Ирина Борисова - Разве бывают такие груши (рассказы)

Борисова Ирина

Разве бывают такие груши (рассказы)

Ирина Борисова

Разве бывают такие груши?

Рассказы

* Другая жизнь. рассказы, написанные еще тогда... *

Eсли все так

Все так, а не иначе, совсем не так, как надо: мечтаешь об одном, имеешь совсем другое.

В душе я простоватая женщина, люблю незамысловатые соленые шутки и громкий смех, но природа наградила меня длинным бледным лицом и очками, все принимают меня за унылую интеллектуалку и никогда не шутят в моем присутствии.

Я люблю физический труд на свежем воздухе, с детства выращиваю на школьном огороде морковку и дыни, но бабушка, профессор искусствоведения, услышав разговоры о сельскохозяйственном, в ужасе всплескивает руками, указывая на мое хрупкое сложение, силком заталкивает меня на искусствоведческий, и вот уже, с грехом пополам отличая Рубенса от Врубеля, я, томясь, перебираю бумаги в пыльном архиве.

Я люблю простую спортивную одежду и обувь, но такой нет в магазине, зато подруга достает мне по случаю туфли на пятнадцатисантиметровых каблуках и пальто, необъятное, как плащ-палатка, и никто из восхищенно глядящих на эту модную одежду и обувь, когда я иду утром на работу, не знает, как я мучаюсь, ковыляя на каблуках, а сядь я в трамвай, три четверти пальто наверняка там и останется.

Я люблю читать детективы, но библиотека приключений в другом конце города, а в нижнем этаже дома, где я живу - музыкальная библиотека, а я так устаю от архива и каблуков, что, довольствуясь тем, что поближе, без интереса, но регулярно изучаю биографии великих композиторов.

Одна нелепость рождает другую, и однажды я знакомлюсь в библиотеке с тощим белобрысым человеком. Мне нравятся крепко сбитые румяные спортсмены с громким смехом и густой черной бородой, но новый знакомый оказывается известным дирижером, делает мне предложение, а когда я отказываю, так страдает, что родственники умоляют меня пожалеть мировую музыкальную культуру, а у меня не хватает духу махнуть на нее рукой.

И вот, пропитанная архивной пылью, я сижу вечером в ложе филармонии, мечтая о том, как неслась бы сейчас на мотоцикле через большое свекольное поле с краснощеким громкоголосым весельчаком, а вместо этого смотрю, как вихляется у пульта мой знаменитый и нервный муж, и на моем бледном лице такая безнадежная грусть, что знатоки вокруг шепчутся: как тонко дирижерская жена, видимо, понимает основную тему.

Все так, а не иначе, все не так, как хочется, тому тысяча причин случай, расхлябанность, отсутствие воли и наличие родственников, и остается только вздохнуть, мечтая о том, как все должно было сложиться.

Но есть еще один выход. Ведь если бы у всех все было, как хочется, и никто бы ни о чем не мечтал, разве стал бы кто-нибудь высиживать часами над листом чистой бумаги и писать о том, чего с ним никогда не бывало, а, придумав хорошо, кто сумел бы получать от этого ни с чем не сравнимое удовольствие?

И кто бы стал ночи напролет проводить с книгой вместо того, чтобы высыпаться перед работой, кто стал бы читать о том, чего и с ним не было, а могло, наверное, быть, и проливать слезы и находить в этом что-то привлекательное?

И если и у вас тоже все не так, гордитесь: только нами и держится художественная литература!

1979

Необыкновенный вечер

В этот вечер вокруг меня возникает масса соблазнов. Я прохожу мимо обувной мастерской, куда мне давным-давно надо бы зайти и которая всегда бывает забита народом, засовываю голову в дверь и удивляюсь: мастерская призывно пуста. Я недоверчиво спрашиваю: "А вы приклеиваете набойки на резиновые каблуки?", мне приветливо отвечают: "Да", но я почему-то не спешу заходить. Стоя на пороге, я вдруг понимаю, что мне жалко на такой доступный пустяк времени, я думаю, что в этот вечер можно сделать и много других более интересных дел - я еще не знаю каких, и я откладываю набойки на потом и под удивленным взглядом приемщицы скрываюсь за дверью.

Я иду дальше и вижу, как светится витрина театра, а, поравнявшись с ним, узнаю, что сейчас начнется спектакль, который я давно мечтала увидеть, и кругом спрашивают, как всегда, лишние билеты, а рядом со мной вдруг останавливается растерянная женщина и говорит: "Вам не нужен лишний билет?", и все так просто удается в этот вечер, что я думаю: "Нет, впереди меня наверняка ждет что-то еще более необычное и увлекательное", - и мне жалко провести весь вечер в театре и никогда не узнать, что еще могло бы сегодня со мной случиться, и я с улыбкой качаю головой и мчусь вперед.

И я не обманулась - этот вечер, действительно, полон неожиданностей: я встречаю на пути старого школьного друга, о котором последнее время часто вспоминала, и глаза его вспыхивают прежней радостью, и он с надеждой зовет: "Пойдем погуляем!", но я смотрю на его по-прежнему смешные вихры, и что-то шепчет мне: "Нет-нет, разве это тот человек, который тебе нужен? Посмотри, он хоть сегодня готов жениться, ты останешься сейчас с ним и никогда больше не встретишь другого - неизвестного и необыкновенного!" И я машу ему: "В другой раз!" и пробегаю мимо.

