Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев Страница 13

– Уйдем, – несколько раз предлагал он ей.

– Нет. Пожалуйста, нет, – жалобно просила она, и они сидели.

Не в фильме было дело, конечно же, не в фильме. Он только в самом начале держал в своей руке ее руку, но потом она мягко отняла ее, и они не прикасались друг к другу, потому что и рука, и плечи ее слишком дрожали. Сеанс кончился.

– Может быть, все-таки зайдем ко мне? – тупо спросил он, когда вышли.

– Нет! – испуганно сказала она.

Впервые он видел ее такой.

– Знаешь, давай зайдем все-таки, – предложил он через некоторое время гораздо спокойнее. – Ничего не будет, не бойся. Мне хочется, чтобы ты побывала у меня еще раз. На прощание.

Они вошли, и квартира при виде ее опять встрепенулась.

Она была у него, ходила по комнате, ставила что-то на стол – чашки, рюмки – он, глядя на нее, стоял у окна, касаясь щекой портьеры, которая тоже, кажется, была сейчас шелковистее, мягче – от ее присутствия! – и в комнате звучала неизъяснимая, чарующая, воспринимаемая всеми клеточками и его, и ее существа музыка. Мелодия была прекрасна. Она была прекрасна потому, что один инструмент не подчинял себе до конца другой – они шли навстречу друг другу, и сливались в гармонию, и расходились вновь, и каждый из них звучал богаче в присутствии другого, но всегда можно было различить партию каждого, несмотря на то, что общая мелодия была несравненно прекрасней. Это был унисон, резонанс, гармония – то удивительное явление природы, когда сочетание элементов рождает нечто гораздо большее, чем простая сумма слагаемых. Не было оправы и камня, фундамента и надстройки, главного и второстепенного, хозяина и раба – было удивительное взаимопроникновение и взаимодействие, божественное единство…

– Знаешь, я влюбилась. Я люблю тебя, – без всяких околичностей сказала она вдруг, и это было, как дыхание, просто. – Только, пожалуйста, не подходи ко мне близко. Пожалуйста. Очень прошу, на самом деле. Не обижайся. Умоляю тебя. Я тебя люблю. Я сама себя грызу, но нельзя, понимаешь, нельзя!

В мути, внезапно обволокшей мозг, он все же попытался приблизиться к ней. Из последних сил она ускользнула, он видел – из последних сил. Он все же держал себя в руках и уже сейчас, уголком сознания, был неожиданно горд этим.

– Все-таки мне лучше уйти. Прости. Пожалуйста. Так будет лучше! Ладно? До свидания. Перед отъездом я тебе еще позвоню, обязательно. Завтра я наконец действительно уезжаю. Я люблю тебя. Прости.

И она ушла. Невероятно, но она ушла.

Она ушла из квартиры, он смотрел в окно, видел, как идет она, маленькая ее фигурка, идет, не оборачиваясь, чуть ссутулившись, наклонив в растерянности голову, и какие-то нити рвутся, причиняя боль. Он чувствовал, он слышал, что переживает сейчас она, знал – и бережно брал в ладони игрушечную отсюда, сверху, с четвертого этажа, фигурку, осторожно согревая в ладонях. Вот она скрылась. Ушла.

Он ходил по комнате, не находя себе места, не зная, что делать в течение всего вечера, чем занять себя. Бесконечно занятый как будто и так! Он рассеянно смотрел на стол, на котором расплывалось мороженое, отвлеченным каким-то символом коченела бутылка. Наполненными и нетронутыми, холодно, рубиново посверкивая, стояли рюмки с вином. Белела внутренность чашек. Утихало смятение, успокаивался, оседал послушно абстрактный вихрь – надвигавшаяся гроза, так и не разразившись, рассеивалась… Она ушла, эта мудрая маленькая женщина. Она ушла.

Он смотрел в окно – на улицу, освещенную, осиянную ее недавним присутствием, – улица еще не забыла ее, еще свежи следы, еще цела вогнутость на асфальте от маленьких каблучков, еще где-то близко – не унесены еще ветром – молекулы, которые она выдыхала, еще и окна, и стены домов помнят поспешное ее движение…

Он сел на подоконник, понимая, что теперь больше нечего ждать. Что было, то есть. Он дышал глубоко, словно и сам воздух вокруг него изменился, и, не подгоняя себя, не сокрушаясь и не страдая, думал. Думал о ней.

Зазвонил телефон. Он вздрогнул, напрягся, мгновенно взвилось, закружилось все снова, задергалось, затрепыхалось сердце, словно на привязи… Да, это была она. Волнуясь, срывающимся голосом на том конце провода – где?.. где?.. – она просила прощения за то, что ушла, сказала, что позвонит перед отъездом еще, обязательно.

– Я люблю тебя, – повторила она и повесила трубку.

Тихий, он вернулся в комнату, не понимая, чего сейчас больше – благодарности, горечи или грусти.

Она звонила и на другой день утром. И снова встретились, теперь в метро. Опять в метро. И он провожал ее на вокзал. Она сказала, что ее старший брат за ней очень следит – всегда встречает, – а есть еще и тетя, так что лучше, если он до самого поезда не будет ее провожать.

– Я провел три просто чудесных дня, я хочу, чтобы ты знала, – сказал он, когда они спускались на эскалаторе. – Меня страшно тянет к тебе, так никогда не было…

– И меня, – успела она вставить.

– Я никогда не забуду, – сказал он.

– И я, – эхом отозвалась она.

Странно. Они расставались, а у него сейчас не было горечи. Такая естественная она была опять, такая свободная. Трудно было пока осознать, но и он чувствовал в себе нечто новое. Не было тяжести, грусти. Подземная станция переливалась красками, звуками. Люди тоже почему-то казались не такими безликими.

– Записать мне твой адрес? – спросил он.

– Зачем? – просто ответила она. – Что ты будешь с ним делать? Ты работай. А у меня институт. Я ведь знаю твой телефон и помню квартиру. Я приеду. Позвоню и приеду. Обязательно! Я ведь не забуду тебя. Но… А теперь иди. Не оглядывайся, иди. Я хочу, чтобы ты ушел первый. Все было хорошо, просто чудесно, ведь правда? До свидания.

Он смотрел на нее, понимая, что это, скорее всего, в последний раз. Потом повернулся и пошел, не оглядываясь.

Поначалу была и растерянность, и тоска, и горечь, и мысли о безнадежности, о потере и даже слезы чуть-чуть… Но – поначалу только.

В этот раз она действительно уехала.

Она уехала эта стройная девушка из толпы, эта вестница чего-то. Чего?

В вазе на его письменном столе пламенели гвоздики.

Она не звонила и так и не приехала, но он