Карусель сансары - Юрий Мори Страница 14

Спас его, как ни странно, Филат.

– Так, уважаемые! Сегодня начнём день с физической культуры, – громко заявил он, заходя в спальню. – Как известно, лично коронарх не менее шести часов ежедневно играет в городки, подавая пример всем гражданам Славославии. Среди его коронных приёмов – выбивание одним ударом пушки, закрытого письма и бабы в окошке. При этом битами он не пользуется принципиально!

На лице командира отряда сияла радостная и довольно глупая улыбка. Зато Боня решил не связываться с номинальным начальником, отошёл к своей кровати и склонился над тумбочкой. Соседняя койка, на которой до этого ночевал Олежек, действительно пустовала.

Ушёл через Ворота? Видимо, так. Не соврал Алексей.

Пока остальные, привычно переругиваясь и громко смеясь, строились в колонну по двое, Антон быстро оделся. Принц сидел на своей постели; вид у него был ещё более усталым, чем ночью, когда они возвращались с крыши. Тени под глазами превратились в настоящие синяки. Да, у него же трудовая вахта только кончилась…

– Алексей, а что за физкультура нам там светит? – спросил Мякиш, зашнуровывая второй ботинок.

– Ничего интересного. Я же говорил, здесь хорошего ничего не жди.

Уже в коридоре Филат, который на этот раз никуда не делся, а демократично шагал в первой двойке рядом с Судаком, на ходу обернулся к отряду и выкрикнул:

– Песню за-пе-вай!

Топали все более-менее в ногу, но вот с вокальными упражнениями явно были сложности. Судак помалкивал, Боня затянул без голоса и слуха невнятный шансон про непременные купола на груди и воробьёв над зоной, но осёкся на второй же строчке под строгим взглядом вновь оглянувшегося командира.

– Что за аполитичные потуги, Бондарев? В наше тяжёлое время, когда войска враждебных коронархии стран разворачивают на границах наступательные дельтапланы, вооружённые новейшими системами метания дротиков, ты позволяешь себе… Эй, а может ты тайный дротист?

Боня, на всякий случай молча, отчаянно замотал головой. Филат перевёл дыхание и дрожащим дискантом завёл нечто глубоко патриотическое. Мелодию уловить не удавалось, ритм представлялся маршевым, а стихи показались настолько дурны, что Мякиш едва не зажал уши ладонями. Странно, по обрывкам воспоминаний – смутных, как виденный год назад сон – не был они никогда очень уж тонким ценителем словесности. Но и его прижало.

– Славься, славься, коронарх, карантинный наш монарх! – подхватывали все припев, оставляя куплеты на совести командира. – Кучерявься тёмный волос, враг пусть замертво умрёт!

Без розовых очков агитация и пропаганда шли туговато.

На первом этаже отряд притормозил, ожидая отстающих, головастой змеёй растянувшихся по лестнице. Филат наконец закончил пытку песней и, крайне довольный собой, заглянул в правое из гигантских зеркал, приглаживая ладонью причёску.

– Стоять, смир-рно! – гаркнул он, дождавшись, пока колонна более или менее соберётся воедино. – Каблуки ног вместе! На занятия шагом ар-рш!

И первым свернул за правое зеркало, где обнаружился коридор, ведущий прямиком к распахнутым дверям во двор. Мякишу было интересно, как это пространство выглядит утром и снизу.

Собак не было. Ни одной. Почему-то это порадовало, хотя Принц и ночью сказал, что их выпускают лишь на время. Ботинки хрустели по покрытым каменной крошкой дорожкам, фонтан при свете дня казался довольно обшарпанным, а фигуры по краю чаши вблизи оказались однотипным изображением довольно скучного на вид мужика в балахоне до пят, сжимающего в стиснутых пальцах одной руки нечто вроде мешочка; вторая при этом была согнута и спрятана за пазуху. Истуканов оказалось тринадцать штук, они смотрели в разные стороны, но что всё это означало, понять не удалось. А спрашивать у утомлённого ночными походами, да ещё и чисткой туалета Принца не хотелось – тот и так еле шёл.

– Расходимся, но недалеко! – возвестил Филат, когда отряд добрался до прямоугольника спортплощадки, рядом с тренажёрами, турниками, брёвнами для пробежки на манер служебных собак и прочими кольцами на массивных ржавых цепях. – Рядами становись, рядами!

Неподалёку блестели грязной маслянистой водой четыре параллельные канавы, уходящие почти до высокой матовой стены уже привычного зеленовато-серого цвета, как и внутренним помещения интерната.

Командир отряда окинул взглядом полтора десятка своих питомцев, кое-как вставших в шахматном порядке, затем отдал следующую команду, немало удивившую Мякиша:

– А теперь раздеваемся! Догола, догола, здесь не холодно! На манер древнегреческих атлетов, носителей высокой античной культуры. Сам коронарх не брезгует культурой обнажённого тела в кругу соратников.

Бред какой-то… Но что поделать: один за другим все начали разуваться, стаскивать с себя куртки и штаны. Потом в ход пошло нижнее бельё, и минут через десять площадка слегка напоминала баню или общественную душевую. Стесняться, конечно, некого, но и радости мало.

Сам Филат остался в форме, словно подчёркивая свой командирский статус.

Мякиш огляделся: не повезло. Справа-то Алексей, ещё более хрупкий и болезненный на вид без одежды, а слева не Мишка, а оказавшийся здесь при распределении колонны в построение рядами Боня. Тот повернул голову и глупо осклабился, кажется, ещё больше выпучив глаза. Потом схватил немалое мужское хозяйство в кулак и потряс, словно стряхивая в туалете.

Дурак он есть дурак. Но от этого не менее опасный, даже более. Переходное звено от человека к обезьяне.

– Стойка на руках! – выкрикнул Филат. – Все делают стойку на руках!

Первым попытался стоящий перед Мякишем Судак – голым он выглядел не так внушительно, несмотря на татуировки: короткие кривые ноги, по-женски пышные ляжки и широкая задница напрочь убивали весь авторитет. Главарь хекнул, с трудом переломился надвое лицом назад и попытался встать на руки, но его тут же повело в сторону. Кто-то из любимчиков немедленно подскочил, схватил за торчащие ноги и свёл их вместе, придерживая Судака вертикально. Картина была так себе, на любителя.

– Ну-ка, ну-ка, не помогать! Здесь каждый должен отработать программу, – не выдержал Филат. – Не можешь – заставим, не хочешь – научим!

По крайней мере холодно – не было. Поднявшееся над горизонтом солнце грело, но светило как-то странно, наподобие того участка ночного неба с луной и звёздами – из явно видимого ограниченного неясной рамкой прямоугольника в углу неба. Там рядом поблёскивала синева, пробежало облачко. А вот весь остальной небосвод оставался белёсым, с угловатыми тенями высоко в дымке, и явно темнее освещённого солнцем куска.

Всё тут странно, всё через одно место.

Без поддержки Судак, естественно, тут же рухнул на землю, негромко вскрикнув при падении. Потом сразу оглянулся: не смеётся ли кто?

Нет. Всем было решительно не