Григорий Свирский - Андрейка Страница 11

Он называл эту операцию "укрощением пивного стада". Соединит "стадо" шлангом, -- ура! Пиво качали наверх, а он убегал на улицу: в каменном подвале укрывалась зима, не побегаешь -- насмерть закоченеешь, и к тому же тут нестерпимо воняло прокисшим пивом... А наверх -- нельзя. Боялся и выглянуть. Там матерщина, драки, полицейские облавы. Нет, лучше уж он отсидится в эти часы под старым одеялом с дыркой для головы в своем могильном склепе.

Как-то Барри, спустившись вниз, поглядел на Андрейку, на его согнутую измученную спину, содранную до крови руку, на дубовые бочки, которые высились над ним, как башни, и произнес с состраданием в голосе:

-- Пойдешь наверх, Эндрю! Помощником бармена... Хозяина уговорил... Никто не спросит никаких документов... Драки? Что тебе драки! Когда начинается свалка, бегом за стойку. Она из дуба. Ее и пуля не возьмет. К тому же драка никогда не перейдет за стойку: прольется пиво! Кто допустит такое?!. Кровь? Сколько угодно...

Строго говоря, Эндрю, драки нас вообще не касаются. Это бизнес Мак Кея. Я тебя представлю ему, на всякий случай.

Мак Кей, невысокий, со сломанным носом, атлет выбрасывал кого-то из дверей. Вытерев руки о свою кожаную куртку, он подошел знакомиться. У Мак Кея были чугунные кулаки и чудом державшееся на сдвинутой вбок переносице... пенсне. Андрейка никогда не видел боксеров в пенсне и тихо засмеялся.

Спустя несколько дней Мак Кей уже не вызывал у него улыбки. Какой-то черный парень в кепочке не вернул ему долг, Мак Кей сказал: отдашь деньги завтра или тебе сломают руку.

На другой день черный в кепочке явился в бар со сломанной рукой...

Когда к отелю подкатила, дико треща, мотоциклетная банда в черных шлемах и кожаных куртках, началось побоище, как в кино. Только всерьез. Насмерть! На эстраде шел очередной стриптиз, черная девчушка скинула лифчик, мотоциклист с холеной бородкой швырнул в нее бутылку с пивом. Мак Кей призвал его к порядку, -- тут же о Мак Кея разбилось бутылок пять. Мак Кей взял бейсбольную биту, всегда стоявшую в углу, и со всего размаха ударил мотоциклиста в черной куртке по черепу...

-- Убили! Убили! -- пронзительно закричала женщина за столом...

Барри показал рукой Мак Кею, чтоб тот исчез и взялся за телефонную трубку... Нагрянет полиция? Нет, он вызывал, в испуге услышал Андрейка, уж не просто полицию. Специальный отряд "task forse" в пуленепробиваемых жилетах...

Что происходило наверху, можно было только догадываться. Андрейку турнули вниз, к бочкам, и он слышал лишь топот и грохот падающей мебели.

На другое утро Мак Кей явился на работу как ни в чем не бывало. В франтоватой кожаной куртке на молниях, в широких, как трубы, вельветовых брюках с бездонными карманами. И в пенсне. Андрейка спросил Мак Кея, как он мог так -- по непокрытой голове бейсбольной битой... Тот же умер.

Мак Кей расхохотался.

-- У этих мотоциклистов двойной череп. Вместо серого вещества еще одна кость. А ты говоришь, убьешь... Что?

И действительно, обошлось. "Убитого" похлестали по щекам: "Вставай, парень, твоя станция. Приехали". Тот очнулся и врезал кулаком полицейскому офицеру, который хлопотал над ним...

Целый день убирали стекло и поломанные стулья.

Такие драки бывали не часто. Но раз в месяц -- непременно... Вначале Андрейка пугался. Но как-то, в момент потасовки, шмыгнул под стойку и, сев на пол, спиной к залу, достал из бокового кармана флейту-пикколо, подаренную ему Барри. Заиграл "Турецкий марш". Как выяснилось, очень успокаивает...

Наконец Андрейка оглядел из-под стойки зал. Постоянные посетители уже сидели на уцелевших стульях. Любопытство не оставляло его. Кто они? Чем занимаются? Вот мулат Джо, который, знакомясь, неизменно говорил о себе с гордостью: "Рожден в Алабаме". Он был толст неимоверно. Любая его рубашка кончалась на груди. Живот голый. Не человек, а Вандомская колонна. Когда колонна подымает руку, на ней нет живого места, все порезано, исколото. "Нет, вот еще осталось", -- и он добродушно показывал нарост мяса между указательным и средним пальцем. "Берегу резервы". -- Джо улыбался.

На его шею были наброшены десятка полтора золотых цепочек. С золотыми пятиконечными звездами, полумесяцем и магендовидом. На руках -- золотые браслеты и цепочки помассивнее. "Это, -- объяснил он, -- у меня не отберут. Пойду в тюрьму -- есть что продавать. И жить... "

Чем был занят Джо? То и дело посетители спрашивали стоявшего за стойкой Андрейку, за каким столом Джо, и Андрейка называл номер столика, который обычно был скрыт глухой перегородкой.

