся невидимо, неотразимо, является ослабевшее тело и опечаленная душа, а тамъ ужъ приходитъ и старость?

– Да, если человекъ доживетъ до нея!

– Но если человекъ не можетъ вынести своего страдания или не хочетъ приблизить конецъ его; или если онъ, какъ этотъ человекъ, ослабеетъ до того, что можетъ только стонать и страдая живетъ, и становится все старее и старее, – что же съ нимъ станется, наконецъ?

– Онъ, умретъ, государь!

– Умретъ?

– Да, въ конце концовъ, тем или инымъ путемъ, подъ темъ или другимъ видомъ, въ тотъ или этотъ часъ приходить смерть; немногие доживаютъ до старости, большинство страдаетъ и умираетъ отъ болезней, но всемъ приходится умереть, – смотри, вонъ несутъ мертвеца!

Сиддартха поднялъ глаза и увиделъ толпу народа, направлявшуюся къ берегу реки; впереди несли сосудъ съ горящими угольями; сзади шли родственники съ обстриженными волосами, въ траурныхъ одеждахъ, безъ поясовъ, оглашая воздухъ криками: «о, Рама, Рама! Внемли! Призывайте Раму, братья!» Затемъ следовали носилки, состоявшия изъ четырехъ брусьев, переплетенныхъ бамбуковыми ветвями, а на нихъ лежалъ, вытянувъ ноги, мертвецъ, неподвижный, окоченелый, съ отвислою челюстью и закатившимися глазами, съ провалившимися боками, съ зубами, натертымн краснымъ и желтымъ, порошкомъ. Люди, которые несли носилки, повернули ихъ на все четыре страны света, при крикахъ: «Рама!» «Рама!» – поднесли тело кь костру, поставленному на берегу реки, и здесь положили его; затемъ стали подкладывать горючий материалъ.

Спокойно спитъ тоть, кто лежитъ на этомъ ложе! Его не разбудитъ холодъ, хотя онъ лежитъ раздетый на открытомъ воздухе!

Со всехъ четырехъ сторонъ костра занялось красное пламя, оно поднималось, лизало дерево, разгоралось, питаясь теломъ покойника, и пожирало его шипящими языками, пепелило его кожу, разламывало суставы; мало-по-малу, густой дымъ сталъ тоньше, на земле лежала куча краснаго и сераго пепла, среди котораго тамъ и сямъ белела кость, – вотъ все, что осталось отъ человека!

Тогда царевичъ спросиль:

– Неужели такой конецъ ожидаетъ всякаго?

– Такой конецъ ожидаетъ всякаго, – отвечалъ Чанна, – тоть, который лежалъ на костре и отъ котораго осталось такъ мало, что вороны каркаютъ надъ нимъ съ голода и улетаютъ, не находя добычи, тотъ человекъ елъ, пилъ, смеялся, любилъ, жилъ и любилъ жизнь. Но вотъ подулъ смертоносный ветеръ, или несчастному случилось поскользнуться па дороге, не то изъ пруда поднялись дурныя испарения: змея ужалила его, или острие злой стали вонзилось въ него, или холодъ охватилъ его, или онъ подавился рыбьей костью, или черепица упала на него – и жизнь исчезла, и человека не стало! Онъ не ощущаетъ более ни желаний, ни радостей, ни страданий, ни сладости поцелуя; его не жжетъ пламя, испепеляющее его тело, онъ не обоняетъ запаха сжигаемаго на костре собственнаго своего тела; ни дыма сандальнаго дерева, ни курения горящихъ благовоний; во рту у него нетъ вкуса, в ушахъ – слуха, зрение его померкло; те, кого онъ любилъ, горько плачутъ, а тело его, бывшее светочемъ жизни, предается огню, чтобы не сделаться добычей червей. Такова судьба всякаго тела! Высокий и низкий, добрый и злой – все должны умереть, а затемъ – какъ говорятъ знающие более насъ – должны снова возродиться и жить где-то, какъ-то, кто знаеть? Опять начнутся страдания, разлука, горящий костеръ – таковъ круговоротъ человеческой жизни!

Сиддартха поднялъ къ небу глаза, блестевшие божественными слезами; глаза, загоревшиеся небеснымъ состраданиемъ, онъ опустилъ къ земле; онъ обращалъ взоры съ неба на землю и съ земли на небо, какъ будто духъ его въ своемъ полете искалъ какого-то далекаго видения, показывающаго связь между землей и небомъ, видения утеряннаго, исчезнувшаго, но желаннаго, когда-то знакомаго. Вдругъ лице его загорелось пламенною страстью невыразимой любви, горячей, безграничной, ненасытной надежды.

«– О страдальческий миръ! – вскричалъ онъ. – О вы, известные и неизвестные мне братья по плоти, вы, попавшие въ эту общую сеть смерти и печали, – въ сеть жизни, приковывающей васъ къ смерти и печали! Я вижу, я чувствую громадность страданий земли, суету ея радостей, пустоту ея благъ, терзание ея золъ; радость приводить къ страданию, молодость къ старости, любовь къ разлуке, жизнь къ отвратительной смерти, а смерть къ неизвестнымъ жизнямъ, которыя снова приковываютъ человека къ своему вечно обращающемуся колесу и заставляютъ его катить это колесо ложныхъ наслаждений и не ложныхъ печалей. И я былъ оболыценъ этой приманкой, и мне казалось приятно жить, и мне жизнь являлась светлымъ потокомъ вечно-текущимъ въ неизменномъ мире; а между темъ безразсудныя струи потока весело несутся среди цветовъ и луговъ только затемъ, чтобы скорее влить свои прозрачныя воды въ мутное соленое море! Покровъ, ослеплявший меня, сдернутъ! Я таковъ же, какъ все эти люди, которые взываютъ къ своимъ богамъ и которымъ боги не внемлютъ или которыми они пренебрегаютъ, – а между темъ должна же явиться помощь – для нихъ, и для меня, и для всехъ! Можетъ быть сами боги нуждаются в помощи, если они настолько слабы, что не могутъ спасти, когда печальныя уста взываютъ кь нимъ! Я не допустилъ бы ни одного человека взывать ко мне напрасно, если бы могъ спасти его! Какъ же это возможно, что Брама создалъ миръ и предоставляетъ ему бедствоватъ?! Если онъ всемогущъ, зачем-же покидаетъ онъ его? Или онъ не благъ?.. А если онъ не всемогущъ, то он не богъ!.. Чанна, вези меня назадъ домой, домой! Довольно! Я виделъ все, что мне нужно!»

Узнавъ обо всемъ этомъ, царь поставилъ къ воротамъ тройную стражу и приказалъ, чтобы ни одинъ человекъ не входилъ въ нихъ и не выходилъ изъ нихъ ни днемъ, ни ночью, пока не минуетъ срокъ, назначенный въ его сновиденияхъ.

Книга четвертая

И когда исполнились дни, настало время отшествия господа Будды, какъ то и долженствовало быть, и горе посетило золотой дворецъ, царя и всю страну, но близилось время искупления для всякой плоти, время закона, дающаго свободу всякому, кто его принимаетъ.