Г Кунгуров - Албазинская крепость Страница 13

- Негоже живем, казаки... Негоже и сгибнем!.. Надобно городок Албазу захватить, добро и скот отобрать, на земли наши амурские стать крепкой ногой!

- То-то будет зимушка - жирна и сытна! - хлопнул оземь шапкой молодой казачишка.

Его заглушили голоса:

- Не бывать Амуру в руках даурцев!

- Им ли владеть великой землицей!

- Отберут у них земли маньчжуры, а их побьют, повыведут начисто!

На круг вышел Ванька Бояркин:

- Неладное атаман надумал: и неумное, и неразумное!.. Даурцы укрепились неприступно, конной силой владеют во множестве, к тому же свирепы на бою.

Сабуров скрипнул зубами, набухли на скулах красные желваки:

- Речи твои, Ванька, хуже гнилой деревины поперек дороги легли!..

Ванька выпятил грудь, шагнул к Ярофею. Казаки зашумели:

- Видано ль, чтоб куренок на орла кинулся?

- Попытаю тебя, Ванька, каков ты есть на бою, - и Сабуров выхватил клинок, кинулся на Ваньку. Тот успел взмахнуть саблей. Казаки заполошно орали:

- Чему быть - тому быть!..

- Не робей, атаман! Бей своих, чужие бояться станут!..

- Не сдавай, Ванька!..

Бояркин против Сабурова на бою оказался слаб. С казачьего круга ушел посрамленный. Злобой кипел, грозился... Казаки вслед галдели:

- Ой ли, Ванька, смотри!..

- Не битый - серебряный, а битый - золотой!..

- Грозилась птаха море сжечь, да сама в нем и утопла...

Надумал Сабуров идти на городок даурцев всей ратью сполна. В крепости оставил баб, а в подмогу им дал для огневых дел - двух пушкарей и доглядчика на шатровую башню.

Едва занялась заря, пока еще не сошла с реки синяя дымка, казаки в кольчатых бронях, при саблях, при пиках, бердышах, с самопалами встали в ратные ряды.

Для штурма даурского города поволокли казаки с собой две пушки-маломерки и одну долгомерную. Зная о дозорных князя Албазы, рекой не поплыли. Решил Сабуров идти трудным путем, ударить с гор, захватить врага врасплох.

Сабуров обошел крепость с левой стороны. Взошел на гору - обомлел: вместо даурской крепости и городка чернело огромное пепелище, ни одной души нигде не было видно.

Сабуров и его казаки, давнишние бывальцы, ратных дел храбрые люди, омрачились. Лукавство даурцев показалось обидным, досадным; уязвило оно ратников Сабурова пуще стрел и пик. Сабуров не пошел на пепелище, стоял на холме, грыз кончик уса, клял свои неудачи.

На пепелище, возле тлеющего пня, нашли казаки обгоревшую молодую, лицом пригожую даурку с младенцем на руках. Полонянку привели к Сабурову. Через толмачей выведали: даурка - одна из жен князя Албазы. От полонянки узнали и тайну гибели даурской крепости.

За пять дней до ратного похода Сабурова жители даурской крепости взбунтовались. Подошли даурские воины к шатру князя Албазы, подняли над головами ножи, пики и луки.

- Не наш ты, князь!

- От княжения твоего лихо нам, и женам нашим, и детям, и скоту.

- Ты накликал краснобородых лочей!.. От мира с ними отказался! Ты!..

Албаза вышел из шатра, из-под высокой шапки выбивались седые космы и спадали на желтое лицо. Ветер трепал полы расхлестнутого цветного халата. Князь вздергивал плечом, сутулился, клочки бровей сходились у переносья, говорил гордо:

- На тигра можно влезть, но с тигра нельзя слезть...

Князя перебили голоса воинов:

- Тигр не родится от вшивой овцы!... Убирайся ты, маньчжурский ублюдок! Убирайся!..

Князь вздрогнул, попятился, чтя обычаи предков, с помоста не сошел, снял с себя пестрый, шитый шелком халат, бросил его в толпу. Вмиг воины халат разодрали в клочья, а лоскутья, подхватив на острие пик, побросали на голову князя. Князь закрыл лицо ладонями и скрылся в шатре. Поруганный и униженный, сорвал он тетиву лука, зацепил ее за шест шатра и удавился. За ним последовали семь верных его жен, преданные слуги и рабы. Скрылась лишь молодая жена князя, красавица Эрдэни, с малолетним сыном. Охваченные страхом, даурцы, захватив малые пожитки, жен, детей и скот, разбежались по лесам и степям. Князем даурцев стал храбрый князь Туренга, он велел опустошенную крепость не оставлять ненавистным лочам, а сжечь и пепел развеять по ветру.

Казаки оглядели пепелище. Поодаль нащупали в земле потаенные ямы, а в них - запасы даурцев. Набрали двадцать коробов зерна, много вяленой рыбы да неведомого корня сладкого, сушеного с дикой вишней, больше восьми коробов. Добыча скудная. Однако поп Гаврила отслужил победный молебен.

Но этим не закончился ратный поход Сабурова на великом Амуре.

