Ирина Безладнова - Такая женщина Страница 14

- Вы помните, как нашумел этот спектакль, - бубнил актер, лениво прихлебывая из бокала. - И вот сейчас этот спектакль идет снова. Я смотрю и думаю: какое отношение имеет к пьесе водевиль, который нам показывают на сцене? Новое прочтение? Современная трактовка? Очень хорошо... только при чем здесь автор? Тогда нужно писать на афише - по мотивам...

Девушка чему-то засмеялась - и зубы были такие молодые, еще моложе ног! "И пусть, - подумала Кира. - Все равно: буду бороться до конца, до самого последнего!" Она еще не понимала, как можно с этим бороться, знала только, что никогда не станет напяливать на морщины непроницаемую маску макияжа, как делала это в последние годы жизни ее мать...

А актер все бубнил, и, чтобы поддержать разговор, она спросила его, как он относится... и она назвала имя, которое сама считала очень перспективным.

- Вы это всерьез? - Актер поднял густые темные брови ("Небось, красит", мимоходом подумала Кира). - Лично я ничего позитивного по поводу его творчества сказать не могу. - И, не сдержавшись, мстительно добавил: - Во всяком случае, звездой ему не быть!

Музыканты ушли отдыхать, та девушка в мини-юбке, полыхнув жаром, прошла мимо их столика, официант принес кофе с пирожными, а он все говорил о себе и с каждой минутой все больше раздражался, непонятно на кого... Спрашивается, зачем было приглашать ее в ресторан, недоумевала Кира, и ей уже хотелось только одного: скорей оказаться дома - сесть перед телевизором с Муськой на коленях или взять томик Диккенса, все равно что, и читать, читать - пока не начнут слипаться глаза.

Один раз она все-таки нарушила свое вдовство - с совершенно чужим тридцатилетним мужчиной, почти незнакомцем. Он работал ассистентом режиссера на одной из программ, и иногда Кира сталкивалась с ним в коридоре или в студийном кафе. Была весна, апрель, прошло четыре месяца с ее поездки в Финляндию. В тот день она вышла со студии рано, и в глаза ударило веселое апрельское солнце; Кира даже зажмурилась и вдруг остро обрадовалась весне... Потом она услышала нагоняющие шаги, кто-то поравнялся и пошел рядом. Она узнала его, потому что он имел запоминающуюся внешность: у него были рыжие, даже на вид жесткие, вьющиеся волосы и небесно-голубые смеющиеся глаза. Чем-то он отдаленно напоминал ей Муську.

- Здравствуйте, - сказал он и показал в улыбке крупные белые зубы. Что-то я давненько не встречал вас в кафе - даже соскучился... не верите?

Она так и не смогла себе объяснить, что это было... неужели просто весна, мгновенная ностальгия по молодости, по ушедшей любви? Они медленно шли по улице, и Кира смеялась его остротам, шутила сама и с наслаждением подставляла лицо щедрому весеннему солнцу. Потом сидели в каком-то кафе; она рассказывала ему о своем последнем сюжете, а он внимательно слушал, и его жесткая шевелюра горела, подсвеченная, как прожектором, падающим в окно солнечным лучом. И опять они нога за ногу брели по тротуару, а когда переходили дорогу или на пути попадалась глубокая колдобина, он поддерживал ее под локоть, и тогда она видела мелкие рыжие веснушки на его лице. Теперь говорил он...

История оказалась классической: он был провинциал, приехал в Ленинград из самой что ни на есть глубинки поступать в Театральный институт. Поступил, закончил и по распределению должен был ехать в Воронеж. Но не уехал, а, женившись на сокурснице, остался в Ленинграде и, пробавляясь случайными заработками, ждал случая зацепиться в одном из театров. Вместе с женой и ее нестарыми родителями мучился в двух комнатах огромной коммунальной квартиры. Полгода назад, не выдержав, разошелся с женой, и с тех пор мыкался по чужим углам; на телестудии он работал второй год.

Расстались они, договорившись, что вечером он приедет на чай, к тому же был очередной выпуск ее программы.

