Михаил Салтыков-Щедрин - Том 4. Произведения 1857-1865 Страница 102

Набойкин. Ах, полно! Ну, конечно, в первые минуты будет не совсем ловко…

Клаверов. А потом привыкнут… то есть я стану в положение человека, к которому будут привыкать… не правда ли, ведь ты эту роль мне предназначаешь?

Набойкин. Да успокойся, mon cher!

Клаверов. Но каково же мне будет прожить эти первые минуты! Ведь на этих первых минутах зиждется вся история, любезный друг! Я знаю, что впоследствии, то есть когда все обойдется, обомнется и оботрется, не только отдельный человек, но и целые народы забывают… забывают даже свое рабство, свой собственный позор, но первые минуты!..

Набойкин. Опять-таки повторяю тебе, Клаверов, что ты преувеличиваешь самое происшествие!

Клаверов. Но предположим, что будет так; допустим, что ко мне привыкнут, — и все-таки этого будет недостаточно! Тут есть еще третья, и притом самая скверная, сторона — это женщина, которая у меня на руках и которая не хочет слышать о том, что у человека могут быть свои обязанности, что человек может быть поставлен в известные обстоятельства…

Набойкин. Ну да, теперь я понимаю. В этом отношении, конечно, положение твое не из самых завидных.

Клаверов. Прошедшую ночь все мои мысли были как-то разбросаны. Я даже думать не мог. Все это представлялось мне каким-то хаосом, какою-то нелепою, невероятною неожиданностью. Точно не меня, а постороннее лицо оскорбили, точно я не более как свидетель всего этого безобразия! Но теперь мало-помалу хаос проясняется; по крайней мере, я вижу мое положение и вижу необходимость решить его так или иначе…

Набойкин. Что же ты думаешь сделать?

Клаверов. А вот послушай, Набойкин! я обращаюсь к тебе, как к старому товарищу, который не покривит душою, и прошу тебя отвечать мне по совести. Скажи, стоит ли того моя карьера, чтоб держаться ее?

Набойкин. Еще бы!

Клаверов. Нет, ты пойми меня. Ты скажи, стоит ли она этого не в том только смысле, что удовлетворяет моему личному самолюбию и доставляет мне средства к жизни, но и в том, что она полезна не для меня одного, а вообще… но ты понимаешь?

Набойкин. Какое же может быть в этом сомнение! Начать с того, что дело, которому ты служишь, потеряет в тебе самого способного и самого преданного своего деятеля! Нет, Клаверов! ты не принадлежишь самому себе… ты просто не имеешь даже нрава обращать внимание на подобные пустяки!

Клаверов. Это-то именно я и желал знать. Стало быть, по-твоему, надобно во всяком случае покончить с этим глупым делом. Теперь весь вопрос в том, каким образом достигнуть этого. Прежде всего Софья Александровна…

Набойкин. По моему мнению, прежде всего надобно заставить Бобырева извиниться перед тобой и потом уверить, что относительно его супружеского благополучия все обстоит в том же положении, как было до свадьбы! (Хохочет.)

Клаверов. Любезный друг! уж ты бы предоставил Обтяжнову острить на эту тему!

Набойкин. A propos! хочешь пари, что Обтяжнов в настоящую минуту обдумывает, как бы половчее и вместе с тем без больших издержек предложить руку и сердце Софье Александровне?

Клаверов. Все это очень правдоподобно, но дело в том, что подобные разговоры отвлекают нас от нашего предмета. Итак, прежде всего меня заботит Софья Александровна. (Переходит в генеральский тон.) Ты понимаешь, любезный друг, что это женщина, которая многим для меня пожертвовала, которую я — конечно, совершенно против воли — поставил в неприятное положение… понятно, следовательно, что я желаю что-нибудь сделать для нее..

Входит лакей.

Лакей. Князь приехал.

Клаверов. Ну вот и кстати: он нам поможет в наших соображениях. Проси.

Те же и князь Тараканов.

Клаверов (идя навстречу князю). Князь! я к вам с просьбой! Во-первых, прошу извинить за вчерашнюю неприличную сцену, которой я послужил совершенно невольным поводом; во-вторых… но, вероятно, вы сами догадываетесь, что именно должно составлять предмет моей просьбы. (Принимая благородную осанку.) Такое странное происшествие, конечно, не должно, не может остаться без последствий…

Князь Тараканов. (закуривая сигару). Я совершенно с вами согласен, Клаверов!

