Том 1. Первая книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин Страница 10

Иеронимо; тот мотнул головой. «Называемые графы Гоцци: Франческо и Эме и графини Джулия и Паска, закон вас вопрошает, на основании чего вы присваиваете себе этот титул и древнюю фамилию? Не признаете вы, почтенный граф, этих людей, виданных вами в Венеции?» – обратился он к пришедшему старичку в круглых очках и сером камзоле. Тот долго смотрел по очереди на всех нас и, покачав головою, сказал: «Нет, нет, таких я не видывал». «Да, сам-то он граф ли? Он из ума выжил или пьян, вон из нашей квартиры!» – крикнул Франсуа. Джузеппе кричал со своим отцом, наполнявшим помещение гортанным говором. Синьорина Паска плакала в объятиях синьоры Джулии, которая с достоинством что-то заявляла. Шум все усиливался, шпага скрестились со звоном, сержанты в окно звали на помощь, женщины лежали без чувств, Франсуа, раненный старым евреем, упал, задев за клавиши инструмента и уронив свечи; в полутьме я бросился в ту сторону и вонзил нож в худую спину Иеронимо; тот завизжал, корчась. Пробегая через комнату, я, схваченный за ногу, упал на горбунью. «Возьми в передней робу, спасись», – шепнула она. К дому подходил небольшой отряд стражи; переждав за дверьми, когда они пройдут мимо меня, я надел захваченное платье и, покрыв голову платком, бросился бежать по пустынной и гулкой улице, все удаляясь от крика.

Глава VI

Достаточно удалясь от дома, чтобы не бояться погони, я остановился; пот лил с меня градом от волнения, быстрого бега и двойного платья. Зайдя в темную нишу какой-то стены, я сбросил камзол и штаны, оставшись для безопасности в одном женском платье и покрыв тщательнее голову платком. Пройдя несколько шагов по незнакомой мне улице, я заметил, что за мной следит какой-то человек, по сложению и походке казавшийся духовным. Дойдя до угла, он свистнул; не успел я свернуть в переулок, как был окружен человеками шестью в масках, без фонаря. Накинув мне на голову что-то, что мешало мне крикнуть, меня подхватили на руки и понесли, несмотря на мое болтанье ногами по их животам. Увидя скоро тщетность моего сопротивления, я перестал биться, предавшись своей судьбе. Шли мы довольно долго по улицам, потом, суда по гулкости шагов, по коридорам; наконец меня поставили на ноги и сняли повязку. Я был в полной темноте и, по-видимому, один. Протянув руку в одну сторону, я нащупал стул, в другую – стену. По стенке я добрался до постели, на край которой и сел, не зная, что будет дальше. Вскоре оказалось, что я не один в комнате, чьи-то полные мягкие руки осторожно до меня дотронулись, как бы желая расстегнуть лиф, и я услышал шепот: «Не бойтесь, прелестная девица, не бойтесь, вы в безопасности, вы встретите только любовь и почтительность». Меня почти совсем раздели; так как я устал и хотел спать, то я без церемоний протянулся на кровати у стенки. Шепот продолжался с поцелуями: «Как я счастлив, что вы снизошли на мои моленья и согласились воспользоваться этим скромным ложем». Руки проводились по моим плечам, груди, спине, талии. Вдруг мой собеседник вскочил как ужаленный, заскрипев кроватью. «Святая дева! Сын Божий! чур меня! искушению да не поддамся». Так как я молчал и не шевелился, то благочестивый партнер снова предпринял разведки, не более утешительные. Тогда я сказал, прервав молчание: – «Сударь, вы не ошибаетесь и не введены в соблазн, я действительно далек от того, чтобы быть девицей. Но раз я здесь, я все-таки пробуду до утра, чтобы не подвергать вас и себя риску; когда все пойдут к заутрене (я понял уже, где я), я незаметно выйду». Пораженный брат после безмолвия проговорил: «Вы правы, сын мой, и Господь, претворивший воду в вино, вам поможет завтра выйти незаметно; теперь же, пожалуйста, останьтесь на этом, хотя и узком, ложе. Исполненная заповедь гостеприимства поможет мне забыть о моей неудаче».

– Аминь, – ответил я, поворачиваясь лицом к стенке.

Глава VII

Господь, претворивший воду в вино, не помог мне выйти незаметным, так как почти еще до зари нас поднял служитель и велел от имени настоятеля идти в трапезную, где была уже вся братия налицо. Игумен едва ответил на наше приветствие, когда нас привели и поставили отдельно от прочих, закрыв мое лицо покрывалом. Указав на значение и важность инокских обетов, игумен продолжал, делая жест в нашу сторону: «Но вот среди нашей столь примерной, столь свято благоухающей обители нашлась овца, портящая стадо, нашелся брат, который, забыв обеты целомудрия, послушания святости, вводит тайно от нас в келью женщину, проводит с ней ночь, вносит соблазн в нашу ограду, грех, смерть и проклятье». Мой брат плакал, бия себя в жирную грудь и приговаривая: mea culpa, mea culpa, остальные осуждающе молчали. Видя оборот дела не сулящим мне добра, я выступил вперед и сказал скромно и внятно: «Святой отец, честная братия, вы напрасно вините этого доброго брата; видимость его преступленья исчезнет сейчас, как вы узнаете, что я не женщина, а человек, спасавшийся от убийц и счастливый найти приют под кровом этой обители. Бог свидетель мне, и кроме того сама природа показывает справедливость моих слов». Тут я приподнял робу, и пока братия, пораженная видом того, что видят у человека, не имеющего штанов и подымающего юбку до пояса, была неподвижна, я быстро вышел из боковой двери в сад, откуда и прошел без труда на улицу.

Глава VIII

Убедившись, насколько мало женское платье предохраняет от случайностей, я прежде всего позаботился от него избавиться. Спрятав свою одежду в кусты у большой дороги, я стал громко вопить о помощи, как бы ограбленный догола, пока проезжавший крестьянин, подвезши меня к своему дому, не поделился со мною старыми штанами и потертым камзолом. У хозяина находился некий купец из Венеции, который, тронутый моим положением и, кажется, моею наружностью, предложил мне поехать с ним, чтобы быть продавцом в его лавке. Не намереваясь долго заниматься этим делом, я тем не менее согласился на его предложение, видя в этом возможность добраться до Венеции, куда влекло меня как настоящего графа Гоцци. Дорога, кроме незнакомых городов, не представляла ничего интересного, так как Виварини путешествовал скромно и скуповато и притом не отпускал меня ни на шаг, что все более убеждало меня покинуть его при первой возможности. Дома еще прибавилась воркотня старой экономки, плохой ужин и стоянье почти целый день за прилавком в полутемном складе. Наконец, я объявил синьору, что его оставляю, он что-то промямлил про неблагодарность современных