Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма Страница 11

Деррыбье осыпал ее поцелуями. Он забыл обо всем, словно в омут бросился. Он неистово ласкал ее обнаженное тело. Сейчас эта девушка была для него всем, точно громадный, необъятный мир, в который раньше не было доступа, открылся ему. Но все быстро кончилось. И вот уже холодные глаза — нет, не возлюбленной, хозяйки — презрительно смотрят на него.

— Эта тайна останется между нами, понял? — сказала она, поправляя растрепавшиеся волосы. Лицо ее при этом было злым.

А он стоял перед ней, и голова у него кружилась, как у пьяного. Во сне это все было или наяву? Он не мог понять.

Едва он успел выйти из комнаты, как Хирут пожалела о том, что произошло. Надо же так унизиться! Со слугой! Она и вообще-то была холодна с теми, кто знал ее как женщину. Не любила вспоминать о случайных встречах, хотя они были нередки. Многих мужчин сбивала с толку ее кажущаяся доступность. Ею можно было овладеть и при первой встрече, даже в машине. Но потом… потом она отказывалась продолжать знакомство. Ей нравилось мучить мужчин: со злорадством наблюдала она, как некоторые сгорают от неутоленной страсти к ней.

Соблазнив Деррыбье, она удивлялась себе — почему ей доставляют радость такие неуклюжие, грубые ласки? Но когда Деррыбье ушел, Хирут решила, что больше не желает видеть его в своем доме…

Шли недели, месяцы. Хирут подчеркнуто пренебрегала им. А Деррыбье страдал. Ему все время хотелось видеть ее. Однако когда он неожиданно встречался с ней, то чувствовал себя неловко, терялся под ледяным взглядом девушки.

Как-то он гладил рубашки хозяина. Прикоснулся горячим утюгом к одной и задумался. Когда очнулся, увидел, что она дымится — безнадежно испорчена. Госпожа Амсале набросилась на него с руганью:

— Такой расход! Что с тобой происходит?

— Не заметил, что утюг перегрелся.

— Нет, не в этом дело. Ты целую неделю сам не свой. Зовешь тебя — не дозовешься. Обращаешься к тебе — ты не слышишь. Говоришь тебе что-либо — не понимаешь. Видно, невесту тебе надо! Вот что! Наслушался речей о равенстве, о свободе! Вот и размечтался! А ты делай свое дело, и все тут. А не то вон из моего дома! — пригрозила она.

Вечером, за ужином, госпожа Амсале пожаловалась на него мужу:

— Совсем перестал соображать! А ведь какой был ловкий. Бог его знает, что с ним случилось.

— Врет он, что по вечерам ходит на учебу, — вмешалась Хирут, искавшая повод очернить Деррыбье в глазах родителей. — Я слышала, он бывает в другом месте. С этими бездельниками все умничает…

— Ах, вот что! — Амсале от возмущения даже ложку бросила.

— Чего же он хочет? — спросил ато Гульлят.

— Чего хочет? Наивный ты человек! То, что дал бог, может отнять человек. Вчера я слышала на улице разговор каких-то бездомных бродяг: «Если не вырвать гнилой зуб, здоровья не жди». Чужак — всегда чужак. Лучше вовремя выдворить его из дома, пока он чего-нибудь не натворил.

— Мама совершенно права. На прошлой неделе Теферра хотел послать его за сигаретами. Знаете, что этот наглец ответил? «Я тебе не слуга! Чем ты лучше меня? — говорит. — Ничем! Меняешь костюмы да машину водишь! Ну и что? Пустое это все!» — Повернулся и вышел.

На этот раз Хирут не солгала. Деррыбье терпеть не мог Теферру. Он ревновал Хирут к нему.

— Ладно бы только это. На днях он выгнал Белячеу, когда тот пришел к нам. Даже палкой на него замахнулся.

— Сына раса Дасмена! Палкой! Негодяй! Мало ли какие гости могут прийти в наш дом! Позовите его! — Ато Гульлят не на шутку рассердился.

Вошел Деррыбье, учтиво поклонился, держа руки за спиной.

— По какому праву ты не пускаешь гостей в мой дом?! Думаешь, это дом твоего отца? Отвечай!

Деррыбье молчал. Хирут и мать вышли из комнаты.

— Даже ответить не считаешь нужным! Зазнался! — в бешенстве кричал хозяин. Он сорвал со стены плетку — искусно сработанная вещица висела там для украшения — и что было силы стегнул ею слугу — раз, другой, третий…

Деррыбье не шелохнулся. Крепко стиснув зубы, он молча сносил побои.

— Проси пощады, негодяй. — Ато Гульлят заметно устал и опустил плетку.

— Иное слово, хозяин, ранит больнее плети, — сказал Деррыбье, выходя из комнаты. Неужели Хирут нарочно это подстроила? Он остро почувствовал свое одиночество. Жизнь показалась бессмысленной.

«Она не замечает меня, не говорит со мной, я для нее просто вещь. Но она-то живет в моем сердце. Если бы в тот роковой день я не вошел к ней, я не был бы так несчастен сейчас. Что мне остается? Молча страдать? Покончить с собой? Ведь ничто не удерживает меня в этом мире. Отверженный, презренный слуга — вот моя доля. Умереть — уйти в мир иной!..» Он попытался представить себе такой финал и ужаснулся. Нет, надо стать достойным ее человеком. «Я докажу ей, что могу в жизни многого добиться. Прочь отсюда, из этого опостылевшего дома…»

После того дня Деррыбье сильно изменился — стал замкнут, угрюм. Госпожа Амсале настаивала на том, чтобы его выгнать.

— Пусть убирается восвояси. Пригрели змею на груди. С меня довольно, — твердила она мужу ежедневно.

— Не могу я его прогнать, — возражал ато Гульлят.

— Высек, а теперь сжалился! Бедняк не знает места, пока ему не укажешь. Нечего его жалеть. Я, бывало, частенько наказывала слуг. Вот тогда был полный порядок.

— Ну что ты никак не угомонишься? Думаешь, мне охота его в доме терпеть? Но он слишком много знает. А время теперь ненадежное. Солдаты снова начали роптать. В стране неспокойно. Его надо выпроводить тихо-мирно. Он видел, как я прятал оружие. Обидь его — еще неизвестно, чем он ответит. Мстить будет. Лучше подыскать ему работу… где-нибудь в другом месте.

— Ради бога. Только пусть убирается из нашего дома.

Тем временем Деррыбье сам решил уйти. Невмоготу ему было жить под одной крышей с Хирут. Он даже навестил приятеля, которому давал взаймы сто бырров, но, как назло, денег получить не удалось. Транжира, как всегда, сидел без гроша в кармане, хотя клятвенно обещал вернуть долг через неделю. Пришлось изменить планы. Но еще дня через три ато Гульлят позвал Деррыбье к себе и сказал:

— Чего тебе в слугах прозябать? Парень ты толковый, тебе настоящая работа нужна. Хочешь, помогу устроиться в Министерство информации и национальной ориентации?

Деррыбье сразу согласился.

Не теряя времени, он подыскал себе квартиру.

Трудно было Деррыбье покинуть дом ато Гульлята — ведь он жил здесь с раннего детства. С тоской он оглядел в последний раз комнаты, где сроднился с каждой вещью, любовно коснулся