Все казалось неизбежным и абсолютно естественным до момента, когда он разжал объятия и потянулся за сигаретой. Он лежал, курил и не смотрел на нее. Отрезвление началось именно с его явного нежелания смотреть на нее после... И Кира встала и вышла в ванную. Увидев себя в зеркале, она сморщилась, как от боли, и обессиленно присела на краешек ванны. Да, в молодые годы растрепанные волосы, стертая поцелуями помада, размазанные ресницы не имели абсолютно никакого значения: в молодости они с лихвой восполнялись припухлостью свежего рта и взволнованным блеском глаз... "Так тебе и надо, - взглянув на свое лицо, подумала Кира. - Боже ты мой, какой стыд..." Стыдно было так, что, если бы было можно, она вообще не вышла бы из ванной, пока он не уйдет. Однако пришлось, наскоро восстановив макияж, вернуться назад; они сидели в кухне, пили чай, и он снова начал описывать ей трудности жизни в чужом углу и преувеличенно расхваливал ее уютную квартиру. Потом придвинулся и стал целовать ее руки, но теперь, в состоянии полного отрезвления, она сразу почувствовала фальшь и отодвинулась. Как же она сразу не поняла? Как могла так легко попасться на удочку? Такая расхожая ситуация: молодой бездомный мужчина и женщина "элегантного возраста", хозяйка вожделенной благоустроенной квартиры... Конечно, он давным-давно знал о ней все, что ему было нужно знать... да, вот до чего она, оказывается, докатилась. "Ты, с твоей красотой..." Когда он, наконец, ушел, Кира долго стояла под душем, но все равно казалась себе несвежей, пахнущей чужим телом и совсем, окончательно старой.

А в середине апреля в холле студии вывесили очередной список сокращенных, и Кира нашла в нем свое имя. За сравнительно короткий срок с ней это проделали дважды: сначала концертная организация, а теперь телестудия; с той разницей, что пять лет назад она по инерции еще считала себя молодой, и был жив Сережа.

Кира встала на учет в Камерную филармонию и засела дома, вернее, залегла... Вставала поздно, накидывала халат и бесцельно бродила по квартире, заставляя себя хоть чем-нибудь заняться: например, достать летние вещи, пересмотреть, прогладить, отнести в чистку. Она открывала платяной шкаф, долго с недоумением смотрела на забитые полки и, пожав плечами, снова возвращалась на диван. Там и заставал ее пришедший с покупками Крокодил Гена.

- А завтракать кто будет - Пушкин? - строго вопрошал он и накрывал на стол.

Кира послушно вставала с дивана и шла в кухню. Пока она пила чай, он развлекал ее рассказом о том, как два мужика на Сенном рынке чуть не поубивали друг друга из-за элементарного обвеса и как он, Геннадий, восстановил порядок, набив морды обоим.

- Чистое кино, а? Цирк! Правильно я говорю? - кричал он и заливался визгливым смехом. - А яичницу кто будет есть - Евгений Онегин?

Накормив Муську, Крокодил Гена уезжал, а она возвращалась на диван. Пойти и сказать: "Не отнимайте, дайте доработать - это последнее, что у меня осталось. Пощадите..." Куда пойти и кому сказать? Начальнику отдела кадров? Пушкину? В квартире, залитой праздничным весенним солнцем, звенела тишина. Телефон умер. Она протягивала руку и, как в спасательный круг, вцеплялась в лежащую на журнальном столике книгу - отвлечься, не думать.

Утром Кира проснулась и обнаружила на подушке большое влажное пятно оказывается, она плакала ночью, во сне, а она и не помнила, что ей снилось... хотя, какая разница. Утро было пасмурным, от вчерашнего солнечного половодья не осталось и следа; Муська лежал в ногах и не хотел просыпаться. И Кира поддалась утренней слабости: не давая себе времени передумать, она взяла трубку и набрала номер.

- Натка, - сказала она. - Это я, Натка... извини, что так рано - боялась, что не застану. Собственно, ничего не случилось... я просто так... просто я соскучилась по тебе, доченька.

Наверное, было в ее голосе что-то такое, какие-то необычные нотки, потому что Натка отреагировала тоже необычно.

- Ты будешь дома? - спросила она. - Я сейчас приеду... вот только оденусь.

Они сидели в кухне и, как всегда, при виде дочери у Киры заныло сердце: Натке только двадцать семь, самый расцвет, откуда у нее эта одутловатая бледность и куда девалась ее тонкая талия? Перед Кирой сидела бледная, неприбранная и, главное, не очень молодая на вид женщина... ее дочь.

- Ты слишком много куришь... и потом - почему бы тебе не подрумяниться? спросила Кира и сразу пожалела, что спросила. Возможно, услышав по телефону материнский голос, Натка приехала с искренним желанием - поддержать, помочь, но стоило им увидеться, и привычное раздражение пересилило. А когда Кира робко посоветовала ей скрыть под румянами желтоватую утреннюю бледность, Натку прорвало - как будто лопнул нарыв у нее внутри, и, освобождаясь от того, что там накопилось, она совсем забыла, зачем приехала...

- Нельзя ли без советов? - сухо поинтересовалась она и вдруг сорвалась на крик. - Раньше надо было советовать! - кричала она, и потухшая сигарета прыгала в ее руке. - Теперь-то ты вспомнила, что у тебя есть дочь! Теперь ты скучаешь! Спрашивается - где ты была тогда, раньше? Когда я скучала... нет, подыхала от тоски по тебе - где? Где?!