-- Кто этот Джо? -- спросил Андрейка у Барри.

-- Продавец пыли... Белой пыли, -- добавил он, так как Андрейка растерянно моргнул.

-- Крупный?

-- Крупный?! Крупные ездят в "кадиллаках". А это тюремные сидельцы. Как видишь, он точно знает, что через полгода-год, он попадет за решетку. Это его не волнует. Дадут трояк, и все дела.

Каждую субботу в отеле было шоу, на которое Андрейка вначале поглядывал из-за стойки с недоумением, порой со страхом. То голый по пояс мужчина с разбухшими женскими грудями кормящей матери пел под гитару. Голос -пронзительно-высокий, бабий. Песенки-экспромты. Юморески. У певца было природное чувство юмора. Толпа подхватывала шутки, хохотала. Барри сказал, знаменитость. Хозяин платит ему... О!

Затем, был коронный номер, который назывался "Mister police". Танцор в полицейской форме отбивал чечетку, а женщины стаскивали с него сапоги, брюки. Наконец, он оставался в майке и трусах, на которых было написано "police". И тогда одна из женщин поджигала спичкой трусы и майку. Они вспыхивали на теле танцора. В зале гасили свет. Пожар плясал и ходил по сцене колесом. Наконец, мужчина срывал с себя горящие клочья одежды и представал перед зрителем в чем мать родила.

Тогда зажигался свет и танцор кланялся. Police была повержена...

Толпа вывалила на улицу вслед за своим кумиром с женскими грудями. В зале остались лишь постоянные жильцы отеля. У столика возле окна Элеонор -тощая белокурая канадка, мать восьмерых детей. Кулаки у нее в ссадинах и царапинах. Соседи называли ее "Элеонор-эмансипация". Детей "Эмансипации" одевала, кормила, возила на специальном автобусе в школу мэрия. Старшие следили за младшими. Летом детей Элеонор забирали в кемпы. Бесплатно. А Элеонор-эмансипация пила пиво с утра до ночи...

В стороне от Элеонор сидел маленький человек в кожаной шляпе и с капитанской трубкой. Вор-заика. Воровал он в крупнейших магазинах Торонто, чаще всего в "Итонс-центре". Украсть для него, по-видимому, было делом нетрудным. Проблема возникала позже: он никак не мог объяснить, что именно он принес. Как-то он попросил Андрейку выйти с ним на улицу. Он украл трансформатор, но никак не мог понять, что именно он ук-к-крал. "Вор-заика -- это трудные роды", -- смеялся Барри, видно, уже привыкший к завсегдатаям бара. Андрейка вернулся после этого разговора -- глаза круглые.

Уселся на раскладной стул, чтоб его не видно было. Но вскоре пришлось нести пиво архитектору, который сидел посередине зала, за единственным столом, накрытым не клеенкой, а белой скатертью.

Архитектор походил на большого обиженного пуделя, забившегося в кресло. Он непрерывно пыхтел сигарой и ставил на что-то большую печать.

Все знали, что поставить печать архитектора для строительных компаний Торонто -- большая морока. На пути -- бюрократические баррикады. Главный архитектор города строг невыносимо. И строители шли к белокурому завитому господину, осыпанному сигарным пеплом, который неизменно сидел в "Королевском отеле", за столом No...

Архитектор переехал в "Королевский отель" много лет назад, его доходы приводили в ярость пьянчуг и воров, Элеонор сбила с него очки и пыталась их раздавить, но Барри успел подхватить их с пола и отдать архитектору.

Архитектор плакал от побоев и время от времени ставил на бумаги печать со своим именем.

Строители платили по таксе -- от 50 до 500 долларов. В зависимости от сложности проекта...

Архитектор спился с круга, это знали все и во всех городах, как уверял Барри, но печать с его именем была настоящей. И поэтому строительство в Торонто, и богатых особняков в стиле "Вилла Боргезе", и скучных безликих "аракчеевских поселений", как называл Андрейка колонии одноэтажных домов-близнецов за высокими стенами, уродовавших город, все строилось строго по закону. С приложением всех печатей, до единой.

Как-то к Андрейке подошла индианка, попросила одолжить денег.

-- У тебя нет, я знаю, но в кассе есть. Дай до утра. Ребенок голодный.

Лицо у индианки было грубовато-широким, простым, как у фабричной работницы, и -- застенчивым. Она никогда не сидела в их растреклятом баре. Андрейка, нарушив все указания, дал ей десять долларов, а утром она принесла ему чек. Шмыгнула носом.

-- Хорошо, если я дам тебе чек? -- И замолчала.

Чек был незаполненным, а она стояла и виновато шмыгала своим широким и плоским носом.

-- У вас какие-то проблемы? -- встревоженно спросил Андрей. -Инвалидность? Ну, что-то с рукой?..