Борис Штейн - Донный лед Страница 11

- Он не управляющий трестом, он замуправляющего...

И как талисмана касалась пальцами изящной брошки из серебра и меха.

УЧАСТОК ВЕСЕЛАЯ. ОКОЛО ГОДА НАЗАД

За что Глеб Истомин сразу невзлюбил Зудина, он и сам не сумел бы ответить. Глеб вообще, на всякий случай не любил почти всех, с кем имел дело. И надо сказать, что жена его Зинаида не составляла исключения. Однажды, еще до получения травмы ноги, Глеб, выпив, признался в этом "зеленому мастеру" Славику. Они сидели на участке Веселая в прорабской половине вагончика, был поздний вечер, даже можно сказать - уже началась ночь, во всяком случае, механизаторы спали уже, как богатыри после сечи, и все четыре вагончика были наполнены храпом и сладкими стонами. А Глебу не спалось что-то, и он решил выпить для облегчения настроения и достал из чемодана спирт, хлеб и лук.

Глеб Истомин не принадлежал к тем людям, которые не могут пить без компании. Мог он прекрасно выпить один, покурить и завалиться спать. Но вид безмятежно спящего "зеленого мастера" (причем на его пухлых губах блуждала ангельская улыбка) раздражал Истомина. И он разбудил "зеленого мастера", своего помощника на прорабском участке, и разлил спирт в две кружки.

"Зеленый мастер" Славик выпил с Истоминым и закурил с ним, и о чем-то они, естественно, стали говорить, и вдруг Глеб Истомин сказал такие слова:

- А мне, Славка, вообще никто не нужен. Хороший он там, расхороший меня это не дерет. Мне одному лучше всего. Я один - я сам себе, и никто меня не касайся. Я и сплю один. С Зинаидой никогда не сплю. Моя кровать, я сам на ней - все.

И он замолчал, удовлетворенный, нимало не заботясь о впечатлении, которое произвело его несколько необычное заявление на собеседника. Дело в том, что Глеба Истомина никогда не заботило, какое он производит впечатление на кого бы то ни было.

И, сказав то, что хотел сказать, Глеб уснул тогда спокойно и глубоко, а "зеленый мастер" проворочался чуть не до утра и утром проспал завтрак, а Глеб его не разбудил и в восемь усадил отписывать наряды, а в полдевятого котлопункт уже закрыли. До обеда.

Такая примерно была у Глеба Истомина установка. И вместе с тем Истомин любил власть. Причем это было даже не честолюбие, что можно было бы понять, а какая-то ненормальность, которую понять трудно. И заключалась эта ненормальность вот в чем; Глеб любил моменты, когда человек так или иначе зависел от его решения. Тогда Глеб с решением тянул, как говорится, выматывал душу, и это ему нравилось. Например, того же Славика он по десять дней не отпускал с участка, а когда Славик попросил однажды отгул, напомнил, что рабочий день у них ненормированный, и не отпустил даже в воскресенье. И сам оставался, и Славика не отпустил. Если бы Славик стал проситься, да еще распустил бы слюни, Истомин, возможно, и отпустил бы его. Помытарил бы, но отпустил. Но Славик был молодой, ласковый, но гордый и проситься не стал. А в следующую субботу собрался и заявил решительно:

- Уезжаю.

И был готов к скандалу и к разбирательству у Зудина.

Но Истомин тогда сказал просто:

- Валяй...

И Славик уехал.

С Зудиным Истомин столкнулся месяца через два после того, как Зудин принял дела. Прежний начальник Светлый устраивал Истомина уже тем, что практически на участок не приезжал, а если приезжал, то как-то празднично: соберет людей, пошутит, проведет легкую политинформацию - с юмором, остроумно, с эрудицией - и уедет. И все довольны.

И главбуху Светлый тоже воли не давал. Это было известно. Главбух, бывало, упрется: не буду платить, не положено, то да се. А Светлый - плати, и точка. Люди, мол, работают в труднодоступных местах, себя не щадят и так далее. План дают. Так что плати. Ну, бухгалтер подскажет насчет нарядов, так что все по закону получалось. И деньги большие, и по закону. А наряды-то он, Истомин, закрывал, закрывает и закрывать будет. И тут уж его власть.

Конечно, если ты триста кубов отсыпал, триста и будет закрыто. Тут уж ни прибавить, ни убавить. Хотя прибавить, в сущности, можно, потому что кто будет карьер мерить, сколько грунта вынуто, - кто будет? А никто не будет. Не до того. БАМ строим - это главное. БАМ спишет. Но дело не в этом. Кубы кубам рознь. В зависимости от грунта. Песчаный - одно. Смешанный - другое. Скальный - самая высокая расценка. А это уж старший прораб определяет какой. В этом вся и загвоздка.

