Александр Мигунов - Веранда для ливней

Мигунов Александр

Веранда для ливней

Александр МИГУНОВ

ВЕРАНДА ДЛЯ ЛИВНЕЙ

Герман оказался в пережитой ситуации, - он снова трясся в старом автобусе, который с частыми остановками продвигался из Сан Хосе к Берег Кокосового Ореха. Автобус снова остановился, на этот раз посреди джунглей, рядом с прилавками с едой. Герман прошелся вдоль сухофруктов, орехов, сладостей и другого, что он затруднился бы назвать, и спросил, где можно купить пива.

Ему указали на угол строения, неприметно выглядывавшего из зарослей. Пошел он к строению, внутрь ступил, и оказался перед баром, за которым лежал деревенский двор под навесом из тростника. Посреди двора стоял поросенок, он пошатывался и похрюкивал. Была и дремлющая собака, она на миг приоткрыла глаза, ничего особенного не отметила в пожилом озирающемся человеке, и снова ушла в свои полусны. Герман выкрикнул пару слов. Тут же поблизости заговорили юными звонкими голосами, и с неожиданностью взрыва перед Германом возникла неземная красота в виде девушки лет восемнадцати. Она его весело оглядела, фантастически улыбнулась, подала бутылку холодного пива. Появилась девушка помоложе. За нею - другая, потом еще, и все эти молоденькие прелестницы были стройны и грациозны, с утонченными умными личиками.

"Где же их мать?" - подумал Герман, и тут же во двор ступила мать, тонкая, красивая и молодая, похожая на старшую сестру девочек. А отец? И отец возник, с лицом сообразительным и добрым . Герман заказал еще бутылку. Из девушек, матери и отца, из поросенка и собаки, из дерева прилавка, из бутылки пива на него повеяло мощным предчувствием, что здесь ему будет так хорошо, как нигде никогда не бывало. Он страстно захотел не уезжать, жениться на девушке, на любой, стать другом матери и отца. Все в мире сошлось, все обещало идеальное продолжение... Он услышал гудки автобуса, они ему приказывали вернуться в надоевшую старую жизнь. Пальцы так сжали пивную бутылку, что раздавили бы ее, если бы в нем было больше ярости ко всему, что лишало его свободы. Стыдясь обернуться на брошенный рай, он уходил в старую жизнь с не окровавленной рукой...

Его разбудила стюардесса. "Скоро посадка", - сказала девушка с глазами на пол-лица и с красной луной посреди лба. - "Застегните, пожалуйста, ремень".

В иллюминаторе. то ли вдали, то ли рукой можно потрогать, белели драматические пики Гималаев. Герман стал предвкушать прохладу, пахнущую снегом и цветами, но только самолет остановился, внутри его стремительно потеплело, а за пределами салона на пассажиров набросилось пекло.

Выкупавшись в собственном поту, Герман забрался в топку такси и потребовал включить кондиционер. Таксист обернул к нему черные заросли никогда не брившегося лица, сверху увенчанного грязноватой, давно не стиравшейся чалмой. "В наших краях", - сказал он с гонором, напоминавшим патриотизм, - "не нуждаются в искусственном охлаждении. Напротив", - добавил он затылком,

- "мы здесь частенько околеваем".

Оставалась надежда на холл гостиницы и дальше - на номер с кондиционером. Я войду в холл, - спланировал Герман, - и сначала игнорирую конторку. Сначала я сяду в удобное кресло рядом с холодной струей воздуха, под брызгами журчащего фон- танчика, и буду сидеть там, сколько хочу. Эта надежда тут же увяла в духоте перегрето- го холла "Республики", в тошнотворном запахе старых ковров, в бесполезном повиз- гивании вентилятора. Герман тут же прошел к конторке и мокро на нее облокотился.

"Вы абсолютно уверены в том, что забронировали "Республику", а не какой-то другой отель?" - спросил худой, но брюхастый менеджер с темным нервическим лицом.

"Номер бронировала секретарша".

Менеджер вновь просмотрел бумаги, завалившие маленький столик.

"Ваша секретарша что-то перепутала. Сэр, я вас вынужден огорчить: ни одного свободного номера".

"Ни одного", - повторил Герман, начиная паниковать от совокупности неудач. - "А как насчет другого отеля? Ваш ли, другой - мне не так уж важно, я здесь пробуду всего две ночи. Мне главное - номер с кондиционером".

"Сэр, переполнены все гостиницы. В городе огромное событие - сельскохозяйственная ярмарка. Да вы, вероятно, и сами знаете. Вы ведь на ярмарку приехали?" "Нет", - сказал Герман. - "Не на ярмарку. На фирму "Рао и Сыновья".

