Игра в … - Эльчин Гусейнбейли Страница 12

Гуламали это нечто, неожиданно свалившееся с небес, было карой Аллаха, посланной людям за неразумность. А позже в село пришли люди, говорившие не на вашем языке. Они осмотрели меня со всех сторон, даже под хвост заглянули, потом по очереди сидели на моей спине. Наконец, угостив меня пинком под зад, ушли. И больше не пришли. Я уже готов был их принять за хозяев. Судьба у нас такая: чтобы быть ослом, нам нужен хозяин. Как бы ни было тебе обидно, должен сказать, что наш патриотизм определяется хозяином. Все равно сейчас нас никто за ослов не держит. Даже волки близко не подходят. Да и ты, если увидишь меня, не узнаешь. Совсем упали в цене…

Иногда, скучая, мы беседуем о том, о сем с одноухим ослом Кархулу Гуламали, о котором я тебе говорил (оказывается, он долгое время не отвечал на мои крики по причине глухоты своей). О прошлом говорим, делимся наболевшим. Вспоминая, как дети, радуясь, ездили на наших спинах за травой, печалимся. Что может быть лучше, чем порадовать ребенка. Оказывается, осел Гуламали глух от рождения. Говорю от рождения потому, что он никогда не слышал своего крика и даже не знает, как он звучит вообще. А сам так орет, что все живое вокруг разбегается. Он хоть и глухой, но очень умный и мудрый осёл. Говорит, что с детства так пристрастился к газетам и столько их прочитал, что в конце концов Кархулу Гуламали отрезал ему ухо. Но ему это нипочем, потому как зачем глухому ухо, только мешало, если в колхозный сад там зайти или еще куда…

Каждый день я слушаю и не могу наслушаться его сказок о прошлом и соображений о будущем. Ты ведь знаешь, как я сказки люблю и этим похож на прадеда своего. “Весна придет, клевер прорастет" – эта мудрая поговорка посвящена нам, но и вы порой ею пользуетесь. Ну и на здоровье. Чем мы лучше вас… Из одного родника воду пили. Сказал “родник" и вспомнил, что родник Симузяр пересох, на днях пустил последнюю слезу.

Но не будем о грустном, чтобы не расстраивать тебя.

Осёл Гуламали, то есть мой друг и брат, рассказывает очень интересные вещи. По рассказам его наши с ним прадеды дружили чуть ли не с сотворения мира.

Твоя мысль о том, что “все зависит от судьбы”, часто приходит мне на ум, и я судьбой своей доволен, раз дети двух старых друзей, наконец-то, нашли друг друга. Не стану утомлять тебя рассказами об их дружбе, но иногда осёл Гуламали рассказывает такое, что трудно поверить. Гага, он говорит, что мы, ослы, раньше могли плавать и парить в небесах. Не знаю, правда ли это. Да еще каждый день повторяет, что сможем летать и сейчас, если захотим. Иногда, показывая на гору Моллалы, говорит, что уже долгое время тренируется и придет время, он оттуда взлетит. Если тело тяжестью своей потянет вниз, дух его взмоет к небесам.

Был бы ты рядом, спросил бы у тебя, правду ли говорит он. Надо сказать, у осла Гуламали нет имени. Ослам так и так не дают имен. Но я, пользуясь случаем, то есть отсутствием людей, назвал его “Тайгулаг”[1], и он не обиделся, потому как не слышит. Бедный Тайгулаг не слышал и звука посланной Аллахом кары. А Кархулу Гуламали, уходя, даже не отвязал его. Как услышал я это, сердце сжалось, так жалко его стало. Ты ведь знаешь, какой я жалостливый, еще с тех пор, как был осленком. Бедняга, три дня и три ночи он молчал в страхе перед волками. Наконец, пришла собака Гуламали, перегрызла веревку и выпустила его на свободу. Он тоже долго бродил в поисках живой души, пока случайно не встретил меня. Клянусь, гага, если б я не встретил его, то сейчас забыл бы, как кричать по-ослиному. Ведь мы кричим, в основном, встречая друг друга, от радости, потому что боимся одиночества. К тому же, зная, что его никто не услышит, ослу и кричать не хочется. А еще наш род кричит для того, чтобы уверить и себя, и других в том, что мы есть на этом свете.

Гага, душой твоей клянусь, я забыл все свои обиды. Только бы вы вернулись. Без вас эти края утратили вкус. Дразнясь, вы называли меня приданным Муртузы, так и осталось за мной это имя – “Джехиздик”[2]… Помнишь, когда у старшего гага родился ребенок, Муртуза подарила меня внуку, и вы все подсмеивались надо мной.

Я тогда только-только стал возить поклажу и, гордо вышагивая, не подавал виду, что мне тяжело, когда дети все разом садились на меня или же впрягали в тележку. Обижался на то, что вы так дешево меня цените. Поверь, теперь я не обижаюсь. Такое бывает. О вас же я помню только хорошее. Помнишь, как-то везя с ребятами сено, вы решили ехать наперегонки. У меня тогда болела нога, не мог бежать, как следует, а тебе, родной, это не нравилось. Ты всегда хотел быть первым и ударил меня серпом по голове. В глазах у меня потемнело, ноги стали спотыкаться, и я, не удержавшись, повалился на землю. Ты сразу спрыгнул с моей спины, открепил телегу, поднял меня, поставил на ноги и обнял мою голову. Этого я никогда не забуду. Я тебя так полюбил тогда. Вспоминая те дни, я страшно тоскую. А однажды, помнишь, ты так гнал меня, что оглобли телеги вдруг оказались впереди меня, и ты, перелетев через мою голову, упал на землю. Еле сдерживаясь от смеха, я тотчас остановился, чтобы телега не раздавила тебя. Да, хорошие были деньки.

Гага, я сильно скучаю. Хожу по селу из конца в конец. Вволю брыкаюсь, катаюсь по земле с боку на бок, кричу, в общем, делаю все то, чем наградил меня Господь. И еды вдоволь. Я даже поправился, морда округлилась и выровнялась. Теперь похож на вашу породистую корову, которой всегда завидовал. Наедаясь здесь и поправляясь, я словно предаю вас, съедая вашу долю. В общем, мне есть о чем написать да рассказать тебе…

А мечта осла Гуламали сбылась. Как я не просил, не послушался он меня. Сказал ему, не лети, кто на земле тогда останется, кто будет моим собеседником? Не послушался он и спрыгнул вниз. Сколько ни дергал руками-ногами, взлететь не смог и со стуком упал на землю. Открыл глаза, улыбнулся и сказал мне: “Хорошо я летел, не так ли, дух из тела