Князь даурцев Туренга направил гонцов к эвенкийскому князю Чапчагиру, просил его старые обиды забыть, собирать храбрых эвенкийских воинов и идти сообща на крепость лочей. Туренга обещал Чапчагиру большие почести, а его сородичам безмерные милости. Туренга хвалился, что великий богдыхан, император китайского царства, принял его просьбу и тоже посылает на лочей храброе войско.

И зиму и лето жили албазинцы в ратных заботах и тревогах. Даурцы терпеливо готовились к великому походу против лочей, наносили урон ночными набегами, жгли хлеба албазинцев, угоняли скот, выслеживали казаков, убивали их, хватали в плен, но в многолюдные бои не вступали. Словно буря в светлый день, налетали даурцы то с одной, то с другой стороны и так же мгновенно исчезали, как и появлялись.

...Шли годы. Собирала и множила силы Албазинская крепость.

Надвигалась большая война.

БЕРЕСТЯНАЯ ЛЮЛЬКА

На склоне горы по солнцепеку разбросалось стойбище храброго эвенкийского князя Чапчагира. У подножья билась кипучая река Уруча.

Чум князя, покрытый белыми оленьими шкурами, возвышался на холме.

По правую сторону, на расстоянии полета стрелы, стояли чумы близких родичей князя, а по левую - чумы его жен. Самый близкий чум - любимой жены Мартачи.

В чуме князя жарко горел костер. Князь лежал на песцовых шкурах. Остроухая собака, осторожно ступая, доверчиво ткнулась носом к хозяину, но князь ткнул ее ногой; она с визгом забилась под шкуры. Неудачи преследовали князя.

Караван вел мудрейший вожак Чапчагирского рода - старый Лока. Лучше Лока никто не умел искать в тайге удобные пути и богатые кормовища. Однако Лока сбился, завел караван в россыпи, буреломы, топкие болота. Много пало оленей, потонуло людей и добра. От огорчения старый Лока не пришел в свой чум: бросился со скалы в пропасть. Чапчагир вывел караван к речке Уруче. Сидя у костра, думал: "Злые духи отобрали у Лока глаза и нюх оленя - худая примета".

У Мартачи родился сын. Родичи князя, нагибаясь к земле, обегали чум Мартачи. Услышав плач рожденного, морщились. В стойбище никто рожденного не видел. Даже женам князя не велено было подымать полог чума Мартачи. Оглядела рожденного лишь старая шаманка. Она принимала роды. По-лисьи хоронясь, шаманка ходила по стойбищу, нашептывала:

- Рожденный худых кровей... Глаза поперечные, цвета зеленой лягушки, а волосы желтые - болотной травы... Горе от него эвенкам...

Чапчагиру старики родичи говорили:

- Не было у эвенков так!.. Бойся, князь, белых кровей!..

На восходе десятого дня Чапчагир выбрал двух лучших оленей и поехал в Волчью долину, к большому шаману.

Черный чум шамана нашел среди сухих лиственниц, подле каменистой россыпи. Вошел в чум, сорвал с пояса хвост волка и бросил наотмашь в потухающий костер. Хвост не вспыхнул пламенем и не осветил чум, а потянулась из костра вонючая дымка. "К худу", - подумал князь. Шаман спал, охраняемый священной собакой. Собака оскалила зубы, готовясь броситься на Чапчагира. Он вышел из чума. Поодаль развел костери ждал пробуждения шамана.

Солнце низко поплыло над лесом, шаман позвал Чапчагира в свой чум. Князь сел подле маленького беловолосого старика с горящими змеиными глазками. Шаман, не поднимая головы, разжал тонкие, словно берестяные, губы и нараспев сказал:

- От лисицы родится лисинек, от волчицы - волчонок... А кто может родиться от лисицы с волчьей пастью?..

Князь вздрогнул. Шаман вскинул голову и, прокалывая глазами князя, торопливо забормотал:

- Если к стаду прибьется бешеная олениха с олененком, хозяин убьет олениху и олененка... Он спасет все стадо!.. В кочевье твоем худое... Родился волчонок белых кровей... Возьми, князь, черный лук!..

Чапчагир попятился, неловко задел ногой за сучья костра, костер развалился. Шаман встал, снял с шеста лук и сунул его в руки Чапчагира.

- Возьми черный лук. Тетива его туга, стрела остра, на острие ее - яд змеи...

Чапчагир выбежал из чума. Гнал оленя безудержно. Бежал олень, обгоняя ветер. Темно в глазах Чапчагира: брызнула слеза, упала на узорчатый нагрудник. Чапчагир взглянул на черный лук. Олень бежал, хрипя и задыхаясь, а Чапчагир его гнал, торопил, орал гневно: "Хой! Хой!.."

Добежав до кочевья, олень пал. Чапчагир оленя бросил, кинулся в чум Мартачи. Мартачи качала в берестяной люльке сына, пела протяжно, тонкоголосо, жалобно. Чапчагир не понимал слов, однако слушал. Взглянув на сына, широко улыбнулся. Черный лук бросил в сторону, сел возле Мартачи. Взял люльку на колени, - сын проснулся, заплакал. Чапчагир глядел в глаза сыну, шептал: "Зеленые... круглые... большие..." Повернул голову к Мартачи, сказал гордо: