Антон Макаренко - Марш 30-го года Страница 126

Акимов громко рассмеялся:

- Да чего ты оглядываешься? Большевикам к нам не опасно заходить, слава богу.

Степан ответил:

- А кто вас разберет, вы люди приезжие.

- Усмирять вас приехали! - Акимов крикнул это на всю казарму и залился смехом.

Степан уселся на краю нижнего помоста нар, сказал кому-то наверху, свесившему босые ноги:

- Дорогой товарищ, убери ноги, а то откушу!

Сверху свесилась голова худая, облезлая, тонкая, внимательно посмотрела на Степана. Ноги исчезли, но голова осталась на весу и задала скучный, хоть и привязчивый, вопрос:

- А чего это? Кто такой пришел, который ноги откусывает?

Ему никто не ответил, но с другой стороны нар тоже показалась голова, зашевелились и на нижнем этаже. Высокая полная фигура установила свежий, ладно уложенный по умеренному животу ремень на уровне глаз Павла Вараввы, а сверху на него смотрели с особенным злобным любопытством красивые глаза, под пушистыми усами шевелились полные и тоже красивые губы:

- Речи пришли говорить? Из Совета?

- Эй, кто там из Совета? - крикнул издали кто-то невидимый, потом гулко стукнули босыми ногами об пол, и из-за красавца вытянулось корявое, курносое, красное лицо, развело рот куда-то вкось, но ничего не сказало, а так и осталось с выражением активного воинственного внимания. Акимов добродушно протянул:

- Да это большевики!

Добродушный красавец важно хэкнул, все у него вдруг перестало быть злым, а осталось только энергичным. Он тяжело надавил на плечо Павла Вараввы и опустился рядом с ним на лавку. Курносый вдруг появился на переднем плане, оказалось, что измятая бязевая нижняя рубаха у него болтается до самых колен.

Красавец произнес с аппетитной медлительностью:

- Большевики, если нужно что сказать, тоже могут. Ну, говори, ты вроде арапа, смотри какой!

Варавва блеснул белками, осмотрел казарму:

- Пришли не с речами, а познакомиться.

Тогда человек в нижней пубашке привел свой рот в деловое движение:

- Ты лучше скажи, какой закон написали там, - он кивнул головой в угол казармы, - господа написали?

- Какой закон?

- Да закон же написали, полный закон. Про землю. Землю, говорят, народ пускай у помещиков покупает. Если кому нужна земля, пускай себе покупает у помещиков. А? Написали такой закон? Говори, что же ты молчишь! Коли ты есть большевик, так почему молчишь? Почему твой закон: покупай себе землю сколько хочешь? Народу земля в полную власть, только денежки заплати!

Младший унтер-офицер Акимов смущенно-негодующе рассматривал распущенную рубашку оратора:

- Ты, Еремеев, не галди, чего ты к человеку пристал? Он, что ли, написал?

Павел не мог оторваться от лица Еремеева - столько нем было давно организованного подозрения, раздражительности, злопыхательства. Еремеев смотрел на Павла, и его глаза уверенно, насмешливо разбирали всю его, Павла Вараввы, сущность и не находили в ней ничего, заслуживающего одобрения. Павел нахмурил брови и ответил Еремееву таким же серьезным напряженным взглядом:

- Нет такого закона!

- Спрятали, значит, - воинственно подхватил Еремеев, - спрятали, потихоньку действуют. А такой закон есть!

- Ты что, земляк, землицы прикупить хочешь? - Степан спросил с таким внимательным оживлением, словно он сам немедленно намеревался предложить участок.

Еремеев метнулся было к нему, но не способен оказался оторваться от Вараввы:

- Так, говоришь, нету такого закона?

- Нету.

- Защищаешь, значит? Этих... этих...

- Нету, тебе говорю, а скоро будет.

- Покупать у помещиков?

- Да. Тебе землю дадут, а потом помещику платить будешь.

- Я буду платить? - Еремеев вдруг повеселел, вывернул из-под рубашки пустых два кармана, развел их в стороны. Переступая босыми ногами, перевернулся два раза. Степан и Акимов смеялись громко, красавец улыбался, с верхнего этажа смотрели молча. Тот самый, у которого Степан чуть не откусил ноги, заметил деловито:

- Смотри, у него сдачи еще не найдется, у помещика!

Еремеев довернулся до конца, убрал свои карманы, снова поднял на Павла сердитое лицо:

- Получит у меня помещик. Получит полную цену! Дай вот домой приеду, так и расплачусь.

Невидимый голос сказал сверху:

- Я тоже слышал, что закон такой есть. Будто землю по выкупу забирать будут.

- У кого забирать?

- Да у помещика.

- А она у него?

- А у кого же?

- Наши еще летом у него забрали. И без всякого выкупа. Он, может, и взял бы выкуп, да некогда было, пятки смазывал салом в это самое время.

Сказано было с хорошим юмором, победоносный хохот пронесся по казарме, кто-то покатился на нарах, затрещал досками. Только красавец отзывался на все разговоры беззвучно-добродушно, все обнимал и похлопывал Павла Варавву. И Еремеев развеселился и уже совсем мирно обратился к Павлу:

- А все-таки скажи, человек хороший, кто это такие законы делает?

- А ты в учредительное собрание за кого голосовать собрался? За эсеров?

- А как же! За эсеров. Они ж, понимаешь...

- Вот они и закон такой приготовили.

Белокурый красавец крепче прижал горячую руку к талии Павла и засмеялся погромче, подтвердил:

- Они!

Еремеев вытаращил глаза удивленно до крайности:

- Ну? Насада, и ты так говоришь?

- Да это же всем известно! И вчера кто-то рассказывал: ихний проект!

Степан считал вопрос исчерпанным. Он крякнул солидно и самым доброжелательным голосом сказал Еремееву:

- Пиши письмо, голубок. Пиши скорей письмо: так и так, спаисбо вам, дорогие отцы и благодетели...

Насада отвалился к стене:

- Да чего там писать? Чего писать? Себе самому скажи, дураку, спаисбо. А их тут много, вот таких умных: "Наша партия крестьянская!"

Еремеев следил за лицом Насады по-детски внимательно, строго прищуренным и немного завистливым взглядом. На нарах притихли. Рассмотрев выражение Насады как следует, Еремеев с тем же прищуренным лицом обратился к нарам:

- Агитация! Это они - агитацию! Думают: непонимающий народ, что ни дай, слопают!

- Большевики! - неопределенно подтвердили сверху.

- Большевики, - совершенно определенно подтвердил Еремеев. - Насада, ему что? Ему на крестьянство наплевать. Ему чуть что - "Поеду на Каспийское море, буду рыбку ловить". А про нас думает: этому сиволапому что ни дай...

В лице Еремеева все больше и больше прибавлялось ехидности и хитрого-прехитрого понимания. Насада продолжал улыбаться, откинувшись к стене, но павел отнесся к речи Еремеева сердито. Он вскочил с лавки, сверкнул глазами, крикнул обиженным голосом:

- Да ты и сейчас чепуху говоришь! Чепуху!

- Ох! Ох! Чепуху? А вот и не чепуху! Вы-то...посмеяться над мужиком, ох, как вам легче становится!

- И посмеюсь!

- Они посмеются! Разумный народ, городской! - раздавался все тот же таинственный голос в темноте казармы.

- Да кто ж, по-твоему, такие законы делает?

- По-моему? Не по-моему, а вообще. А кого мы выберем, те еще где? Кого я выберу, те еще, может, чай дома пьют.

Павел презрительно отвернулся:

- Он может спокойно чай пить, потому: обманул тебя.

- А ты не обманул, не успел?

Таинственный голос снова загудел в неопределенной вышине:

- Вы все говорите: вот голосуй за меня, а тебе - землю. А все вы одинаковые: дадите земли три аршина, да и то подороже!

- Тебе большевики говорят: за Советы иди! За Советы трудящихся!

- Ох, за Советы! А что мы, не знаем! Сюда нас чего привезли? Усмирять,

ха! А кто позвал? Председатель Совета!

- Эсер, - сказал Степан.

- Чего? - Еремееев даже обернулся.

- Эсер, говорю, который чай пьет! Тот самый. У нас выступал на митинге, как это хохлы говорят: у Серка глаз позычил. Прямо тебе в лицо: не сложим, говорит, оружия, облитого народной кровью.

Тот же таинственный голос под потолком разлил безобразно-оглушительную очередь сочного, дурманящего мата. Все оглянулись, но в той стороне было уже тихо. Губы Еремеева сделались вялыми, а глаза присматривались к Степану недоверчиво. Степан не смутился:

- Ты чегт на меня, как барыня на гвоздь? Скажешь, выдумываю? Агитирую? Мы его арестовали тогда, сам его под конвоем водил.

Акимов даже подпрыгнул на лавке:

- Да что ты говоришь? Арестовали?

- А как же!

- "Арестовали". Да ведь он нас на вокзале встречал.

Степан полез за махоркой:

- Выпустили.

- А! а! - заегозил Еремеев. - Выпустили! Герои тоже, Выпустили! Герои тоже, выпустили! Большевики!

- Да как же не выпустить, когда у него дело кругом? Надо же ему закон писать, землю тебе продавать. Не выпустить - так ты еще обижаться будешь, скажешь, зачем мою крестьянскую партию... Да ты не горюй. Может, здесь кого усмиришь, так тебе и даром дадут... землю. Скажут: вот хороший человек Еремеев, тоже... наш... эсер.

Еремеев подскочил к Степану, даже кулаком замахнулся:

- Ты на меня не моргай! Чего ты, хвастаться пришел сюда? Думаешь, ты человек, а мы... вот... усмирители? Тебе есть дело, как Россия пойдет, а мне нету дела? Я тебе всю землю отдам, с потрохами, а своего брата, если трудящийся который... усмирять... У меня, думаешь, чести нет?