Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин Страница 102

- Пустое! Наверно, уеду скоро.

- Опять пощипали?

- Угадали.

- Тебе у отца учиться надо. В драку не ввязывается, всё тихой сапой давит.

- Тихой сапой не много добьёшься. Он молчит потому, что за него другие говорят.

- Вот меня в армию берут. Ну, там – война или что – драться буду. С врагом так положено. А вы-то между собой из-за чего дерётесь? Как будто все свои.

- Это не драка. Это противоречия. И мы их одолеваем.

- Одолеваешь, а как ни погляжу, всё в битых ходишь...

Это умозаключение развеселило Сазонова.

- Счастливой службы! – тепло сказал он, расставаясь со своим бывшим соперником.

- А тебе синяков поменьше, – ответно пожелал Прокопий.

У фермы его окликнула Катя.

- В армию уходишь? – Они ещё не разговаривали с того дня, когда Прокопий ударил Сазонова. Он часто видел, что Катя ждёт его, таясь где-нибудь в безлюдном месте, но встреч избегал.

- Тебе-то что?

- Возьми на память. Может, вспомнишь когда. Была, мол, такая дура, которая жизни для тебя не жалела. – Катя протянула ему вышитый цветочками платочек. Краем глаза Прокопий прочёл: «Люблю сердечно, дарю навечно».

- Так вот и получается... – пробормотал он. – Любишь сердечно, а вечно живёшь не с тем, кого любишь.

- Я-то ни с кем не живу...

- Успокойся. Дело прошлое. Всё перегорело.

- Сломал ты меня! – Катя закрыла руками лицо, застонала.

- Неизвестно, кто кого сломал. Возьми свою подтирку и не гоняйся за мной. Мать и так всю шею перепилила. Дескать, извёл девку. Сама себя извела!

- Дугину поверил! – зарыдала Катя. – Нашёл кому верить!

- Теперь это неважно. Не надрывайся. В армию ухожу.

- Ждать буду.

- Не жди. Всё одно всё исковеркано. Прошлое не вернуть. Так что устраивай свою жизнь как сможешь.

- К чему она мне без тебя? Сухостоем под ветром качаться?

- Не реви! – жалко усмехнулся Прокопий и посуровел, отвердел голосом. – Предчувствие у меня такое. Не жалей. Перемелется, мука будет.

- Будешь вспоминать?

- Ты всё о том же?

- У меня только это и осталось. Извертело всю, изувечило.

- Кому как выпадет, – он развёл руками и, попрощавшись наскоро, пошёл к Ефиму.

- Берут?

- Вот повестка.

- Угу. Теперь мой черёд. С Катюхой прощался?

Прокопий кивнул и с нарочитой беззаботностью стал насвистывать какой-то мотивчик.

- Какую девку проглядел! Учителка ногтя её не стоит! Бросай ты эту старуху...

- Не могу! Занозой в сердце засела.

- Пока рядом – твоя. Уйдёшь – забудет. Ей мужик нужен, хозяин.

- Выпить охота.

- Ради такого случая следует. Сейчас к Доре в сельпо схожу.

Домой Прокопий явился пьяным. Расстегнув гармонь, прошёлся по ладам сверху донизу и запел о казаке, обманутом казачкой. Не повезло казаку из Амурских краёв.

Не повезло и Прокопию.

- Напился, бесстыдник! – возмутилась Александра. – Что отец скажет?

- Не ругайся, мама! Больно мне. Внутрях давит – спасу нет.

- Тоже мне оправдание! «Внутрях давит»! У меня кажин день давит. Да об этом думать некогда. И на ферме и дома кручусь как белка в колесе. Иди-ка дров наруби – сразу полегчает...

Отложив свою отзывчивую подругу-гармонь, Прокопий, не прекословя матери, взялся за топор.

Александра хлопотала подле печи, готовя обед. Скоро должен был прийти Гордей.

Обед, кроме всего прочего, служил ещё и поводом для неторопливой беседы на бесхитростные деревенские темы. Александра умудрялась растянуть его на час и больше.

Муж ел размеренно, чисто, собирая со стола хлебные крошки и отправляя в рот. Изредка поглядывал из-под густых, метёлками, бровей на детей.

- Добра кашка, да мала чашка! – выхлебав кулагу с черёмухой – густую коричневую жидкость, – похвалила Фешка. – Мама у нас самолучшая повариха.

Александра счастливо зарделась от этой невинной детской лести, высказанной от чистой души. Кому не приятно выслушать похвалу, если она даже чуточку подсахарена!

- Ешь да поправляйся! – сказала, нажав на пуговку Фешкиного носа.

Отложив ложку, Гордей спросил сына:

- По какому поводу выпил?

Прокопий молчал.