Олег Блоцкий - Письмо из дома

Блоцкий Олег Михайлович

Письмо из дома

Олег Блоцкий

Письмо из дома

1.

Обязательный сон после обеда закончился, и солдаты, вспотевшие, вялые, всклокоченные, не выспавшиеся, а лишь одуревшие от двух часов, проведенных в парилках-кубриках, медленно вползали в курилку.

Батальонные почтальоны, подгоняемые нетерпеливыми товарищами, торопились в клуб. Там киномеханик и одновременно главный почтальон полка уже раскидал по литерам письма, газеты и журналы, уложив их разноэтажными стопками на длинный деревянный стеллаж.

Солдаты терпеливо сидели под маскировочной сетью. На них пятнами ложился солнечный свет. Пехотинцы густо кропили плевками спрессованную, жесткую землю и гадали - будут им письма или нет.

Наконец возвращался Юрка Свиридов. Разговоры обрывались. Все вытягивали шеи и наперебой спрашивали о письмах. Свиридов оставался, как всегда, непреклонен и традиции не изменял. Сохраняя строгое выражение лица, Юрка доставал пачку писем, как опытный оратор выдерживал паузу - томил немножко товарищей, а затем принимался за дело.

Почтальон громко выкрикивал фамилии. Названные протискивались к нему. Перед тем как вручить письмо счастливчику, Юрка проделывал особый ритуал, который неизвестно кем и когда был заведен в полку, но чрезвычайно строго соблюдался во всех подразделениях.

С молодыми почтальон не церемонился. Юрка слегка надрывал конверт, надувал его и укладывал на ладонь. Дух быстренько разворачивался к Свиридову спиной и слегка пригибался. Юрка с размаху лепил ладонью по шее молодому. Конверт хлопал и разрывался. Дух тряс головой и вынужденно смеялся вместе со всеми, получая заветное письмо. Такие шлепки по холке отрабатывались только на "зеленых", и называлось это - вскрыть конверт.

Остальных, кто был сроком службы старше, Свиридов бил письмами по носу. Количество ударов зависело от их числа. Но лупил Юрка с разбором.

"Чижам" доставалось больше всего. Юрка, прикусывая кончик языка, отступал на полшага и заносил мускулистую руку высоко вверх. Удар выходил замечательный: хлесткий, резкий и по самому кончику носа.

"Гансов" Свиридов бил слегка.

Ну а "дедушек" - золотой фонд Советской Армии - почтальон выделял особо. Он делал зверское лицо, дико вращал зелеными глазами, отставляя локоть назад, но конверт в итоге лишь едва прикасался к облупленным носам.

Весь ритуал был отработан до мелочей и доставлял неописуемое удовольствие всем, ибо роли в таком представлении постоянно менялись.

Правда, "чижа" Савельева никто перещеголять не мог. Однажды он получил целых семнадцать писем. "Почтовик" из-за плохой погоды долго не ходил, а девушка оказалась очень верной. Как увидел Савельев толстую пачку писем обрадовался несказанно, а потом, окруженный ухмылками друзей, стал цветом маскировочной сети. Счастливчик еще недели две ходил с опухшим, надтреснутым и сизым носом, как перезревшая слива.

Николай Нефедов тоже был на особом положении. Но на таком, что и врагу не пожелаешь. Больше трех месяцев не было ему писем. Ребята, таясь друг от друга, подходили к Николаю и сочувственно клали руку на плечо: "Не переживай, Нефед. Почта, черт бы ее побрал, плохо работает". Неразговорчивый Нефедов резко двигал плечом. Рука летела вниз, а Николай разворачивался и молча уходил.

Новогодними хлопушками на шеях молодых разрывались конверты. "Чижи" притворно хихикали, жмуря глаза, когда крепкая, с наколкой у предплечья, рука почтальона сглаживала им носы. "Дедушки" лениво, вразвалочку, не вынимая сигарет из ртов, подходили к Свиридову. Только Нефедов изо дня в день оставался на месте. И был он, по сути дела, лишь постоянным свидетелем чужого счастья.

Письма постепенно расходились по тесной курилке. Конверты распускались белыми цветами и трепетали в загорелых и сильных солдатских руках. Юрка переводил дыхание, стараясь не встретиться взглядом с Нефедовым. Николай исподлобья смотрел на Свиридова, и в светлых, почти янтарных глазах была мольба.

Почтальона начинала пожирать совесть: будто это он, Свиридов, во всем виноват. Юрка смущенно улыбался и едва заметно отрицательно качал головой.

Нефедов медленно выходил из курилки и шел за модуль, откуда хорошо был виден далекий аэродром.

Николай садился на огромный валун, прятал подбородок в коленях и застывал, глядя вдаль. Там, за широкой серебристой чащобой деревьев, которая в это время дня походила на необъятное блестящее озеро, была невидимая солдату проплешина - аэродром.

Аэродром жил интересной и нервной жизнью: уходили в небо стаи быстрых и юрких птиц - "грачей"; парами и четверками рвали небо лопастями "крокодилы"; брал курс на Кабул роковой "черный тюльпан". Все это было для Нефедова давно привычным и не заслуживающим никакого внимания. Николай терпеливо выжидал единственный нужный ему самолет.

