Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин Страница 146

Ждан. Письмо, мам! От Кирюхи письмо!

Анна. А Федя? Что с Федей?

Ждан. И он жив... вместе пишут.

Анна. Дай сюда! Дай... сердце лопнет. (Читает.) «Здравствуйте, наши родные! Во-первых строках моего...». Зачёркнуто... Ага ясно! «...своего письма хотим сообщить, что живы-здоровы...» Живы! Живы!

Ждан. Вот видишь! А ты обмерла.

Анна. Немцы-то не в чучела стреляют. Людская плоть уязвима. «...живы-здоровы. Чего и вам желаем. Служим по-прежнему вместе. Только уж на другом танке... Тот, первый, в бою потеряли. Бой трудный был, жаркий. Федька даже струхнул малость. Выскочил из машины, да так дёрнул – едва догнали». Опять зачёркнуто. Дальше-то Федина рука. «Врёт он, мам! Врёт, не струсил я. Бежал потому, что снаряды кончились. А к нам ихний танк подбирался. Пришлось остановить». Снова Кирилл... «Так что теперь на счету три немецких коробки. Один падает на Данькин пай. От тяти писем не получаем. Если что знаете о нём – пропишите. Всё вроде. Если не считать, что по дому соскучились. Как там Стеша? С фронтовым приветом братья Калинкины».

В пригоне подойник загремел.

Анна. Степанида, слышь-ко, иди сюда!

Стеша (появляясь). Я молоко пролила. Всё до капельки.

Анна. Читай, читай! Тут про тебя написано.

Стеша приняв «треугольничек», уходит.

Ждан. Эх, судьбина! Братья там, а я бумаги в совете мараю.

Анна (подозрительно). Снова в военкомате ошивался?

Ждан. У них одна отговорка: молод! Люди в шестнадцать лет полками командовали.

Анна. Люди, люди! Те люди мне не пример.

Ждан. Несознательная ты, мам.

Анна. Троих проводила – хватит! Кто может – пущай отдаёт больше.

Бурмин. Троих – это да, троих – это много! Я, правда, в газете читал, одна женина пятерых на фронт отправила, и сама за них... вот, сама.

Анна. Ты-то зачем сюда пожаловал? Знаю ведь, неспроста голову мне морочишь.

Бурмин. Устал я, Анна... от этой лёгкой жизни! Кругом стон стоит. Слёзы кругом. И – попрёки. Одни порёки! Колхоз – на мне, сельсовет – на мне. Что я, каменный, что ли? Что я, винтовку в руках держать не умею?

Анна. Пореви – легче станет.

Бурмин. Заревел бы – слёз нет. И выхода тоже нету.

Ждан. Не казнись, дядя Федот. Лучше приляг на часок, и пусть тебе мир приснится, без слёз, без похоронок, покой, который мы все потеряли.

Бурмин. Хорошо про покой говоришь, задушевно! Без слёз, значит, без похоронок... Хорошо! Только хлеб-то наяву сдавать надо. И везти наяву. А на чём везти? Лошадей нет... всего четыре клячонки.

Ждан. Бигилинские на коровах возят.

Анна. Вон куда вывел! Издалека вёл, кругами. А вывел прямо. Нет, золотко, коровушки не проси. Лучше сама запрягусь в оглобли, чем над Зорькой измываться позволю.

Ждан. Уступи, мам. Я тебя очень прошу, уступи. Прости, курицу яйца не учат, но ведь нужно. Нужно.

Анна. Сами впрягайтесь. Меня впрягайте. Зорьку не трогать.

Бурмин. Что ж, не неволю. Твоя доля и без того велика.

Входят дед Семён и Тоня.

Тоня. Ну, хоть вы ему скажите! Зерно на себе везти собрался. Тоже мне, тягло!

Семён Саввич. Защитничкам-то надо чем-то питаться. А хлеб на току лежит. Вот-вот прорастать начнёт.

Тоня. Близкий путь! Туда и обратно шестьдесят километров. Свалишься посреди дороги.

Семён Саввич. Ёкмарьёк, в солдатах больше того хаживал. Ноги, поди, не забыли про стародавние марши.

Тоня. Зато сам забыл, сколько лет на земле прожил. Тётя Нюра, ну что мне с этим стариком делать?

Анна. Видно, уж ничего не поделаешь. Отпусти. (Старику.) Если Зорьку доверю – справишься?

Семён Саввич. Я, да не справлюсь? В казахских степях таких рысаков объезжал... Тут – корова. Посовестилась бы смеяться над стариком.

Анна. «Корова», «корова»! С коровой-то больше ещё возни. А разозлишься да ударишь, так я...

Семён Саввич. Что я, изверг какой, Аннушка? Что я, лихоимец? Я животную с малых лет уважаю.

Анна. Ну и ладно. Езжай... езжай.

Бурмин. Выручила ты меня, Анна! Даже не знаешь, как выручила.

Ждан. Мама у меня такая!

Анна. Какая?

Ждан. Ну... замечательная.

Анна. Часом раньше кто несознательной обозвал?

Ждан. Ошибся. С кем не бывает.

Анна.