Зудин тогда впервые приехал на участок Веселая. Приехал хмурый, сосредоточенный, не улыбался. Дело в том, что участок Веселая отсыпал автомобильную дорогу и план по километражу не выполнял. По кубометрам отсыпанного грунта выполнял, а по километражу - нет. Приехал Зудин в четверг после разговора с электросварщиком Забелевичем. Забелевич неделю проработал на участке Истомина - варил бойлерные системы в вагончиках, помогал технику ремонтировать; он вообще-то безотказный был, Забелевич. И веселый. Свой, можно сказать, допотопный трактор "Беларусь" со сварочной установкой называл не иначе как "Аполло" и ставил его непременно рядом с импортным бульдозером "Интернейшнл-хорвейтер", приговаривая при этом:

- Удостоим "Интер" своим соседством!

Называли Забелевича полушутя-полууважительно "Сварной" и говорили одобрительно:

- Ничего, Сварной у нас в порядке...

Узнав, что Забелевич приехал с участка Веселая, Зудин вызвал его в кабинет.

- Как, Сварной, дела?

- Нормально, - ответил Забелевич, - сварил что надо.

- А на участке вообще-то?

Забелевич пожал плечами.

Можно было ожидать, что он скажет примерно так:

"Я сварной, а не прораб, с меня и спрашивайте за сварку, а не за участок".

И если бы он так ответил, Зудин бы возразил ему на это таким образом. Он сказал бы: "Но ты еще член партбюро, товарищ Забелевич, поэтому я тебя и спрашиваю".

Но Забелевич не стал ничего говорить. Он пожал плечами, и посмотрел внимательно в лицо своему новому начальнику, и прочел на этом лице серьезность и большую заботу.

- Так что на участке? - опять спросил Зудин и посмотрел испытующе на Забелевича.

И Забелевич сказал:

- Бардак на участке, вот что.

- Я так и думал, - сказал Зудин.

Но расспрашивать не стал, а попросил позвать к нему главбуха и нормировщицу и стал готовиться к поездке на участок Веселая.

На участок Зудин приехал не один, а с геодезистом. Геодезист был молод, худосочен и волосат. Тощая бороденка, усы и большие голубые глазищи делали его похожим на семинариста Истомин однажды в Киеве, в Лавре, заспорил с одним семинаристом (Истомин тогда еще в техникуме учился, после армии), так тот семинарист похож был на этого чертова геодезиста. Такой же жидкий, и глаза голубые, пронзительные, и какая-то была в них старательность. Начали со святых мощей, перешли вообще на религию; семинарист подкованный оказался, сыпал терминами чуть ли не марксистскими. И получилось вот что: с одной стороны, Истомин знал, что бога нет и все это бред и поповские выдумки; с другой стороны, прижать к стенке семинариста никак не удавалось. Скорее, наоборот, семинарист своим тихим голосом все время прижимал Истомина к стенке. Глеб Истомин тогда плюнул в сердцах и ушел.

Истомин хмуро подал руку, знакомясь, невнятно пробурчал фамилию, а геодезист вцепился своими бестелесными пальцами в истоминскую лапу и назвался на украинский манер - Петро и заглянул Истомину в глаза, и взгляд у него был голубой, пронзительный и - старательный, как у того семинариста. Только вместо черной поповской униформы был на нем брезентовый плащ с капюшоном да сапоги с отворотами, а так - точная копия.

Зудин велел Истомину готовить бумаги для проверки, а сам вместе с геодезистом и "зеленым мастером" Славиком, погрузив в вездеход теодолит и геодезическую рейку, поехал мерить карьер, причем Глебу Истомину показалось, что водитель вездехода Кешка-танкист, перед тем как дать газ, посмотрел на него как-то со значением, одарив напоследок недоброй белозубой улыбкой.

Работа в карьере шла полным ходом, придраться здесь было не к чему. Экскаватор работал как часы, машины подходили споро - простоя не было. Однако это был четверг, тот день недели, когда работа смены набирает, как правило, наилучший темп. И, пока Славик и Петро мерили карьер, Зудин, сидя в кабине вездехода, прикинул дневную выработку смены - получилось выше нормы и записал в блокнот. Потом, уже сидя в прорабской, он сравнил дневные выработки. Получилось так, как он предполагал: в понедельник - пятнадцать процентов нормы, во вторник - семьдесят процентов, в среду - сто пять, в четверг - сто двадцать.

- Табель работ, - потребовал Зудин.

Истомин достал из потрепанной папки табель.

И тут начался тот самый памятный разговор, который превратил Истомина в непримиримого врага начальника мехколонны. Он и раньше, просто на взгляд недолюбливал Зудина, а теперь стал его определенным врагом.

Прежде всего Зудин прогнал из вагончика молодежь. Он просто посмотрел на Славика и Петра и коротко сказал: