Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 124

Женщина у костра всё ещё улыбается. Давно уж ей не было так покойно. Она полна веры, полна предчувствия встречи с мужем. И рядом посапывает ребёнок и щурит бисерные глаза куропатка.

Костёр похож на чум, в котором веселятся огненные человечки, видать, напились веселящей воды. Пахнет мясом, чуть подгоревшим на углях. Женщина будит ребёнка. Он, не открывая глаз, отбрыкивается:

– Не хочууу.

– Поешь, Иванушко! Поешь, сынок! Мяско вку-усное! – и пахучий нежный кусочек толкает в рот ребёнка. Он жуёт во сне, потом требует: – Покорми пташку!

– Не забуду.

С удовольствием ест сама. Всё, что ни есть, она делает теперь с удовольствием. Дорогой выветрились тоска и печаль. О муже думает с тёплой нежностью: «Где-то мается, сердешный! Поди в снегах стынет. Аль вражьей стрелой поранен...»

...Отлас спустился за перевал, дал отдых спутникам и утомлённым оленям. Уж ночь брела по тундре, и буйствовала пурга. Пока ставили для атамана юрту, он пересчитывал нарты. Двух недосчитался.

– Кто отстал?

Снова вернулся к стоянке, оглядел встревоженно хлопочущих казаков.

– Лука! Васька! Кого недостаёт?

Лука метнул вокруг быстрый ласочий взгляд, тотчас определил:

– Григория и Мина с Марьяной. Поедем искать? – не ожидая ответа, пошёл запрягать оленей.

– Сам поеду, – остановил его Отлас. – Вот с ним, – он указал на Ому.

Мчались в ночь. Быть может, впервые за много дней вспомнил жену и малого Отласёнка: «Как они там? Поди, бедствуют?».

Нашли отставших верстах в четырёх. Казалось, и невозможно найти в такой закрутихе, но не таков Ома. Он, словно рысь, вглядывался в темень, нюхал ветер, ловя встречные запахи. И вот услыхал запах дыма.

Мин всё же надумал помереть. Наказывал своему юкагиру:

– Кончусь – в снег меня бросишь. Тихонечко, парень, без шума. У Володея и без меня забот много.

– Ой-ё! Хэй! – юкагир перепугался, ткнул оленей хореем и вмиг догнал нарту Марьяны. – Старик отходит. Говорит, в снег зарой. Говорит, без шума. Зарою – Отлас убьёт.

– Ага, без шума, Марьянушка, – подтвердил Мин, и зять с дочерью остались с ним.

Марьяна попрекала:

– Говорил, внука дождёшься. Ладно ли так-то?

– Неладно, сам понимаю. Да с внуком-то я, даст бог, там, – он ткнул пальцем в небо, – встречусь, Марьянушка.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Марьяна. – Помираешь сам – помирай. Ребёнку нероженому чо сулишь?

– Дак все там будем, доча. Один ране, другой – позже. Ребёнок, он после вас, конечно. Берегите его, камни искать учите... Лучшего ремесла не придумаешь.

– Сам решит, чем заняться, – возразила Марьяна. Она уж мало думала об отце и даже о Григории. Все её помыслы сосредоточились на ребёнке.

– Дак ведь жалко, ежели в роду вашем рудознатцы переведутся.

- Не переведутся – спускаясь сверху в распадок, усмешливо возразил Отлас. – Да и ты, дядя Мин... раненько туда собрался. Нуко, Гриня, подай мне иголки. Поколю – живо вскочит. Ну, чо ты закостенел?

– Хошь иголками воскресить? Иголками, Володей, шьют, а не воскрешают, – приготовившись к смерти, сказал Мин.

Отлас, не слушая, вбил над ним четыре колышка, навесил парку. Марьяна и брат молча следили за тем, как он, раздев Мина, втыкает иголки, восстанавливая в памяти древний тибетский рисунок.

– Одну не так вставил, – сказал Григорий. – Не туда.

– Ничо, мне не больно, – засыпая, расслабленно говорил старик.

– Ты будешь жить, дядя Мин! будешь жить, – внушал сонному Отлас. – У тебя много сил. У тебя шибко много сил... смерть одолеешь.

– Одолею, – согласился Мин, только что готовившийся к смерти.

А Отлас говорил ему о жизни, о краях неизведанных, о ненайденных кладах, о внуке, которого Мин должен всему научить.

– Ты должен, должен его учить.

– Научу, – обещал Мин и просыпался. А в нём самом просыпались дремавшие от безделья телесные и душевные силы.

Старый рудознатец каждое утро вставал раньше солнца и встречал зарю в поле. И в поле же провожал светило на покой. Эта негаснущая страсть питала его силой, гнала во всякую пору из дома. И, несмотря на годы, тело старика было жилистым и крепким, руки твёрдыми, а глаз зорким. А тут недели вынужденной тряски по горам, по тундре, и он затосковал и засобирался в мир иной. Отлас внушал ему, что страна Камчатка полна несметных богатств и только Мину, одному Мину суждено первым увидеть эти богатства, открыть их для России.

– Открою, – сулил Мин бодрым и звонким голосом.

Марьяна с Григорием диву давались; казалось, вся жизнь старика вытекла, осталась последняя капля, а вот чудо чудное совершилось – ожил и говорит молодо, звучно, словно и не собирался помирать.