Игра в … - Эльчин Гусейнбейли Страница 14

Я уже про нее забыл. Я имею ввиду обуздавшую судьбу мою. Да, да, вот именно, совсем забыл. А вы чего ожидали? Может из-за получасового знакомства я должен был проливать слезы, биться как соловей к клетке, писать любовные письма, что само по себе пошло, сочинять стихи, и как поэт-любитель налечь на перо и создавать поэмы, или сочинять памфлеты о зловредности. Нет, это не для меня, да и все это прошедшие этапы. Однако, признаюсь, что проходя мимо института, в котором она училась, меня обуревали странные чувства. Правда, сейчас не смогу описать эти чувства, потому как они очень интимные и личные. Глаза, ланиты, родинка на щеке иногда меня трогали.

Однажды, именно однажды. Честно говоря, точную дату не помню. Погода была ни теплой, ни холодной, вроде кроткого человека, а может походила на поношенную сумку моей знакомой по метро. А может быть это был дождливый день, когда она, подойдя к моей работе, звала меня своими влажными глазами.

В общем, все равно прогноз погоды не в силах изменить мою судьбу. Судьба слишком бесстыжа. Не знаю, как вы, но я знаком был почти со всеми ее проявлениями, и гладил ее по голове, чтобы умилостивить, и плевал в лицо, одна ко, она так и не отстала…

Да, в один из дней она позвала меня. Ну и дела, она каждый день смотрела на меня через окно. Просто случайно, после обеда, проходя мимо, она увидела меня в окне. Я был без понятия. По утрам она меня видеть не могла, потому как я любитель поспать. Наша встреча лицом к лицу, как вам известно, это уже судьба. Ах, горемычная, проклятая судьба, да чтоб тебе… ну что, – получила? Вот так неожиданно, назвать это проделками проклятой судьбы, ее кознями или засадой, не знаю, но мы с ней и встретились.

В руках у нее был намокший от дождя платок. А может от слез… Она плакала и, глядя на меня, улыбалась. Ах, какая сильная картина, как говорят древние поэты, какие душевные чувства, слезы, приводящие человеческое сердце в сострадание.

– Я вас искала, – сказала она.

Конечно, меня, я сразу же это понял.

– Этот сукин сын испортил мне всю жизнь.

– Кто? – вопрос естественен.

– Жених, – не стесняясь, с не присущей мусульманской девушке манерой сказала она, но на этот раз разрыдалась.

Мне даже не пришло в голову предложить ей воды, чтоб я провалился со своим джентльменством. Я не знал, что сказать. И опять короткий, естественный вопрос:

– Почему?

– Потому что видел меня с тобой. Каждый день меня избивает, будто я с тобой…на этот раз она не продолжила, сыграл менталитет.

Да, пропади я пропадом, если бы согласился с такими аргументами. То есть как это со мной? Говори дальше… Быстрее. Мне стало тесно, я засуетился, закудахтал как наседка, заржал как конь перед боем.

– Будто я с тобой встречалась!

– Встречалась?!.. Ты?!.. Со мной!?…

Ах, какая красивая ложь, какое сладкое признание… Я сам удивился своим словам. Увидели ли вы в моих глазах вопросительные и восклицательные знаки?

Какая же она была красивая и непорочная.

– Вот увидишь, сейчас я его… кажется я не к месту распетушился. Но она не дала мне возможности, закрыв маленькими ручками мой готовый все крушить рот. Как же были горячи и мягки ее руки, они пахли молоком.

– Да, чтоб у него руки пообломались, как же он мог так поступить с тобой.

На этот раз я по-бабьи выругался в душе. Ах сукин сын, с вонючими ногами.

Надо же, теперь она меня успокаивала, будто по утрам и вечерам избивали меня, а не ее. Я не знал почему так понервничал. Если бы знал, наверно, не нервничал бы. Но, что делать, есть такие вещи… Если бы люди все понимали, жизнь не была интересной, наверное…

Странно, она шла по улице, будто летела, вышагивала словно джейран, она забыла и слезы, и побои, рассказывала обо всем интересном, что с ней произошло: про то, как в детстве захлебнулся ее щенок, как он выпучивал при этом свои глаза, описывала, как вылупливались из яйца хохлатые цыплята.

Наверно, она очень влюбилась в мой отсутствующий юмор. Я же просто смотрел, иногда притворно смеялся… Вдруг она остановилась, поднесла свои маленькие ручки к начинающемуся морщиниться моему лбу, потом провела рукой по моим волосам.

– У тебя есть седой волос, сказала она, ей будто стало меня жаль, может она даже и всплакнула. Ах, женские слезы, на что только вы ни способны!

Разве не в слезах ваша красота и волшебство. Пусть слезы будут неискренними, но пусть текут потоком. И вновь сентиментальность! Что поделать, может вы меня корите, потому что эти чувства вам не знакомы. Пусть так. Но я полностью был околдован, я будто вместе с ней летал. Сейчас мои ноги превратились в лыжи, стали пароходом или самолетом. И… Пусть говорят. Судьба слишком подлая штука. Этим же вечером я поплелся за ней к ее общежитию. И опять мои ноги. 46-го размера ноги будто торопились покорить Эверест. Бессовестные и бесстыжие, обреченные на горькую судьбу, мои ноги. Странно, они вопреки моим ожиданиям были еще более бесстыжими.

Они более не захотели возвращаться назад из комнаты той, которая обуздала мою судьбу…

Ах, судьба, ты очень подлая и черная. Может ты и светлая, что сказать. Но ее свет никак не касается подошв 46-го размера моей ноги!?

Май-июнь – 2001

Ягненок с красной ленточкой…

Ааа…ууу…

Доносившиеся откуда-то звуки не были никем услышаны, так как ни к кому не имели отношения. Сонный утренний ветерок забежал в ворота и коснулся штор полуоткрытых окон дома, затем разбудил сонных птиц, кур и цыплят, нарушил покой, окунувшихся в безмолвие листьев, залетел в открытую дверь сарая, вылетев из его другого конца, погладил красную ленточку спящего в стойле ягненка, пощекотал поверхность реки Араке, чуть взволновав ее, и отправился по дороге в горы. Ветерок даже успел подмигнуть солнцу, только что показавшемуся из-за горизонта.

Ааа…ууу…

Солнце сначала украдкой, а потом нагло заиграло лучами по перекинутому через спинку кровати блестящему платью, поиграло с блестками, перешло на мальчика и улыбнулось ему в лицо.

По поверхности Аракса пробегали тихие волны, птицы щебетали себе, наседки потягивались от удовольствия после удачных родов, а красногребневый важно расхаживал по двору. Иногда он кукарекал, чтобы напомнить гарему о своем существовании. Пес на цепи беззвучно прыгал в ожидании косточки и смачно причмокивал. Листья деревьев тихо перешептывались.