История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев Страница 12

– А сколько твой-то мужик жалованья-то получает? – с интересом осведомилась Любовь Михайловна.

– Уж какой там жалованье, горе, а не деньги, двадцать рублей на нашу-то семью, – с недовольством высказалась Татьяна.

– Так это же почти корова! – возразила Савельева.

– Корова ли, не корова, а у нас в дому гроша ломаного нету, не водятся деньги у нас и на поди. Я уж в шутку говорила своему Кузьме, давай, мол, для счастья карман тебе нутряной пришью, а он смеется: «Все деньги, бают, не заработаешь, от трудов, говорит, праведных не нажить палат каменных, а от тяжёлой работы не будешь богат, а будешь горбат!» Он ведь у меня знает, чего и сказать-то! Да и вообще-то на него за последнее время какая-то лень напала, ведь крыльца-то у нас совсем нет, по чурбашкам прыгаем, а ему и горя мало. Давно, говорит, собираюсь сени поправить, да все руки не доходят. Изо дня в день на службу ходит, все некогда, а в свободное от службы время день-деньской он палец об палец не ударит. Совсем обленился, и в конце концов его обуяла такая лень, что не хочется притронуться к любому делу. И дети им приучены к тому же.

– И как с таким мужиком, да с такой семьёй и жить-то? – удивленно высказалась Савельева.

– Гоже тебе с таким-то хозяйственным и заботливым, все у вас есть, так жить, как сыр в масле купаться, – с завистью и досадой возразила Татьяна. – И все равно мы сами по себе живем, свой очаг имеем, дома обедаем, в люди обедать не ходим. В шабры занимать нужды не ходим, своей хватает, да я горе-то завязала узелком в тряпочку и спрятала под печку, домовому на потеху, пускай играет, да потешается, – горделиво хвалясь, ерепенилась Татьяна перед бабами.

– А мужик-то у тебя пьет, что ли? – полюбопытствовала Дарья у Татьяны.

– Нет, он у меня непьющий, в рот даженьки не берет, разве только когда с похмелья выпьет стаканчик-другой, – шутливо и с загадками пояснила Татьяна. – Как ему не пить! Он сейчас председателем совета стал, его угощают.

На второй день председательствования Кузьмы в совет по своим важным делам пришёл Вторусский мужик, а Кузьмы на своем месте не оказалось. Он да в розыски – пришёл на дом. Его встретила заспанная, вскочившая с постели в захватанной, проносившейся дохуда на объемистых грудях с раздвоенным гузком баба. На вопрос, где Кузьма Дорофеич, она, позёвывая широко распахнутым ртом, лениво ответила:

– Ево дома нету! – и как бы оправдываясь перед незнакомцем, неуместно добавила:

– Я с часик подремала, и, услыхав, кто-то идёт, очнулась. Вот, одна с ребятишками воюю.

В зыбке беспокойно закряхтел, захныкал, завозился ребенок

– Он, наверное, мокрый, а то и совсем обвалился! – объяснила Татьяна пришельцу, который не спрашивал ее об этом.

Мужик, обозрев внутренность избы. Видит: на полу, на разостланной ватоле в повалку, кто куда ногами, спят полуголые ребятишки. Некоторые из них, задрав кверху свои голые жопенки.

– Вот беспорточная банда! – проговорил мужик и ушел.

В тот день вечером с работы из совета Кузьма пришёл пьяным. Видимо, его сегодня там «обмывали». Смотрит Татьяна, а ее Кузьма вламывается в дверь, едва на ногах держась.

– Татьян, Татьян, не ругайся, – пьяно бурчал Кузьма, – вроде и немного выпил, а совсем опьянел, отяжелел, – как бы оправдываясь перед женой, бормотал он.

– Ты попонятливей говори, а то бухтишь, сам черт не разберет, – оборвала его жена. – А с какой стати ты напоролся?! – начала грозный допрос Татьяна Кузьме.

– Я не виноват, меня напоили, – бесчувственно бормотал Кузьма.

– Я вот возьму скалку и начну ею тебя ухобачивать, и об твои бока ухват обломаю! – пообещала она ему, не в шутку рассердившись. – Захлебнуться бы тебе этой самогонкой, чтоб у тебя всю внутренность наизнанку выворотило! – недружелюбно пожелала жена мужу такую напасть.

Не обращая внимания на упреки и ворчание жены, Кузьма, не раздевавшись и не разувшись, брякнулся на кровать. С его ног на пол, отлипая от подмёток, падали ошметки затвердевшей грязи.

– Да разуйся, окаянная твоя душа, всю постель изъелозил и пол обваландал. Сатана! – обрушилась с новой руганью Татьяна на Кузьму, а он, как и не слыша ее угрозы, пьяно и без возмущения пробормотал:

– А ты, Татьян, отдохни, а то совсем захлопоталась!

И вот сейчас, отвечая на Дарьин вопрос, Татьяна осведомила баб: третий день, как он запьянствовал.

– Поглядела я на него, а рубаха на нем вся в блевотине, самогонкой да куревом, спрегару от него разит, как из нужника. Я рубаху-то сняла с него и давай ее в сени выкидывать, чтоб не разило. Еле отстирала. А уж это куренье его до чего мне надоело! Нет той минуты завёртывает и курит, всю избу прокоптил и спичек в дому не напасимо.

– А ты в молодости любила свово Кузьму, ай нет? – с елейной улыбкой на лице полюбопытствовала Устинья Демьянова у Татьяны.

– Сначала-то любила, а потом вроде и перестала, – уклончиво пояснила Татьяна. – Хотя и сейчас, какой бы он ни был, а все же он муж мне, и зря его в обиду не дам никому! – защитительно и резонно отрезала она.

И вдруг ни с того ни с сего Татьяна бухнула при всех:

– Эх, кто бы мне спину растереть нанялся! Близ недели, как ее у меня ломит. Видать, простыла, просквозило где-то!

– Татьян, зачем ты растиральщика-то себе ищешь? Чай, у тебя есть свой, – осуждающе и образумевающе заметила ей Дарья.

– Да он не умеет! – с наивностью ответила Татьяна.

– Как это не умеет? – удивилась Дарья. – А вон сколько ребятишков-то тебе натёр! – под общий смех с весёлой усмешкой возразила Дарья.

– На это всяк горазд, дурацкое дело, нехитрость, – слащаво улыбаясь, продолжала Татьяна, – а растереть боль не всяк сумет, тут надо умеючи, так растереть, чтоб кости трещали. А мой-то на это не способен, на это у него силёнки не хватает. Он не разотрёт, а, как муха крылом погладит, – охаивала своего мужа Татьяна.

Присутствующий тут Николай Смирнов сдержанно промолчал, но взял себе на заметку до подходящего разу. Давненько он задорился на Татьяну и дорывался того, чтоб к ней подъехать и соблазнить ее. Подходящий случай для этого Николаю подвернулся. Но об этом в другой раз, а теперь о том, как однажды Кузьма утром, собираясь в совет на службу, никак не мог отыскать свою шапку. Или сам ее куда засунул, или ребятишки куда ее запсотили, только пришлось ему