Клаверов (несколько поперхнувшись ответом князя). Вы понимаете, князь, что хотя Бобырев оскорбил меня в таком виде, который исключает всякую идею о вменяемости, хотя он, сверх того, мой подчиненный, но, к сожалению, он принадлежит к тому же общественному кругу, к которому имею честь принадлежать и я; но, к сожалению, он не пользуется еще привилегией оскорблять безнаказанно…

Набойкин (в сторону). Черт возьми, однако ж, как патрон-то мало разнообразен!

Князь Тараканов. Я совершенно с вами согласен, Клаверов!

Клаверов. Следовательно… вы думаете, князь, точно так же, как и я, что мне необходимо потребовать от Бобырева удовлетворения?

Князь Тараканов. Я вполне того же мнения, как и ты, Клаверов.

Клаверов с тоской смотрит на Набойкина.

Набойкин. Pardon, messieurs. Как человек, приглашенный Клаверовым быть участником в этом деле, я считаю необходимым высказать свое мнение. Я нахожу, что Клаверов очень хорошо выразился, сказав, что положение, в котором вчера находился Бобырев, устраняет всякую идею о вменяемости. Да, это именно то самое выражение, которое следует употребить в настоящем случае. Следовательно, если Бобырев, как я надеюсь…

Князь Тараканов. Я совершенно с вами согласен, мсьё Набойкин. Вы понимаете, Клаверов, что для меня решительно все равно, что у вас там происходит. Впрочем, нет, не совсем все равно, потому что вы чертовски рано подняли меня сегодня!

Клаверов (сконфуженный). Позвольте, князь; я думал, что вы, как человек мне близкий, примете в этом деле участие… (В сторону.) О, черт возьми, так бы, кажется, и задушил эту мерзкую гадину!

Князь Тараканов. Ну да, Клаверов, я вас люблю… я вас люблю, потому что вы служите… нет, не то! я вас люблю, потому что дядя глубоко уважает ваши способности… Скажите, в чем именно я могу быть вам полезным?

Клаверов. Да нет, князь, судя по тому, как вы смотрите на мое дело, я нахожу, что мне остается только извиниться перед вами в том, что так рано побеспокоил вас.

Князь Тараканов. Уверяю вас, Клаверов, что смотрю на ваше дело точно так же, как и вообще на все дела на свете. В этом случае у меня своя собственная философия, в силу которой я нахожу, что нет в мире ни добра, ни худа, что все относительно и что, следовательно, всякий сам наилучший судья в своем деле. Вы находите, что полученное вами вчера оскорбление…

Клаверова подергивает. Послушайте, Клаверов, зачем вы волнуетесь? не могу же я оказать, что это не оскорбление! Итак, вы находите, что вчерашнее оскорбление требует сатисфакции*, — я согласен с вами; мсьё Набойкин, напротив того, доказывает, что вчерашняя сцена есть следствие одного недоразумения, — я и с ним согласен! Потому что ведь это относительно, Клаверов!

Клаверов. Но я желал бы именно знать, как поступили бы вы на моем месте?

КнязьТараканов. Ах, Клаверов, зачем вам добиваться этого? Да притом же — извините за чистосердечие — мне кажется, что вы поставили вопрос совершенно не так, как бы следовало его поставить. Если б вы спросили меня, как бы я поступил на своем собственном месте, я бы еще мог что-нибудь отвечать вам, хотя, впрочем, и не ответил бы, потому что это моя тайна, но что же могу я ответить, собственно, на ваш вопрос? Разве то, что я поступил бы точно так же, как и вы, то есть спросил бы другое лицо, как бы оно поступило, будучи на моем месте.

Клаверов делает движение. Да не сердитесь, Клаверов; поймите, что вы, во всяком случае, можете рассчитывать и на мой совет, и на мое содействие, и на мою скромность… да, и на мою скромность, потому что, говоря откровенно, я просто не вижу ничего забавного в том, чтобы выболтать всякому встречному, что я вчера был свидетелем, как господин Бобырев оскорбил Петра Сергеича Клаверова. На одно только прошу вас не рассчитывать, — это на то, чтобы я вздыхал, ахал и плакал: чувствительность положительно не в нравах моих. Итак, messieurs, высказавши перед вами мою profession de foi[175], я полагаю, что мы можем продолжать…

Набойкин. Я нахожу, князь, что кроме того, что Бобырев был вчера в самом странном положении…

Князь Тараканов. Да, странном — c’est le mot![176]

Набойкин. Кроме того, есть еще другое соображение, которое в этом деле должно иметь решительную силу…