Тени становились длиннее. А Нефедову казалось, что время замерло и "почтовика" уже не будет. Но самолетик все-таки появлялся. Маленькая серебристая капелька, словно ртуть, созревала в выцветшем небе, медленно приближаясь к аэродрому. Потом, обретя очертания, самолетик кружился над ним, выбрасывая в стороны яркие звездочки. Те на мгновение вспыхивали, исчезая. Белые перевернутые пушистые запятые усеивали небо. Затем "почтовик" внезапно начинал стремительно падать вниз по спирали, все увеличиваясь в размерах и меняя серебристый цвет на зеленый.

Нефедов сжимался и как заколдованный следил за зеленым крестиком.

Только в двух случаях безошибочно определил Николай, что почты не будет не только ему, но и никому вообще. В первый - капелька, точно перегорающая лампочка, ослепительно вспыхнула и... исчезла. Вместо нее появилось небольшое плотное голубоватое облако, которое очень скоро рассеял ветер. Во второй - после того, как самолет утонул в блестящем блюде озера, поднялся с его дна темный черный пузырь, и докатилось до солдата негромкое эхо далекого взрыва.

Все остальное время, если солнце не закрывали тучи, самолет благополучно приземлялся. Тогда на следующий день после утреннего развода полка отходил от штаба "почтовый" бронетранспортер.

И так изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц.

Прилетал самолет, пылил по дороге бэтээр, краснели, опухая, носы у "чижей", а писем Нефедову все не было. Ребята стали замечать, как почти каждый вечер Николай, сгорбившись, в одиночку тянет "косяк" за модулем, запивая глубокие затяжки холодной водой из обшарпанного, помятого котелка.

Однажды, когда Свиридов закончил на удивление быструю экзекуцию, он окликнул безучастного ко всему Нефедова.

- Пойдем-ка, Колян.

Они зашли в казарму, и почтальон достал из кармана конверт.

- Письмо тебе тут, - пробормотал, пряча глаза, Юрка и неловко ткнул им в руку солдата. - Бери. Я не стал... при всех.

Николай развернул сложенный вдвое конверт, подписанный большими печатными буквами. Вверху аккуратно выведено: "Николаю Нефедову", внизу адрес обратный: "Петр Нефедов". Братишка учился во втором классе и с буквами окончательно совладать не мог.

Нефедов сел на шершавый заветный валун и надорвал конверт. Тщательно выведенные слова на кривоватых ножках старались ровненько выстроиться друг за дружкой, но не всегда у них это получалось.

"СДРАСТУЙ НИКОЛАЙ. ПИШЕТ БРАТ ПЕТР. КАК ТЫ ЖЕВЕЖ? МЫ ЖЕВЕМ ПЛОХА. МАМКА В БАЛЬНИЦИ. У НЕЙ ПАЛАМАЛАС НАГА И РУКА. ПРИШОЛ ПИЯНЫ БАТЬКА ХАТЕЛ НАС УБИТ ТАПАРОМ. МЫ ЗАКРЫЛИ ТВЕРЬ. ОН ИЕ РУБИЛ. МЫ ПРЫГНУЛИ В АКНО. Я ЖЕВУ ТЕТИ РИМЫ. АНА МАМКИНА ВРАЧИХА. МАМКА ПЛАЧИТ. МЫ НИ ЗНАИМ КТЕ ЖИТ. БАТКА ХОДЕТ ПИЯНЫ ПА ДЕРЕВНИ И ГАВАРИТ ФСЕМ ШТО НАС УБЕТ. КОЛЯ ПРИХАДИ БЫСТРА ИЗ АРМИИ. НАМ БИЗ ТИБЯ СТРАШНА. МАМКА ГАВАРИТ ЕСЛИ БЫ КОЛЯ МЫ ЖИЛИ ХАРАШО. ТЕТА РИМА ХАТЕЛА ПАСЫЛАТ ПИСМО ТВАИМУ КАМАНДИРУ. МАМКА ОЧЕН ПЛАКАЛА ГАВАРИЛА НЕ НАДА. КОЛЯ НИ ГАВАРИ МАМКИ ПРА МАЕ ПИСМО. МИ ТИБЯ КРЕПКА ЛЮБИМ И ЖДИОМ. ДАСВИДАНЯ. ТВОИ МЛАДШИ БРАТ ПЕТР НЕФЕДОВ. МНЕ ВСЕ ЗАВИДУЯТ ШТО ТЫ В АВКАНЕСТАНИ. КОЛЯ ПРИВАЗИ СВОИ ПУЛИМЕД. Я ПАКАЖУ ИГО САНЬКИ И ФЕТЬКИ. ОНЕ ГАВАРЯД ШТО Я БРИШУ И У ТИБЯ ИГО НЕТ. А ИСЧО МЫ УБЕМ БАТЬКУ ЗА ТО ШТО ОН НАС ХАТЕЛ УБИТ".

Нефедов спрятал письмо в нагрудный карман и достал полупустую, рассыпавшуюся сигарету.

Высоко в небе медленно плыла крохотная жемчужина.

Солдат поднял на нее глаза и глубоко затянулся. Жемчужина растворялась, теряясь в расплывающемся небе. Николай спрыгнул с валуна и побежал по каменистой дороге за длинные металлические склады.

Нефедов бросился в заброшенный расплывшийся окоп. Солдат сжался в комок и... заплакал. Слезы хлынули потоком, и остановить их Нефедов не мог.

2.

В волосатой сильной руке черной змеей извивается ремень. Рука размеренно ходит вверх-вниз. Стальная блестящая пряжка терзает тело, оставляя красные квадратики, которые потом превращаются в багровые кровоподтеки.

Голова маленького Кольки зажата отцовскими коленями, штанишки спущены, а рубашонка сбилась у вздрагивающих, острых лопаток.