В Бурцев - Борьба за свободную Россию (Мои воспоминания) Страница 12

В этих планах свободного органа заграницей для меня утопали и политически и фабричный террор, и все планы крестьянских и рабочих восстаний. Орган сделает невозможным для реакции ее дальнейшее сопротивление, - и тогда нам не нужны будут ни народные восстания, ни политический террор, ни цареубийство!

Уезжая из России я не мог допустить, что заграницей не встречу сочувствия этим своим планам, или же, что нам не станут помогать из России, когда там будет начато дело.

Поэтому, пробираясь заграницу, я еще в России договорился кое с кем, помимо кружка "Самоуправления", по поводу этой моей главной мечты - создать свободный орган. Я просил этих лиц, чтобы они, как только сообщу им, что нашел заграницей нужных людей, устроили бы объезд по России, собрали нужные большие средства для постановки свободного органа и связались бы с нами.

Эти свои надежды на огромную роль заграничной литературы я привез в Женеву из России вместе с моей глубочайшей верой в огромное значение легальной русской литературы и таких ее органов, как раньше были "Отечественные Записки" или как тогда существовавшие "Вестник Европы", "Русские Ведомости" и т. д. Но в, то же самое время я был убежден, что одной легальной прессы для борьбы с правительственной реакцией недостаточно, что многое для нее недоступно по цензурным условиям и что она сама приобретет несравненно большее значение, если одновременно с нею будет существовать заграницей хорошо поставленный свободный русский орган.

(63) О необходимости создать такой орган, как "Колокол", я заговорил еще в Цюрихе в первом же моем разговоре с первым же эмигрантом, с кем я встретился, с Дембо. Но я сразу увидел, как нова и чужда для него эта моя задача и как она показалась ему несбыточной по своей грандиозности. Все то, о чем он мечтал, а вместе с ним мечтало и большинство других эмигрантов, - это было создание кое-какой партийной литературы. Такого рода литература отчасти и создавалась тогда кружком народовольцев Лавровым, Русановым, Рубановичем, Серебряковым и другими. Они издавали "Вестник Народной Воли" и напечатали несколько брошюр и книг революционного и социалистического характера. Аналогичными с ними по форме, но иного направления, были издания Плеханова и Аксельрода.

Но кто более всего поразил меня своим скептицизмом относительно возможности создания свободного органа заграницей, так это был Дебагорий-Мокриевич, а еще того более - Драгоманов. Как искусившиеся заграницей в таких опытах, они добродушно выслушивали мои проекты и каждый день окачивали меня ушатами холодной воды.

Для них я был Манилов, не знающий и не понимающий русских людей. Когда я спрашивал их, кто бы, по их мнению, заграницей мог взять на себя эту задачу, то они убежденно говорили: никого нет! Когда я спрашивал, кто из, русских легальных писателей может для этого эмигрировать, они уверенно отвечали: никто, никогда для этого не эмигрирует!

Для меня такие категорические заявления, очевидно, наболевшие на душе у Драгоманова, казались абсурдом и, несмотря на всю их категоричность, я все-таки полагал, что необходимость органа так ясна и он может иметь такое колоссальное значение для всей борьбы с правительством, что общественное мнение должно же выдвинуть даже не одного, а многих публицистов, кто бы взяли на себя редактирование заграничного органа. А тот, кто возьмет на себя инициативу его издания, сможет собрать (64) вокруг себя и нужные литературные силы, и средства для его обеспечения, раз он уже создан.

Когда мы все же стали обсуждать, кто бы мог взяться за редактирование такого органа, то оказалось, что найти такое имя и очень легко, и очень трудно.

Прежде всего мы остановились на имени М. М. Ковалевскаго, жившего тогда заграницей в положений полуэмигранта, человека с большим и тогда уже европейским именем. Он пользовался широкой известностью и популярностью в России, был талантливым публицистом, глубоким ученым и человеком обеспеченным. Незадолго перед этим он за свой либерализм был лишен кафедры при московском университете и должен был уехать заграницу. Но Драгоманов, как ни высоко ценил Ковалевского, решительно заявил, что он на эту жертву никогда не согласится и для того, чтобы создать орган заграницей, не захочет сделаться эмигрантом и не пойдет по стопам Герцена.

