Федор Кнорре - Олимпия

Кнорре Федор

Олимпия

Федор Федорович Кнорре

Олимпия

Длинный коридор коммунальной квартиры номер сто шесть с изгибом по самой середине, около кухни, прежде был похож на странную темную улицу поселка, где за каждой дверью как в своем доме жили отдельные семьи.

Но теперь минули те времена, когда по коридору трудно было пройти, не зацепившись за чей-нибудь сундук, педаль велосипеда или торчащие прутья разломанной корзины, а на кухне сквозь шум хлещущей из крана воды и громкое шипение вскипавших на тесной плите чайников и кастрюль все время слышны были крикливые, спорящие голоса.

Теперь в квартире народу поубавилось: ребята, когда-то игравшие в прятки по углам за шкафами и сундуками, выросли, уехали в другие города или получили квартиры в далеких новых кварталах.

В комнатах стало просторно, а кое-кому даже кажется, что пусто и одиноко.

Все давно уже знают друг про друга все, что можно узнать за двадцать пять лет совместной жизни.

Ссоры, обиды, яростные вспышки вражды и язвительные склоки, некогда так и кипевшие в стенах квартиры, ушли в глубь времен, и для сегодняшних жильцов они такая же темная, полузабытая история, как крестовые походы для современных европейцев.

На Первое мая и в ноябре все устраивают угощение сперва каждый у себя, а потом начинают приглашать соседей, и в конце концов собираются все за одним столом, куда стаскивают кто что может. Мужчины, крякая, выпивают по рюмке водки, а женщины поспешно подкладывают им на тарелки мягкие куски пирога с высыпающейся капустной начинкой и, похохатывая и поеживаясь, вытягивают по рюмочке цветной наливки.

После этого начинается разговор о том, как пела на праздничном вечере Валерия Александровна, все лица поворачиваются к ней, все улыбаются и делают вид, что похлопывают в ладоши:

- Будем просить!.. Будем просить!

И экономист Иван Сергеевич, муж Валерии, поймав ее взгляд, встает и приносит заранее настроенную гитару.

Валерия Александровна два-три раза коротко вздыхает, начиная, как всегда, волноваться, и кивает мужу, давая знак к вступлению.

Чаще всего первой она поет баркаролу - это ее любимая вещь. Поет вполголоса, тихонько покачиваясь и полузакрыв глаза. "О волшебная ночь!.. О волшебная ночь!" - поет Валерия Александровна и представляет себе волшебную луну над Венецией, темные отражения старинных дворцов в воде каналов, проплывающие гондолы, плеск длинных весел, цветные фонарики и все это старается вложить в свое пение.

А тетя Валя, теща, приехавшая из Калязина, видит совсем другую, свою луну с набегающим облачком над сырым лугом, темный пруд, вспоминает дорожку в мокрой траве и красные огоньки в низких окошках, к которым бежит через этот луг она - не толстоногая тетя Валя, а легкая девчонка Тинка, которой еще и не снился страшный сон про угрюмую, сварливую тетку Валю, растроганно всхлипывает, хлюпая носом, тянется и мокро целует Валерию в щеку, едва та кончила петь.

После этого Валерия Александровна охотно поет знакомые всем песни, и скоро ей начинают подпевать, а потом поют и без нее грубыми мужскими и визгливыми бабьими голосами.

Но все это только по праздникам. В будни квартира стала совсем тихой.

Несколько раз в месяц Иван Сергеевич, вернувшись со службы, сам открывает в прихожей дверь всем, кто в этот час возвращается домой - с работы или из магазинов.

Отворяя дверь, он любезно здоровается полушепотом, и все сразу понимают и тоже переходят на полушепот:

- А-а! Ей сегодня петь?

Валерия в это время отдыхает, набираясь сил перед спектаклем, где ей нужно петь, и все знают, что ее нельзя тревожить.

Иван Сергеевич долго прохаживается по коридору в ночных туфлях, поглядывая на часы, точно боясь прозевать отход поезда. Ровно в назначенный час он потихоньку приоткрывает дверь и заходит в комнату, чтобы объявить, что пора собираться.

...Спустя час Иван Сергеевич под руку доводит жену до самого служебного подъезда во дворе театра, где еще совсем светло и двое рабочих сгружают с машины у открытых дверей склада большие куски русской печи и пальмы с пышными листьями.

Тут они расстаются. Он открывает перед ней обитую клеенкой дверь, и она переступает через порог своего загадочного, волшебного мира, доступного только ей.

Широкая длинная полка, испачканная разноцветными красками, где гримируется перед седьмым от двери зеркалом Валерия Александровна, освещена голым светом лампочек без абажуров.

