Все сбудется - Кира Гольдберг

Кира Гольдберг

Все сбудется

Вода бурлила и волновалась, напоминая о жизни, за которую хватались в туберкулезной приморской больнице. Все комнаты, просторные и с высокими потолками, сливались в белесый лабиринт. На подоконниках стояли маленькие кипарисы, пахнущие чем-то протяжным и смолистым, так что нос почти не чувствовал фенола.

В одной из палат на подоконнике сидела девятнадцатилетняя Влада — давняя пленница больницы. Рядом, на кровати, примостился ее ровесник — Гера. Другие кровати, привинченные к полу, стояли напротив. Две из них занимали Павел Максимович и Геннадий Афанасьевич, оба абсолютно седые, бледные и белозубые, в таких же белых халатах. Влада с Герой ничего о них не знали: где до этого жили, кем работали, есть ли у них семья… Зато были прекрасно осведомлены о том, какие препараты принимают старики, знали, что у Павла Максимовича аллергия на пыль, а у Геннадия Афанасьевича очень нежная, чувствительная кожа.

Третий из соседей, Дмитрий Иванович, сидел напротив телевизора и настороженно, с детским любопытством наблюдал за белым шумом. Поверх халата он накидывал рубашку с леопардовым рисунком, не застегивая ее. Руки его, сложенные на большом животе, тряслись. Про него Гера с Владой знали чуть больше: жену он успел похоронить, осталась дочь, взрослая девушка, с двумя ребятишками. Примерно два раза в месяц она навещала отца. Они поменялись местами: теперь не он ругал ее, когда та капризничала и воротила нос от еды и таблеток, а наоборот.

— Знаешь, Гера, тебе следовало четче формулировать желания, — многозначительно произнесла Влада, подтянув к себе острые коленки с отметинами йода и зеленки, — нельзя просто сказать «я хочу жить у моря». Надо четко обозначить детали, визуализировать. Существуют правила, — она посмотрела на руки и заметила, что тыльная сторона ее ладони испачкана чернилами от гелевой ручки, — Гера, неужели ты ни разу не записывал желания на листочке? Как на Новый год?

— Не знаю, — Гера ушел в себя, потом отрицательно покачал головой, — да нет, не верю в эту дребедень. Не знаю я никаких правил. Хочу верить в себя, и все, — решительно заявил Гера. Его слегка оттопыренные уши оживляли серьезное лицо и контрастировали с непроницаемыми, серьезными глазами. Он вздохнул и встал с кровати, достал украденный из столовой хлеб. Разломал булку напополам и протянул Владе.

— Гера, нельзя же…

— Брось. Думаешь, стариков объедаем? Черта с два, у них все равно аппетит так себе, — он кинул чайкам хлебные крошки.

— Им можно? Уток нельзя хлебом кормить, например… В общем, я точно не знаю, можно чайкам хлеб или нет. Уверена в одном: с желаниями надо поосторожнее обращаться, чтобы не загреметь в больницу.

— Ты желаний не загадывала. Все равно угодила сюда, верно? Просто совпадение, — Гера повел плечами. Они затихли и прислушались. По ту сторону окна шелестели крыльями многочисленные чайки, по ту сторону двери уныло шоркала швабра. Закашлялся Павел Максимович.

— Таблетки, таблетки, таблетки… Сколько их в день? Плюс витамины. Впрочем, в тетради записано, — Павел Максимович потянулся к тумбочке, но Геннадий Афанасьевич махнул рукой.

— Да ты ведь зеленый, Пашка. Поверь, я беру на себя больше, добавь к своему списку десять моих таблеток — и ни одной мимо рта!

— Разве это не ужасно? — донесся голос от телевизора.

Владе казалось нелепым, что они сидят вместе со стариками. Они не должны быть здесь. Они должны сдавать экзамены, отмечать выпускной и танцевать всю ночь напролет. И есть сахарную вату. Без заменителей сахара, без заменителей самой жизни.

Она вдруг обиделась, поджала губы и мысленно совершила перестановку в комнате. Убрала стариковские кровати, выкинула в грязное занавески, закрасила стены в голубой цвет. Владе очень захотелось разбить горшок с кипарисами.

— Хочешь присоединиться к соревнованию и посчитать, сколько у кого болячек? — Гера мотнул головой в сторону стариков, — могу дать фору: у меня пока одна госпитализация. Владочка, ты даже не представляешь, какая честь — участвовать в этой великолепной процессии… Даже приятнее, чем запеченный цыпленок по четвергам, — томно прикрыв глаза, нараспев протянул Гера.

— Не смешно. Вообще не смешно.

Гера смутился. Он виновато поглядел в ее зеленые глаза, на выточенные болезнью черты лица, на венец из пепельно-русых волос.

— О чем задумалась?

— Все о том же, о желаниях. Понимаешь, это работает, тут вопрос веры… Есть вообще такое упражнение, когда мозг обманываешь. Говоришь себе: я хочу почистить зубы, и тут же идешь, чистишь. Потом — я хочу кофе, идешь и наливаешь. Мозг видит, что мысли материализуются, и потом ты от бытовых мелочей переходишь к чему-то большему. Понимаешь? У кого-то вселенная, у кого-то бог… Ты веришь в бога, Гер?

— Не заставляй повторять. Я хочу верить в себя. И все.

— Почему он допустил, чтобы мы находились здесь? Разве мы в чем-то провинились? Уже успели?

— Если бы не больница, мы бы и не познакомились. Послушай, вера в лучшее важна, но зачем она, когда можно верить в себя? Да, так в разы тяжелее, когда нет каких-то внешних ориентиров. С одной стороны — получаешь безграничную свободу. С другой — не знаешь, что с ней делать, оттого боишься ответственности и теряешь надежду на доброго и всепрощающего бога. Но я при этом не буду относиться к нему плохо, здесь просто вопрос разных точек зрения — я буду считать так, он иначе.

— Может, поэтому он не услышал моих просьб о старшем брате.

— Ну, вот твоя теория и дала трещину, наконец-то! Я ждал этого. Да и вообще… Одно дело мечтать о старшем брате и ощущать старшебратскую ауру вокруг себя, другое — ее не почувствовать. У меня есть брат, Сашка, — заметив, что Влада приоткрыла рот, он тут же ее прервал, — спросишь, почему не говорил? Да потому что свои старшебратские обязанности он не выполнял: ни от кого не защищал, советов не давал, ничему не учил, в бейсбол мы с ним не играли, как в американских фильмах, корабли мы с ним не строили — вот эти вот, в бутылках… Иногда мы с ним пили — ага, он мне в самый первый раз дал ликер «на язычок» попробовать, «сладенькое», говорит. Иногда дрались. Иногда — не виделись по пять лет, когда он уехал учиться. Так что если у тебя есть старший брат, это не означает, что он будет в точности таким, каким ты хочешь его видеть.

В палату заглянула медсестра. Она всегда заглядывала из-за двери осторожно, хлопая пушистыми густыми ресницами. Алла Викторовна, вопреки