Лицо менеджера поплясало под музыку каких-то ощущений, произведенных ответом Германа, вспомнило про номер с кондиционером, раздутый живот на худом теле задрожал от вялого смеха, а рот выговорил кошмар: "Сэр, в нашем городе вы не найдете ни одного номера с кондиционером. Комнаты с искусственным охлаждением есть только в нескольких крупных компаниях, в числе которых, могу вас обрадовать, фирма "Рао и сыновья". Кстати, не их ли благодарить за эту путаницу с бронированием ? Почему бы вам туда не позвонить?" На фирме оказался автоответчик.

"Поздно. Все разошлись по домам", - лицо менеджера изобразило насмешку над работниками фирмы, сожаление, сочувствие, печаль, необходимость мириться с судьбой. - "Есть такой выход", - продолжил он, лицом бросая судьбе вызов. - "Я мог бы вас временно поселить в пустующем номере на крыше. Там будет, конечно, жарко- вато, но душ, вентилятор и сила духа помогут снижать температуру до вполне выноси- мых градусов".

Улыбка Германа не получилась - ее страдальчески исказила и разница во времени с Нью Йорком, и то, что он не успел отоспаться после перелета через Атлантику, и перспектива вернуться в пекло, чтоб попытаться там отыскать не переполненную гостиницу.

"Ладно", - кивнул он. - "Номер на крыше".

"Сэр", - сказал менеджер тихим голосом, закончив Германа регистрировать. - "Вам в городе могут наболтать, что в том номере что-то случилось. Отнеситесь к подобным слухам критически".

"Кто-нибудь умер от жары?" "Жара у нас редкое явление. А такая жара рекордная".

"Что же?" - хотел Герман все-таки знать.

"Не волнуйтесь. С вами все будет в порядке".

Герман последовал за слугой. С вибрацией, скрежетом, лязгом и визгом лифт поднял их на верхний этаж. По хилой, едва ли не временной лесенке они взошли еще на этаж. Там, в застоявшейся жаре, находилась единственная дверь без внешнего и внутреннего замка. Слуга дернул ручку, дверь распахнулась, на них дохнуло, как из парилки. Слуга ткнул пальцем в разные стороны:

"Сэр, вокруг железная крыша".

2 Ночь прошла в мучительной бессоннице. Время от времени он поднимался, вымачивал под теплым душем простыню, ложился, обернувшись испаряющейся влагой, а когда простыня высыхала, снова вставал и тащился в душ. Он забылся только под утро. Ненадолго. Проснулся от стука. Открыл дверь. За ней никого.

Он раздраженно дверь захлопнул. Сквозняк увеличил ее скорость до оглушительного грохота, от которого должны были проснуться все обитатели гостиницы. Он отошел от двери на цыпочках, приблизился к открытому окну.

Под ним была плоская крыша дома, на которой из битого кирпича строили простое помещение, что-то похожее на кухоньку, что подтверждал тихий дымок из временного дымохода. Среди строительных материалов сидел на корточках человек и колол обрезки досок. На крышу вышла грузная женщина, резким голосом распорядилась , слуга закивал, уронил топор и сунул худое тело в постройку. Женщина помедлила , огляделась, зевнула и тоже удалилась. Герман тоже хотел удалиться в наконец-то остывшую постель, но его задержал у окна воздух, насыщенный птицами и цветами. А тут и слуга опять объявился, но теперь он был этажом ниже, на бетонированной веранде. Ее от дождей защищал навес, от взглядов соседей и прохожих - стена высотой в человеческий рост, на стене стояли горшки с цветами. Темнокожее щуплое тело слуги боролось с двумя ведрами воды, он направлялся к синей бочке.

Да, а вчера, - припомнил Герман, - этой бочки там точно не было. Вчера, мельком выглянув из окна, я увидел на этой веранде плетеные столик и несколько кресел. В такую жару, подумал я, на этой веранде сидеть не станешь. Зато там, наверное, замечательно в сезон юго-западного муссона.

Знаю из прошлых ощущений: как хорошо , развалившись в кресле, со стаканчиком виски или рома, смотреть на сплошную стену воды, летящую в трех шагах от тебя и обрушивающуюся на твердое. Грохот, прохладные брызги и ветер, дрожащий исчерканный контур дерева... В такие моменты его память рисовала под деревом двух подростков, физически развившихся почти в девушек, а по поступку (в грозу под деревом!) - перепугавшихся маленьких девочек. Их оглушало и ослепляло комковатое черное небо, а струи-нити и молнии-иглы сшивали землю и небеса со скоростью взбесившегося "Зингера". Герман круто свернул к бере~, уговорил их забраться в лодку и повез к городскому причалу.

Ливень как будто раздел одну девочку, то есть ее светлое платье от воды стало прозрачным, и Герман, студент двадцати лет, боролся с собственными глазами и мечтал, чтобы до причала оставалось еще миль сто.

Слуга составил ведро на пол, поднатужился над другим и опрокинул его над бочкой. Вода выбросилась из ведра, как жирная мерцающая рыбина. Слуга исчез и вскоре вернулся, и сцена, завершаемая рыбиной, повторилась еще много раз.