Валерия Александровна тщательно вырисовывает ровные дуги черных бровей вместо своих белесоватых уголков. Она уже одета - на ней поношенное бальное платье по моде прошлого столетия. Оно даже со сцены выглядит поношенным, но это никого, кроме Валерии Александровны, не волнует, потому что в толпе оно почти незаметно.

Чтоб не беспокоить костюмершу, потихоньку она подшивает отпоровшуюся оборку у себя на плече я начинает завиваться, придирчиво оглядывая свою прическу сзади, снова что-то подвивает, поправляет грим и пудрится.

Опера начинается, и репродукторы негромко передают увертюру и все, что происходит на сцене. Она сидит и слушает оперу, которую в этом вот самом театре слышала в первый раз больше двадцати пяти лет тому назад.

Она видит свое лицо, изменившееся от общего тона и грима, слушает, как поют на сцене, как играет оркестр. Каждый такт ей знаком, и она чувствует, как разгорается в ней счастливое волнение по мере приближения второго акта, за которым начнется третий, а там уж скоро и ее выход. Ее будут ждать на сцене, к ней обернется дирижер с поднятой палочкой, от нее будет зависеть в эту минуту слаженность, даже судьба спектакля. И этой минуты она ждет, как испытания и праздника.

Начинается третий акт, сменяется картина, она со всеми "гостями" торопливо выходит на сцену за опущенным занавесом и занимает свое место. И вот пошел занавес, все заулыбались, затрепетали веера в руках дам. Они прохаживаются под музыку, обмахиваясь веерами, приседают, кланяются, встречаясь, делают оживленные лица, как будто разговаривая, и, наконец, начинают петь хором, повторяя восклицания солистов, потом поют куплет дамы, потом кавалеры, потом хор дружно подхватывает: "Какой, друзья, успех!" - а в это время она уже не помнит себя от страха, восторга и подъема. Весь мир на нее смотрит и ждет, и дирижер дает ей знак, хотя она все знает сама, и после того, как хор спел: "Какой, друзья, успех!" - она звучно и четко выпевает свою единственную сольную фразу: "Она прелестней всех!" - и снова уже успокоенно плывет в общем потоке хора. Ее великий момент прошел.

...На улицах поредели прохожие, фонари на бульваре освещают заснеженные скамейки и кофейного цвета дорожку, протоптанную в чистом снегу.

Возвращаясь домой, она устало опирается на руку мужа.

- Ну, как у тебя сегодня прошло? Устала? - спрашивает Иван Сергеевич.

Она задумчиво улыбается, припоминая:

- Не знаю, право... Я что-то не совсем довольна. Устала, да...

А на другой день утром, когда Валерия Александровна снова, как в обычный день, появляется на кухне у плиты, соседки говорят ей с сочувствием, что она сегодня что-то очень бледная...

Так, год за годом, идет жизнь в сто шестой квартире. Никто, собственно, не замечает, что она действительно "идет", так же как пассажиры самолета, не замечая, что они летят, занимаются своими делами, читают газету, закусывают, дремлют в отведенных им креслах и, только когда часа через два снова выходят на бетонную дорожку, точно такую же, как та, по которой их везли на посадку, обнаруживают, что они уже совсем в другом, далеком городе, что тут уже весна и вокруг все говорят на незнакомом языке.

В один из счастливых дней, когда у Валерии Александровны был спектакль, она, возвращаясь домой, несколько раз, как-то странно усмехаясь, начинала говорить, запиналась и наконец сказала мужу:

- Не знаю, с чего это? - Она деланно равнодушно, даже насмешливо пожала плечами. - Эта Дина Лузовая, ну, знаешь, которая теперь вместо Дроздовской? Ну так вот, она всегда как-то очень приветливо здоровается со мной, я тебе говорила?

Конечно, она говорила, конечно, он все знал.

- Так вот, - сказала Валерия. - Сегодня она ко мне вдруг подходит и просит разрешения прийти к нам домой!

- Что значит: домой? Она напросилась в гости?

- Не напросилась вовсе. Она очень скромно попросила разрешения зайти, когда мне удобно. Как я могла отказать?

- Зачем же отказывать? - Иван Сергеевич сам очень поражен, и ему не хочется показывать, до чего ему это приятно.

- Я пригласила ее в субботу, часов в пять. Как ты думаешь?

- Послезавтра? Да, конечно, все-таки нужно кое-что убрать. Приготовить. Как ты думаешь: чай или, может быть, легкая закуска?

- Не знаю, надо будет подумать.

- Я дома составлю списочек. Не надо ничего такого, но все-таки чтобы было прилично. Как ты думаешь: торт?

- Ничего покупного! Торт она сама себе может купить. Надо домашнее... Пирог, может быть?