Далее мы предположительно намечали имена некоторых других легальных писателей, как возможных редакторов органа, но Драгоманов всех их, хотя каждый из них казался ему в политическом отношении подходящим, отводил по тому соображению, что они тоже, как и Ковалевский, никоим образом не согласятся эмигрировать и скомпрометировать своего имени участием в свободной заграничной прессе. Страх перед Деп. Полиции среди русских общественных деятелей, по словам Драгоманова, был так велик, что он заглушал в них желание создавать "Колокол". С одним из таких наших кандидатов на редакторство мы вскоре, однако, успели снестись. Первое, что мы от него услышали, это условие, чтобы его обеспечили на десять лет. Против этого мы не могли иметь ничего в принципе, но в то время не могли даже обсуждать этого вопроса, так как у нас не было никаких средств.

Драгоманов как-то сказал мне, что дело создания свободного органа заграницей испортил Герцен, что после, его "Колокола" трудно найти достойных ему (65) подражателей. Я возражал Драгоманову, что сила органа, о котором мы говорили, заключается не в гениальном публицистическом таланте редактора, но в верной постановке всего дела, в живых протестующих статьях, в богатых корреспонденциях и разоблачительных документах, и что в настоящее время редактор несравненно менее талантливый, чем Герцен, сможет блестяще вести дело.

Орган, о котором мы тогда хлопотали и для краткости его называли "Колокол", мне рисовался приблизительно таким, каким впоследствии явился орган П. Б. Струве - "Освобождение". Но прошло не мало лет, прежде чем русские общественные деятели, как раз многие из тех, о которых мы думали тогда, сговорились и прислали заграницу П. Б. Струве, обеспечили издание, снабжали его из России статьями, корреспонденциями, разоблачительными документами и т. д. То же самое сделали тогда же и эсдеки, когда, с помощью Саввы Морозова, основали заграницей "Искру".

Но мы в Женеве, в то время сидели без средств и не имели возможности кого-нибудь вызвать из России для редактирования органа.

В поисках за кандидатами на редакторство, лично я остановился на имени Драгоманова.

Для меня - Драгоманов был крупным общественным деятелем и замечательным политическим писателем, и не только ученым, но и талантливым публицистом. Он пользовался общим доверием и у него были обширные связи и среди русских и иностранных писателей и деятелей.

Правда, я знал, что были у него и разного рода "но". Его считали упрямым украинофилом, взгляды которого не всегда приемлемы для русских вообще, - часто даже для таких людей, как редактор "Вестника Европы" Стасюлевич. Для иных он был неприемлем, именно, как эмигрант, - человек скомпрометированный в политическом отношении в глазах правительства. А для многих он в то же самое время был реакционером и врагом революционного движения. Но мне все-таки казалось, что (66) есть много и таких людей, для которых по отношению к Драгоманову этих "но" или не существует, или, по крайней мере, они за них не будут запинаться, когда нужно будет совместно работать.

Когда я сказал Драгоманову, что редактором того органа, который мог бы, если не вполне, то в значительной степени сыграть нужную роль, может быть он, то Драгоманов решительно замахал руками и стал уверять, - и Дебагорий-Мокриевич с ним соглашался, - что его никто не будет поддерживать, что он не найдет никаких средств, что он не только не в состоянии начать большого ежедневного или еженедельного органа, но даже не в состоянии издавать какой-нибудь, хотя бы ежемесячный орган в один-два листа.

Это для меня было абсурдом, но я не мог не согласиться с тем, что до сих пор дело обстояло именно так. Тем не менее, мне не хотелось помириться с мыслью, что так будет и дальше.

Еще более меня поразило, когда Драгоманов сказал мне, что если есть возможность начать орган с такой программой, о какой мы говорили, где бы защищалась идея национальной борьбы с правительством общими силами левых и правых партий, - так это можно сделать только под моим именем, так как обо мне, только что бежавшем из Сибири, никто не будет говорить, как о реакционере и враге революции.

Когда я ехал заграницу, я сам вовсе не имел в виду издавать там органа, и вообще не рассчитывал долго оставаться заграницей. Самое большее, о чем я мечтал, это принять участие в издании "Самоуправления", написать несколько статей о революционной борьбе и, если бы оказалось возможным, издать очерк революционного движения за последние годы, как дополнение к вышедшим тогда книжкам Кенана и Туна: я знал, какая ощущалась потребность в таком очерке. Когда я шел этапом в Сибирь, я внимательно опрашивал всех моих товарищей, участвовавших в различных революционных организациях, (67) и на основании этих сведений я и рассчитывал заграницей издать этот очерк.