Замуж за иностранца? Легко! - Татьяна Львовна Александрова Страница 14

Коля был в восьмом отсеке…

А ведь для чего-то родились, росли, мужали эти сто восемнадцать молодых мужчин.

Их словно волною смыло с лица Земли…

Эх, где-то ты теперь, весельчак Коля?

Пусто без тебя.

22 августа 2010 года. Он и она.

Было еще только шесть утра, когда поезд подходил к станции Заполье. Стоянка здесь была всего две минуты, и надо было скоренько выгрузиться.

Андрей с Настей приготовились давно, и только проводник открыл дверь вагона – через несколько секунд оказались на перроне.

Их никто не встречал. Подхватив чемоданы, они пошли к привокзальной площади, чтобы сесть там в автобус, идущий в Ольховку.

Автобус был почти полон, когда они подошли. Нашлись, однако, места на переднем сидении, и они сели. Ни одного знакомого лица. Настроение, которое и так было неважным, упало окончательно.

Они чувствовали себя рыбами, выброшенными на берег. Только недавно были всем нужны, востребованы каждый по-своему. А теперь вернулись через много лет на родину, где их никто, кроме старенькой матери, не ждал.

Тем временем автобус, набитый, что называется, под завязку, отошел от привокзальной площади и попыхтел по длинной поселковой улице на выезд к деревням. Сколько Андрей себя помнил, вдоль улицы всегда тянулся ряд старых, в три оконца, домишек, около которых пестрели палисадники с традиционными ноготками и мальвами. Вот и сейчас мальвы приветствовали их, покачивая на ветру разноцветными головами.

Но что-то все же изменилось здесь за время их отсутствия. От основной дороги вправо отходила еще одна, тоже асфальтированная, и вдоль нее ровными рядами стояли кирпичные одноэтажные, аккуратные дома, к которым тянулись развязки газопроводных труб. Растительности здесь было мало, молодые яблоньки только набирали силу. Но вовсю уже зеленели пышные смородиновые кусты.

«Ничего, каких-нибудь пять лет – и этот райончик будет утопать в зелени», – подумал Андрей.

Он взглянул на Настю. Она молчаливо глядела в окно, за все время ни разу к нему не повернувшись.

Как она изменилась за последние годы!.. Бывшая стройная фигурка как-то обмякла, плечи ссутулились, глаза, обычно веселые и доброжелательные, погасли.

Да, конечно, он, Андрей, очень перед ней виноват! Мало внимания уделял все прожитое на севере время. Дома, в общем, ничего не делал… А уж история с Лялей!..

Может, не поздно попробовать все склеить и начать сначала? Они сейчас будут у себя дома, где и стены помогают… Девочки в Питере учатся, взрослые почти… Так что можно и для себя пожить…

Настя обернулась к нему:

– Андрей, надо будет к тете Нине съездить.

– Конечно. А что ты вдруг вспомнила?

– Так вот их дом. Как раз проезжаем.

Андрей поглядел в сторону, куда Настя показывала, и увидел около раскинувшегося на дорожке к знакомому дому старого клена молодую женщину в белых шортах и синей кофточке. Она стояла, глядя на дорогу. В руках держала поводок, на поводке – симпатичную дворняжку. Ждала, видимо, когда автобус проедет, чтобы дорогу перейти.

– Кто это у них? – спросила Настя.

– Не знаю, – ответил Андрей.

Почему он солгал? Он узнал эту молодую женщину с собакой.

Это была Надя.

Автобус тащился медленно. Теперь он останавливался у каждого столба, выходили по несколько человек в каждой деревне.

Ну вот и Ольховка!

От остановки, слава богу, до дома Андреевых родителей было недалеко. Дотащили тяжелые чемоданы, вошли.

В прохладном доме пахнуло на них свежим сеном. Такой знакомый, такой родной запах!

– А где же мама? – Настя по-деревенски называла свекровь мамой, хотя Андрей всегда был против. Он считал, что мама – она у человека одна. А всех остальных можно звать по имени-отчеству. Хотя теперь у Насти мамы своей уже не было – они с ее отцом умерли четыре года назад друг за дружкой, с разницей в несколько месяцев.

– Наверное, в огороде.

Он вышел через заднюю дверь и сразу увидел Анну Никитичну. Та стояла к нему спиной, с граблями в руках. Сгребала старую ботву.

– Мам, привет!

Она обернулась, охнула, бросила на землю грабли и пошла навстречу Андрею.

– Здравствуй, сынок!

Он обнял ее, прижал к себе. Что-то внутри его сжалось и комком подступило к горлу. Анна Никитична тихо плакала, положив голову ему на грудь.

– Ну что ты, мам, не плачь. Вот мы здесь, теперь никуда от тебя не уедем. Будем вместе всегда.

– А девочки тоже приехали?

– Нет, только мы с Настей. Девочки в Питере. Некогда – учатся, работают.

– Жалко! Ну пойдем в дом. Ох, думала – не дождусь.

– Да что ты?

– Сердце, сынок, прихватывает.

– Сильно?

– По-всякому бывает. В больнице уж два раза лежала.

– Что ж ты нам не сообщила?

– Зачем вас зря расстраивать, все равно в такую даль никто бы не поехал. Да и что ехать – врачи в больнице знают, как помочь.

Ночь была тихая и звездная. Только здесь, в средней полосе России бывают в августе такие незабываемые бархатные ночи, когда не слышно ни одного звука, и на деревьях не шелохнется ни один листок. Кажется, затаилась земля, боясь спугнуть красоту бездонного небесного купола, усеянного миллиардами звезд.

Андрей оставил уставшую с дороги спящую Настю, вышел из дома и сел на скамейку под старой березой. Мучительно захотелось закурить, хотя он уже почти год как бросил. Может, в сарае еще отцовы сигареты остались?

Он вошел в сарай, зажег свет, огляделся. Здесь все еще был наведенный отцом порядок. В углу стоял небольшой верстак, по стенкам расположились полки. На них ровно лежали рубанки, напильники, молотки. Стояли банки с гвоздями и шурупами всяких мастей. На прибитых к деревянным стенкам крючках висели ручные пилы и пилки разных размеров. Отец так любил во всем порядок! Не то, что он…

Андрей заглянул везде, во все углы, даже зашел в чулан с лопатами и граблями. Сигарет не было. Он постоял, прислушиваясь, как где-то скребется мышь. Снаружи тоже послышался какой-то шорох. И Андрею до боли в душе захотелось, чтобы открылась входная дверь сарая и вошел отец! Привычно прищурив глаза, сказал: «Ну что, сын, отслужил свое?» А потом бы они присели на ящики и закурили…

Но уже никогда он не увидит своего отца, которого так любил, и которому, конечно, не додал внимания и заботы. Подумать только – и не хоронил даже!

Они тогда были в шестимесячном походе