Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга

Алексеев Валерий

Паровоз из Гонконга

Валерий Алексеев

Паровоз из Гонконга

Повесть

1

Майским утром 198... года преподаватель математики Щербатовского политехнического института Тюрин Иван Петрович с женой и двумя детьми выезжал в длительную загранкомандировку.

Багажа набралось четыре центнера, загрузили два такси. В головном "универсале" среди сумок и чемоданов пристроились мужчины: сам Иван Петрович и его шурин Сережа. Следом шла простая "Волга" с женщинами и детьми. На переднем сиденье в ней расположилась Сережина супруга Клава, позади - жена командированного Людмила и дети, четырнадцатилетний Андрей и пятилетняя Анастасия.

Утро выдалось холодное, пасмурное, за прощальным столом просидели всю ночь, поэтому вид у взрослых и детей был понурый. Только Людмила, маленькая и шустрая, как воробей, время от времени приподнималась, вытягивала шею и глядела поверх водительского плеча: ее беспокоило, что "универсал" куда-то свернул, задавать же шоферу вопросы она не решалась. Людмила часто наезжала в Москву и не упускала случая показать, что знает первопрестольную насквозь. "А это что за мост? Никак Крымский? Ну вот, я так и думала". Однако в сторону международного аэропорта Шереметьево ездить ей не доводилось, и она боялась попасть впросак.

Смуглая от природы и синеглазая, была Людмила не то что красива, но миловидна, хотя французская стрижка "Николь", выполненная щербатовским мастером Васей, ей не очень-то подходила и делала ее лицо похожим на яичко с темной скорлупой. "Мама Люда" - так она любила себя называть. "Не жалеете вы свою маму Люду. А без мамы Люды вы пропадете".

Всякий раз, как мама Люда начинала ерзать, Андрей угрюмо на нее косился, и видно было, что только присутствие посторонних удерживает его от замечаний.

Мальчику можно было дать и шестнадцать. Клетчатый пиджак, купленный накануне в магазине "Лейпциг", был ему тесноват и оттопыривался на груди, как у нарядившегося для телесъемок молодого атлета. Лицо его, широкое и пятнисто-бледное, казалось простецким, но серые глаза под светлыми бровями смотрели незащищенно и даже затравленно, как будто его везли в колымскую ссылку, а не в безбрежный закордонный мир.

Что касается Анастасии, то эта тощая, как будто нарочно заморенная девочка с маленькими зубками и ангельскими чертами лица, была типичным последышем. Речистая и любомудрая не по возрасту, она точно так же не по возрасту сикалась, когда придется, с недосыпу лопотала, как в беспамятстве, всякую чепуху, после безутешно рыдала, и ее приходилось укачивать на руках. "Мама, а большой лопух нас не съест? - причитала она плачущим голоском, когда ее одевали. - Правда, не съест, мама Люда?" Сейчас фаза бреда уже прошла, на подходе было рыдание. Широко раскрытые светлые глаза ее были полны бессмысленных слез, она сидела, привалившись к матери, и держала в руках раздетую до трусов пластмассовую куклу: кукла была уже готова к прибытию "в одну из развивающихся стран".

Водитель простой "Волги", тертый, видимо, человек, не впервые ехавший по этой дороге, с благожелательным интересом поглядывал на своих молчаливых пассажиров и, не дождавшись, когда они заведут разговор, заговорил первый.

- Чемоданы-то новенькие, напрасно тратились. Опытные люди с картонными коробками едут. И весом легче, и выбросить не жаль.

Приготовления к отъезду заставили Тюриных влезть в тягостные долги. Одним из кредиторов была Клава, она грузно заворочалась на своем сиденье и что-то пробормотала, а Людмила только вздохнула.

- Хотя, конечно, - выдержав паузу, продолжал водитель, - вы эти чемоданчики там боднете - и обратно уже с картонками. Хорошие водочные коробки делает "Внешпосылторг".

- Ой, ну что вы говорите? - вскинулась Людмила. - Муж мой вузовский преподаватель, у меня у самой гуманитарно-техническое образование, как это мы будем за границей вещами торговать?

Мама Люда говорила, как артистка оперетты, придушенно-звонким, неестественным голосом, и Андрей снова на нее покосился. То, что чемоданы можно продать, в суете сборов вряд ли приходило ей в голову, но протестовала она так неискренне, что водитель снисходительно улыбнулся.

- А при чем тут образование? - возразил он. - Если вещь не казенная, почему не продать? Товар - деньги, и не надо громких слов. Мне один сказал: "На кирпичную дачу зарабатывать еду, это и есть мой интернациональный долг".

- Нам ни дачи, ни машины не надо, - тут же отозвалась Людмила. Как это часто бывает у взрослых людей, собеседники не заботились о логической связности разговора: каждый говорил то, что считал в данный момент уместным, и создавалось впечатление, что оба то ли глуховаты, то ли неспособны удержать простую мысль. - Дача у нас, можно сказать, вокруг дома, а на машине нам ездить некуда.

- А, вот так, - протянул водитель. - Откуда будете?

