Сергей Мстиславский - Откровенные рассказы полковника Платова о знакомых и даже родственниках Страница 12

— Ушел тигр? — чуть руками не всплеснул Басов.

— Нет, уходить зачем? Уйти не дали, — спокойно сказал, вновь приступая к ломтю с медом, штабс-капитан. — Убили тут же, на Ахметке. Да Ахмета-то, собачьего сына, он уже успел задрать: всю шкуру спустил с черепа. Так и бросили. А все винтовка. С мултуком, с некультурным, этого бы не случилось. Бил бы, как раньше, по убойному месту, а тут форснул культурой, а от нее, извините, одно оглушение.

— Ну, ты опять о печальном, — томно проговорил приведший нас адъютант. — О людоеде, о культуре и прочем. Это и нам, и гостям ни к чему.

— Верно, — поддержал кто-то с дальнего края стола. — Отец командир! Время к закату, не пора ли к вечерней молитве строиться.

— Время, точно, — крякнул батальонный. — Господа офицеры! По звуку команды офицеры мгновенно отставили стаканы с чаем и вытянулись.

— Срочно, лично, секретно! — скороговоркой пропел адъютант, держа руку у козырька неведомо как оказавшейся у него на голове фуражки. — Запросить господ офицеров N-ского линейного стрелкового Его Величества батальона: простую зорю или зорю с церемонией?

— С церемонией, — подмигнул нам штабс-капитан, рассказывавший о тигре.

И все на разные голоса согласно подтвердили:

— С церемонией.

— Онипчук! — крикнул командир. — Готовь с церемонией.

— Слушаюсь! — отозвался голос из-за двери. Офицеры поспешно стали снимать кителя. Адъютант, посвистывая, отстегнул будто невзначай шпору.

— Левченко, не лукавь! — погрозил ему пальцем батальонный.

— На тигров в шпорах не полагается, — начал было Левченко. Но полковник окрысился:

— Устав знаешь? Тебе зачем шпоры даны, перед барышнями хляскать? А боевой случай — так ты без шпор? На тигра — так без шпор? Посажу на гауптвахту!

— Позвольте, я не совсем понял: при чем тут, собственно, тигр? осведомился вдруг забеспокоившийся слегка Басов.

— Как при чем? Сейчас мы вам тигра покажем. В натуральную величину. На задних-с лапках!

— Да где же он у вас здесь? В клетке, что ли? Или… чучело?

— Чу-чело?! Ты слышишь, Левченко? — задавился хохотом штабс-капитан. Живехонький, дорогой мой. Вы думали: зоря с церемонией в боевом-то, в гвардейском, так сказать, стрелковом батальоне — это что? Трень-брень, шуточки? Тигр-с, сударь! Не видели? Не слышали? Увидите! Кому первому идти, господа? Или гостям без конкурсу?

— Нет, зачем же? Надо поровну, по-товарищески. — (Это — Фетисов.)

— Правильно. Первое правило игры. Савельев, давай жребий.

Савельев, худенький поручик с хохолком, уже встряхивал в фуражке бумажные свернутые ярлычки. Онипчук, денщик, просунул голову в приотворенную дверь:

— Готово, вашбродь!

Мы, гости, все же тянули жребий первыми: бумажки оказались пустыми; за нами — офицеры, в порядке старшинства. Шли тоже пустышки. Наконец один из поручиков, развернув свою бумажку, кашлянул и прочитал:

— "Тигр".

— Твое счастье, Петруша. Пожалуйте, господа!

Батальонный распахнул дверь в соседнюю комнату.

Мы вошли, невольно осматриваясь. Но в комнате ничего особенного не было; бросалось в глаза лишь отсутствие мебели. Только по самой середине белел накрытый длинной скатертью стол, обставленный стульями. Перед каждым стулом — рюмка водки; посередине стола, шеренгой, тарелки с закусками и хлебом; бутылок не было. У дверей навытяжку Онипчук и еще какой-то солдат: винтовки — "к ноге".

Все сели, кроме Петруши. Да ему и стула не было. Он пошептался с батальонным, перекрестился:

— Ну, Господи благослови! " И вышел в охраняемую солдатами дверь.

Машинально я протянул руку к стоявшей передо мною рюмке. Но сосед остановил:

— Храни вас Бог. Слушайте.

Все замолкли, напрягая слух. Стало неспокойно. Не может быть спокойно, когда шестнадцать здоровых и крепких людей вслушиваются в тишину, затаив дыхание.

В соседней комнате — не в той, из которой мы вышли, — послышалась какая-то возня, потом дикое рычание и неистовый вскрик: мы узнали голос Петруши:

— Тигр идет!

— Скорей лезьте под стол, — шепнул сосед слева.

— Под стол?! — вспыхнул я было от обиды.

Но, к удивлению моему, второй сосед мой, адъютант Левченко, без малейшего смущения, звякнул шпорами, легко юркнул под скатерть. Более того, сам полковник, улыбкой раздувая усы, подтягивал брюки, явственно собираясь последовать его примеру. И на той стороне сидевшие один за другим пропадали под столом. Полез и я. Через минуту все шестнадцать были в сборе, на корточках, прикрываясь свисавшими полотнищами скатерти.

