Сергей Клычков - Чертухинский балакирь Страница 10

А теперь, если взглянуть, когда в церкву иль в гости срядится баба, только тьфу!.. Кофты, крючки, застежки да юбки, как листы на капусте, пока-а… до кочерыжки дойдешь!..

Полагаю, все такое пошло от городов: там люди - ручки в брючки, подчас ему целый день нечего делать - ну и ходит - водит кисель.

*****

"Лось в реке еще рога не мочил, а я уж купаюсь!.." - подумала про себя Феклуша и улыбнулась.

Сбросила она с себя причастный голубой сарафан, обронила с круглых, овалистых, слегка пушистых, как новая бархатка, плеч расфуфырку и присела на колени возле воды.

Опять то же зеленое, но страсть какое пригожее лицо глядит из воды, только у этого лица нет ни улыбки, ни ямок, строгое оно в воде, как богородичный лик, и какая-то непонятная Феклуше скорбь на этом лице и тревога…

Только грудь в воде будто полнее и крепче, как телочье вымя с пупырушками еще не отдоенных сосков, а живот круглей и упружей, как после медового месяца. Смотрит на себя Феклуша в зеленую воду, и у губ ее от невольной улыбки играют глубокие ямки…

Плывет эта улыбка в воде и кривится маленькой змейкой на месяц, с которого так и льются к Феклуше лучи, льются на середину реки, как в чашу, и на березовый мельничный бор на берегу, отчего он еще стройнее и выше, будто привстал, чтобы хорошенько видеть Феклушу…

"Вот диво: словно кто там дразнится!.." - подумала Феклуша и опять улыбнулась…

Стоит Феклуша и смотрится в реку, поправляет косу на плечах и гладит рукой по животу и по коленям…

*****

- Видишь? - спрашивает Антютик Петра Кирилыча на ухо, еще шире раздвигая ветки в ту сторону, в которой собиралась Феклуша купаться.

- Вижу, Антютик!.. Уж как только явственно вижу!..

- Не девка, а… ситник!.. Вот бы разок тебе укусить!..

- Подожди маленько, Антютик… не пугай!.. Ишь ты!..

- Ишь, она ноги-то в коленках зажала, словно уронить что в воду боится… Оно и понятно: это каждой девке, дурной и хорошей, дороже всего, потому без этого будет только полдевки!..

- Одно звание… если заранее!..

- Э-э… да я вижу, тебе объяснять много нечего: добрую половину ты и сам понимаешь… Понимаешь теперь, что такое сунгуз?..

- Лешее слово!..

- Пусть будет по-твоему!.. А коса-то, Петр Кирилыч, какая!.. Ну и ну!.. Хороша!.. Хороша!..

- Хороша!.. - согласился тихо Петр Кирилыч…

- Э… тоже… да-а, хороша! - сказал еще раз Антютик и причмокнул губой…

- А ты с ней обо мне не говорил?.. - испуганным шепотком говорит Петр Кирилыч.

- Ну а как же… она только ждет не дождется… три года ждала…

- Три года?.. Меня?..

- Да видишь ли, не то что тебя, а… так… вообще… целых три года… сколько, значит, у девки терпенья!..

- Целых три года?..

- Недаром такая до пяток коса!..

- Я что-то мало тебя понимаю, Антютик!..

- После поймешь!..

В это время Феклуша отошла немного от края реки, протянула далеко руки вперед и, сложивши ладони, разбежалась и с разбега ухнула в воду…

- У-у-у-х!.. - вскрикнула она на воде и по-мужичьи большими саженями, каждый раз порознь, забила руками по лунной воде, и от нее по всему плесу, еще пуще золотясь и отливаясь на месяце, разошлись большие круги…

Загляделся Петр Кирилыч, и на дне Дубны загляделись дубенские русые девки, перестали вести по песчаному дну хоровод, сбились все в кучу и тоже улыбаются, глядя на быстрые и сильные взмахи Феклушиных рук, и от каждой их улыбки подымаются кверху большие цветы белых лилий и крапинки желтых бубенчиков, и от каждого вздоха их, кружась в воде, идут со дна пузыри…

Стоят дубенские девки, сбившись в большую кучу, как овцы на солнце, и близко к ним вышла из плотинных ворот Прекрасная Дева - Дубравна, смотрит вверх на плавающую возле плотины Феклушу и, показывая на нее маленьким пальчиком, тихо грозит…

И все травы и рыбы склонились спокойно и легли на песчаное дно…

Только сом, должно быть самый большой со всего плеса, подплыл осторожно под самый Феклушин живот и длинным усом провел по нему сначала вдоль, а потом поперек, словно открывал этим знаком утробу Феклуши для любви и рожденья…

Вскрикнула Феклуша от этой щекотки и замахала по воде еще чаще руками, и еще торопливей поплыли на середину Дубны золотые круги…

- У-у-у-х!.. - неслось по реке, и вслед за этим уханьем заухал и сыч-ухач, сидя на старом суку у прибрежной сосны, щурясь на месяц с своею сычихой, и соловьи еще громче запели, и вдали прокричал чертухинский лось, зовя к себе на поляну, где месяц, лосиху…

Феклуша сделала большой круг по всему дубенскому плесу, и следом за ней, как приказный дьяк, завивая кольчиком ус, провожал ее сом, и, когда Феклуша была снова у самого берега, на котором голубел ее сарафан и белела станушка, он быстро подплыл к ней и ударил ее по двум розовым чашам мягким легко скользнувшим хвостом…

Феклуша вскрикнула опять на всю реку.

- у-у-у-х! - прокатилось опять по реке, и, взмахнувши последний раз со всей силы руками, встала на песчаное дно и, полусогнувшись, держась за колени рукой и рассыпая серебристые брызги по сторонам, побежала на берег…

"Чтой-то я, в самом деле, дура, боялась?.. Как хорошо-то… вот хорошо!.."

Стряхнула Феклуша воду с себя, растянулась на голубом сарафане и, подложивши под голову руки, посмотрела на месяц и тихо закрыла глаза…

*****

Смотрит Антютик на Петра Кирилыча и хитро говорит ему:

- Что ты уперся, Петр Кирилыч? Сломаешь глаза!..

- Гляжу, Антютик, кто это такое: вроде как что-то знакомо… где-то вроде как видел… А где?..

- Ну, знакомитый какой… Где же тебе увидеть раньше дубенскую девку!.. Она ведь на людской зрячий глаз… только кукушка!..

- Пожалуй!..

- Ну, иди, Петр Кирилыч, делай девке сунгуз!..

- Что ты, Антютик, - она убежит!..

- Не убежит: она спит… без задних ног!..

- Вроде как тогда… неловко!..

- То есть как же это такое ты говоришь?..

- Да так!..

- Вот те раз!..

- Нет уж, Антютик: что нельзя, то нельзя!.. Надо все по порядку, а то никакого проку не будет… только люди будут смеяться, скажут: Петр-то Кирилыч душеньку завел!..

- Вот еще!..

- Надо все по закону!..

- Ну, коли закон, так закон!.. Если уж так… тогда надо идти, Петр Кирилыч…

- Погоди, Антютик, немного!..

- Сыт глазами не будешь!..

Антютик схватил за вихры растрепанную небольшую елочку: словно прибежала она к нему сюда и теперь стоит и дожидается, чуть переводя дыхание и трепеща каждой иглою…

Сорвал Антютик с бокового сучка молодую клейкую шишку… развел ветки пошире и, замахнувшись за спину, быстро бросил еловую шишку в Феклушу…

То ли прилетел куличок-песочник на песчаную отмель реки и, не заметив спящей девки на этом песке и сарафан ее голубой принявши, должно быть, за кусочек упавшего сине-голубого весеннего неба и белую станушку за последний снежок, затянул возле Феклуши в тонкую дудочку и запрыгал по берегу, кланяясь на месяц черной вертлявой головкой… То ли сама Феклуша тихо застонала во сне и потянулась от весенней теплыни вся кверху - не поймешь: со всех сторон вдруг повалил густой молочный туман, предвещающий близкое утро…

*****

- Ну, Петр Кирилыч, будет еще время - насмотришься!.. Еще надоедите друг дружке - глаза не взглянут… Надо в дорогу, скоро будет светать!..

Обернулся назад Петр Кирилыч и обомлел, не может Петр Кирилыч пошевелиться…

- Садись, садись, Петр Кирилыч! Хорош у Антютика конь?..

Где стояла вихрастая елочка, теперь рядом с Антютиком пошевеливает мирно хвостом чертухинский лось… Может, его и видел раньше Петр Кирилыч, когда ходил по ягоды или грибы, только тогда хорошо его не разглядишь, - мелькнут на минуту в ветках развилистые рога, и с веток повалятся быстрым дождем сбитые рогами мелкие сучья и листья, за которые он зацепит, унося свои воздушные ноги…

А сейчас он стоит совсем рядом от Петра Кирилыча - рукой можно до него дотянуться и потрогать, - и, видимо, ничуть Петра Кирилыча он не боится; склонил лось точеные колена, и положил рогастую голову Антютику на плечо, и лижет ему губу своим языком, и на обоих пышет жарким звериным дыханием, в котором пахнет хорошо перепрелой травой, мхом и молодым побегом ели…

Смотрит лось на Антютика, щурится веками, и по глазам ему бьет месяц сильным лучом. Антютик гладит его по хребту и считает развилки…

- У нас в лесу… без счета ничего не бывает… Видишь, сколько развилок у него на рогах - столько за всю жизнь принесла ему лосиха лосят…

- Прошлую зиму за ним Петька Цыган ходил две недели!..

- Зимой ему плохо… зима - белое зеркало, в которое смотрится звериная смерть… Ну-ка, Петр Кирилыч, садись!..

- А он меня… не двинет пятами?..

- Разуму у тебя, Петр Кирилыч, все же немного: разве тронет зверь, если ты его не заденешь?.. Садись!..

Петр Кирилыч вскочил на могучий хребет и крепко схватился за крутые рога… На спине у лося широко… как на полатях…