- Из города Щербатова, - с достоинством сказала Людмила и поджала губы.

- Это что, Рыбинск, что ли?

- Какой еще Рыбинск? - привычно обиделась Людмила. - Что такое, все путают! Просто удивительно: под боком у Москвы лежит индустриальный город республиканского значения, девяносто семь тысяч жителей, таких городов и за границей раз, два - и обчелся, а москвичи про нас знать не ведают.

- Ну, как это "не ведают"? - добродушно откликнулся таксист. - В одних очередях тыркаемся. А говорите - некуда ездить.

- Да, приезжаем иногда, - с вызовом ответила Людмила. - Почему бы не приехать, особенно если у кого в Москве родственники?

Водитель посмотрел на Клаву - та, отвернувшись к окну и выпятив толстые губы, молчала.

- Дело ясное, - сказал он. - Всюду жизнь.

В разговоре возникла пауза, и Людмила вновь завертелась, высматривая "универсал".

- Сквозь землю они провалились, что ли? - озабоченно проговорила она.

- Не волнуйтесь, гражданочка, никуда не денутся, - успокоил ее таксист. - На заправке, должно быть, отстали.

Он помолчал и с интересом спросил:

- Как же это у вас получилось, из города Щербатова? Тут москвичи годами бьются...

- Не все одной Москве, - перебила его Людмила Павловна. -Выезжаем значит, сочли достойными.

При этих словах Андрей мотнул головой, как будто его укусил овод, и покраснел. Собственно, "покраснел" - сильно сказано, в сумрачной кабине этого никто бы и не заметил, но люди стыдливые мнительны: краснея, они воображают, что внутри у них загорается лампа. Стараясь притушить этот жгучий внутренний свет, мальчик съежился и втянул голову в плечи. Тут водитель, совершенно, кстати, удовлетворенный ответом мамы Люды, посмотрел по своим делам в зеркало заднего вида и, перехватив беспокойный взгляд Андрея, дружески ему подмигнул. Мальчик поспешно отвернулся к окну, щеки его - вот теперь уж действительно - сделались темно-багровыми, на лбу выступила испарина. Вид у него при этом был такой, словно он собирается распахнуть дверцу кабины и выброситься на шоссейное полотно. Лишь минут через десять, убедившись, что никто на него не глядит, он понемногу стал успокаиваться.

Наконец машина, копнувшись, встала у подножия громадного темного здания под козырьком, набрасывавшим какую-то медную тень. Выбрались из теплой кабины на сквозной ветерок, огляделись. "Универсала" еще не было. Холод стоял совсем не майский, люди вокруг дышали паром, как в январе, только что не приплясывали и не терли ладонями уши. Гул и визг невидимых отсюда самолетов сам казался порождением холода.

Стараясь не встречаться взглядом с водителем, Андрей стал помогать ему выгружать вещи, которых и в простой "Волге" было достаточно. Впрочем, трудно сказать, кто кому помогал: бывалый таксист лишь делал вид, что усердствует. От мамы Люды было больше суеты, чем пользы, а тетка Клава стояла в стороне, держа за руку Анастасию и всем своим видом выражая осуждение и гнев.

- Сколько ты ему дала? - ревниво спросила она Людмилу, когда водитель, откозыряв и пожелав мягкой посадки, уехал.

- Ай, оставь, - жалобно сказала Людмила оглядываясь. - Рубль накинула, дело какое...

- Давай-давай, деревня, - пробурчала Клава, отворачиваясь, - смеши Москву, сори деньгами. Сундук шевяков привезешь из своей загранки...

Людмила сделала вид, что не слышит. На ней было старомодное черное платье с полупрозрачной вставкой на груди, вполне приличное на вид и надеваемое лишь "по метненьки.м денечкам". А вот пальто, бордовое, ношеное, казалось совсем подростковым, и, чтобы хоть как-то скрыть его убожество, Людмила ходила по Москве нараспашку, что придавало ей задиристый вид.

- Заплутались они, что ли? - проговорила она, ни к кому не обращаясь. - А может, в аварию вбухались?

- Мама! - гулким басом сказал Андрей. - Ну что ты, как курица? Стой и молчи.

Людмила повернулась к сыну, скорбно посмотрела ему в лицо.

- Ты и там со мной будешь так разговаривать? - понизив голос, спросила она.

Андрей ничего не ответил и по-мужицки тяжело, набычась, сел на край чемодана. Завидев, что он отдыхает, Анастасия тотчас же выпростала свою руку из Клавиной и со словами "Я к Бате пойду" подбежала и, став рядом с братом, прижалась к его плечу. Одета девочка была нарядно: на ней были клетчатые брючки, клетчатая кепка с помпоном и клетчатое же пальтишко из той же материи. Мама Люда хотела, чтобы при одном взгляде на ее детей все говорили: "Смотрите, какой ансамбль". Однако веселая кепочка лишь оттеняла бледность Настиного лица, а брючки были уже мокрые, и мама Люда знала об этом, но полагала, что ради гармонии можно и потерпеть.