И вот я лечу по городу, как свободное космическое тело, я нигде не могу остановиться, я хочу узнать, а что еще там, за углом, и, опьяненная удачей, пролетаю поворот за поворотом, но улицы пустеют, витрины меркнут, и я начинаю волноваться и с нетерпеньем ждать, а кто еще меня сегодня окликнет. Но никто больше не окликает, и я бегом возвращаюсь на то место, где мне встретился старый друг, и, оглядываясь, я недоумеваю, как же я могла пройти мимо - ведь почти целый год я думала, какие у него покладистый характер и хорошая фигура! Размышляя так, я медленно прохожу мимо театра, около которого толпится в антракте оживленно обсуждающий замечательную пьесу народ, и натыкаюсь на очередь. Эта очередь уже образовалась и будет отмечаться днями и ночами целый месяц до следующего спектакля. Я ужасаюсь: "Господи! Когда еще так повезет? Как я могла отказаться от этих явившихся словно в сказке билетов?" И я вспоминаю об обувной мастерской и, подхватившись, забыв про все на свете, кроме набоек на резиновые каблуки, бегу туда, как будто от удачи зависит счастье всей моей жизни, и, увидев свет, припускаю пуще, взлетаю на ступеньки и колочу в дверь. Приемщица удивленно высовывается и печально говорит: "Кончилась резина, только что кончилась...", но я требую жалобную книгу и, учинив бесполезный скандал, пошатываясь, ухожу прочь.

Я иду домой на стоптанных каблуках и подбадриваю себя: "Завтра я все наверстаю! Теперь-то я уже буду учена и точно рассчитаю, чем пренебречь, а на чем остановиться! Теперь - о! Теперь у меня есть опыт, теперь я все знаю..." Но и завтра, и послезавтра и много дней подряд обувная мастерская набита битком, и, сколько я ни хожу мимо театра - мне никто больше не предлагает билетов, и я все жду, когда же снова встречу друга с покладистым характером и хорошей фигурой, когда же наступит для меня хотя бы еще один необыкновенный вечер. Я уже очень долго жду и все никак не могу дождаться....

1978

Хорошо!

Бывает так - вы приезжаете в незнакомый город в командировку, ночевать в гостинице дорого, вы идете в незнакомую семью дальних родственников, и вам сразу ужасно нравится каждый из них, но больше всего нравится, как нежны и заботливы они друг к другу. Стоит лишь тете взмахнуть скатертью над столом, дочка моментально отстраняет ее и сама кидается раскладывать вилки, дядя с криком: - Не поднимай тяжести! - тащит с балкона десятилитровую банку с огурцами, а зять уже оделся и бежит в магазин.

Вас ведут по квартире, и вы видите, что у всех здесь есть любимое дело, но каждый взахлеб рассказывает не о себе, а о других: дядя с удовольствием показывает на дочку: - Она у нас - не то, что мы, творческая личность, балерина! - Дочка радостно кивает на мужа: - Он только и думает, что о своей работе, я его даже к ней ревную. - Зять скромно разводит руками и бросается помогать теще убирать посуду, дочка провожает его благодарным взглядом, а потом переводит светящиеся наивной гордостью глаза на вас, и вы, растрогавшись, думаете: - А как все-таки приятно, когда люди в семье так сильно любят друг друга!

И приходит время, вы устраиваетесь на ночлег в комнате молодых. Вы в полном умилении, вам приходит в голову: если б все семьи были так счастливы, как припеваючи жило бы все человечество! И, воодушевленный этой идеей, вы с удовольствием расстилаете хрустящую простыню, но в это время в комнату входит дядя. Вы смотрите на него с симпатией, но, глядя в сторону, он, конфузясь, бормочет: - У ребят сейчас отпуск, понимаете, они так мало бывают вместе... Пошли-ка лучше ночевать ко мне! - И вы, понятливо кивнув, с готовностью идете, и дядя радостно обещает вам показать интересные книжки и идет за ними, и пока вы снова хрустите простыней, в кабинет прокрадывается тетя, и, беспокойно теребя фартук, шепчет: - Нет, пойдемте лучше ко мне - он будет с вами полночи болтать, перевозбудится, ему при его склерозе вредно! И думая, какие они все же любящие и милые, вы с простыней шагаете за ней в уютную комнатку, но на пороге вдруг появляются встревоженные дочка и зять. Извинительно улыбаясь, они говорят, что мама так чутко спит, каждый скрип ей мешает, и зовут вернуться к ним. И вы уже готовы снова взять простыню в охапку, но из-за спин молодых, отрицательно тряся головой, выпрыгивает дядя и тянет простыню к себе, у него ее тотчас ловко выхватывает тетя, и вы бегаете с простыней по кругу, потом вдруг останавливаетесь, краснеете, и через десять минут уже печально бредете по улице, перебирая другие адреса, думая, куда ткнуться. Вы так огорчены, что, если б не завтрашняя ответственная встреча, вы ни за что бы никуда больше не поехали, а отправились бы на вокзал, но вы все-таки поднимаетесь еще по одной лестнице и издали слышите из-за двери крики, звон разбитого стекла и шум драки. Вы в растерянности медлите и все же нажимаете на кнопку звонка.