Дверь хлопнула. Нагнувшись, я увидел приближавшиеся ноги в высоких сапогах. И затем — голос Петруши:

— Раз!

Он сделал шаг вдоль стола, лихо сомкнув каблуки.

— Два!

Еще шаг.

— Три!

Мы сидели не шевелясь. Ноги обошли стол. До нас долетало:

— Десять… Одиннадцать…

И довольное покряхтывание.

— Последняя!

Без всякой вежливости, боднув соседа головой, Левченко устремился из-под скатерти. Я за ним. У пустого стола сидел, несколько разрумянившись, Петруша и с аппетитом закусывал. Все шестнадцать рюмок были пусты.

Левченко быстро сел на ближайший стул.

— Скорее занимайте место!

Я поторопился сесть. Вовремя! Потому что со всех сторон, спеша и толкаясь, подымались из-под стола фигуры. Кто запоздает — останется без места.

Без места остался Фетисов, намеренно задержавшийся под столом. При общем смехе его отправили в соседнюю комнату — «тигром». Онипчук с солдатом, отложив винтовки, внесли одну за другой три четвертных. Поставили у окна.

— Заряжай.

Старательно поддерживая бутыль, солдаты вновь наполнили рюмки.

И, едва налив, Фетисов не совсем уверенным голосом крикнул:

— Тигр идет!

И все снова поскидывались со стульев. Надо отдать справедливость Петруше: несмотря на шестнадцать рюмок, он соскочил на пол с чрезвычайной, совершенно балетной легкостью.

На Фетисова надежды у нас были плохи: управится ли он с шестнадцатью рюмками? Он и сам в себе, видимо, не был уверен. По крайней мере, его ноги в обтянутых брючках со штрипками подрагивали, когда он подходил к столу.

— Раз!

Ноги стали отмеривать рюмки вокруг стола:

— Четыре… пять… шесть…

После восьмой быстрота хода заметно изменилась. После двенадцатой «тигр» потоптался на месте и спросил неожиданно тоненьким голосом:

— А закусывать можно?

На что капитан ответил басом из-под стола под хохот Петруши:

— Ничего подобного! Только после шестнадцатой.

— Последняя.

Мы ринулись. Басов выскочил из-под стола в одном сапоге: Петруша держал его за ногу, дабы подвести под «тигра». В завязавшейся борьбе поручик оказался в ремизе: возясь с Басовым, он потерял время и вылез последним — без места.

— Успокоишься преждевременно, Мелхиседек, — просипел щетинистый капитан.

— Почему Мел-хис-ти-сек? — старательно выговаривая слоги, спрашивал Фетисов.

Он, видимо, осоловел, но бодрился.

— Потому что ругается — длиннее не придумаешь. Ну и мастер! Как начнет — прямо на три версты расстояния. Артиллерию перестреляет.

И, в пример, капитан начал развертывать перед нами такое сложнейшее и действительно бесконечное ругательство, что окончить, пока наливали рюмки, ему не удалось.

Мелхиседек рявкнул из соседней комнаты не своим голосом:

— Тигр идет!

И мы, уже окончательно войдя в игру, нырнули под стол, сталкиваясь плечами и головами…

Время шло. «Тигры» менялись. Иные прошли уже по три круга, другие по два. На спусках и подъемах все чаще случались столкновения и даже прямые катастрофы. Под столом было удушливо жарко от разомлевших тел и спиртного дыхания шестнадцати расслабелых ртов. Ноги сменявшихся «тигров» все медленнее и неувереннее огибали стол, иногда подозрительно долго застаиваясь на месте.

— Эй, ты! — кричал тогда из-под стола батальонный. — Поджиливаешь, закусываешь!

На что обвиняемый, лягнув ногой под стол, хрипел:

— Докажи. Где ве-вещественные доказательства?

В одном из туров я оказался рядом с Жоржем. За ним числилось уже 32 рюмки: для непьющего — порция. Глаза помутнели; он беспрестанно тер рукой лоб.

— Ну как дела, Жоржик?

Он посмотрел на меня слишком пристально, потом на себя — и вскрикнул:

— Голый!

— Кто голый?

— Я! По-зор!

И, встав, сделал попытку завернуться в скатерть. Я схватил его за руки. Он отбивался:

— Некультурно быть голым. Я — голый! З-заверни меня, пожалуйста, скорей!..

Не знаю, удалось бы мне доказать ему, что он ни в малой мере не голый, но из соседней комнаты грянуло:

— Тигр идет!

Мы опустились под стол и… там и остались.

Не одни. К этому моменту под столом покоилось уже не менее шести «мертвых» тел, оказавшихся неспособными по магическому слову «последняя» вылезти из-под скатерти. Некоторые спали, другие пробовали еще подняться. Жорж, попав на кучу тел, расстегнул внезапно разумным жестом воротник, положил голову на чей-то живот и сейчас же заснул. Я собирался было выбраться по сигналу, но ближайший ко мне, толстый, "тяжелого веса", офицер стиснул меня крепкими, как медвежьи лапы, руками: