Иннокентий Омулевский - Новый губернатор Страница 15

Теперь только спохватился Падерин, что занесся слишком далеко, но уже было поздно.

— А, господа! — продолжал его превосходительство с поразительной нравственной силой в голосе, хотя и очень тихо, обращаясь разом к смотрителю и прокурору, — так вы думаете, что острить — значит служить? Я постараюсь в самом скором времени разуверить вас в этом!

Губернатор холодно-вежливо поклонился им и хотел уже выйти, как вдруг вспомнил о жаловавшемся ему арестанте и на минуту вернулся.

— Насчет тебя, братец, я справлюсь и распоряжусь… Будь спокоен, — сказал ему его превосходительство. — А вы пеняйте уж сами на себя, когда не хотели сказать мне правды, — прибавил он уже несколько строго, обращаясь ко всем остальным арестантам, и вышел, не дожидаясь их ответа.

Неистово болтавший руками смотритель и значительно притихший губернский прокурор торопливо последовали за ним, не успев или позабыв даже погрозить пальцем слишком еще неопытному и потому слишком смелому арестанту.

У ворот острога, поджидая, пока подадут лошадь, губернатор очень вежливо извинился перед губернским прокурором, что задержал его так долго, и прибавил, что не может его больше задерживать, чем тот и воспользовался в ту же минуту, — уехал.

— Никаких особенных приказаний не будет-с, ваше превосходительство-с? — спросил у Павла Николаевича, прислуживаясь, смотритель, когда тот готов был садиться в свою пролетку.

— Потрудитесь, г. смотритель, приготовить к сдаче ваши дела!.. — сказал ему только холодно-вежливо губернатор, раскланялся, сел и поехал.

«Ведь надо же было подвернуться этим казусам, да еще, как нарочно, всем вдруг! И где же это видано, не понимаю я, чтоб такую давать поблажку эдакому, можно сказать, бесчувственному каторжному народу!..» — болезненно завертелось в голове смотрителя, когда отягченный последними словами губернатора он стоял как вкопанный у ворот и бессмысленно провожал растерянными глазами быстро удаляющуюся пролетку его превосходительства.

Но… теплое чувство давно неиспытанной признательности осветило в этот день не одну загрубевшую, помраченную страстями душу, и не один хороший вздох нарушил в эту ночь мертвую тишину угрюмых стен острога…

XI

Частный пристав второй части улыбается

Вызвали ли все эти «невеселые картины» в губернаторе расположение к более веселым сценам или он уже намерен был окончательно испортить себе это утро, — как бы то ни было, его превосходительство приехал из острога прямо в полицию — именно во вторую частную управу. Губернаторская пролетка подъехала к ее парадному крыльцу так скромно, что даже само это «всевидящее око» второй части не узрело или не распознало на этот раз приезда хозяина губернии. На одной из ступенек крыльца сидела какая-то женщина с ребенком на руках и плакала. Его превосходительство как будто за этим именно только и завернул в эти стороны, чтобы услышать плачущую: он как встал с своей пролеткой, так и обратился прямо к ней…

— О чем ты плачешь, голубушка? — спросил ее губернатор.

Ласковый тон и приветливый вид незнакомого молодого чиновника сразу расположили плачущую к откровенности.

— Да вишь, ваше высокоблагородие, мужа моего тут посадили, так вот уже четвертый день пошел — не выпускают, — ответила она слезливо.

— Почему же не выпускают?

— Да три рубли, говорят, — принеси…

— Кто говорит?

— Частной-от сам…

— А за что взят твой муж?

— Он плотник, слышь; так другой, значит, товарищ, по работе, значит, пять рублев у него взаймы взял да полушубок взаклад оставил; а полушубок-то, слышь, воровским оказывается. А нам почему знать, ваше высокоблагородие, товарищу как откажешь: тоже пригодится, поди, когда…

— Какие же это три рубля просит с тебя частный пристав?

— Выкупу, значит…

— Как «выкупу»?

— Ну, значит, что он его домой отпустит… Нам где их взять, ваше высокоблагородие, три-то рубля; вон теперь полушубок-от отобрали, — с деньгами-то, значит, теперь прощайся…

— Ты, голубушка, воротись и подожди меня там, хоть в передней: я справлюсь о твоем муже, — сказал его превосходительство, торопливо поднимаясь на крыльцо.

Когда он исчез за дверью, женщина подошла к его кучеру.

— Это какой же чиновник-то приехал? — спросила она.

Женщина как стояла на месте, так и осталась тут на несколько минут с разинутым ртом.

Между тем виновник этого изумления вышел уже в переднюю. Комната эта была и тесна, и грязна, и темна, да еще вдобавок битком набита всяким народом, чаявшим движения от (не разб.) неповоротливого частного пристава, так что присматривавший за ним кривой полицейский солдат совершенно терялся (не разб.), как некогда наша земля в хаосе, пока какое-нибудь начальство не вызывало его из этой тьмы своим появлением в ней. На этот раз, однако ж, и сам губернатор, как лицо еще новое и, следовательно, темное для него, не мог совершить своим небросающимся в глаза видом такого вызова этой косой на один глаз тени; его превосходительство даже пальто свое пристроил собственноручно на вешалку. Некоторая часть публики, сидевшая за неимением скамеек, на грязном полу, равнодушно осматривала нового пришельца с ног до головы, не подозревая за ним и тени тех магических качеств, которые могли бы мгновенно поднять даже и ее на ноги, да еще, пожалуй, и удобную скамейку ей доставить; остальная часть, не сидевшая только потому, что у нее была одежда почище, занята была исключительно томительным ковырянием в носу или (не разб.) же томительным чесанием затылка и потому не имела даже времени рассматривать каких бы то ни было пришельцев: на физиономиях этой части публики лежала точно такая же истома, какая лежит на лицах усердно попостившихся людей, когда они идут исповедоваться.

Кстати и чтобы дать осмотреться немного его превосходительству (не разб.), скажем уже здесь и об исповеднике всей этой стоящей и сидящей публики, то есть о частном приставе второй части, который положительно заслуживает, чтобы о нем было сказано два-три слова особо…

По части умственных способностей его высокоблагородие отличался еще на школьной скамье. Раз как-то пришлось зму по поручению учителя истории переписать несколько страниц из какого-то учебника, в который попал случайно зовсем посторонний листок почти одинаковой формы с остальными листками книги. Будущий частный пристав, из крайнего уважения к науке, переписал все сплошь, так что в одном месте его рукописи получилось нечто вроде того, что, «когда Наполеон вступил со своими полчищами в Москву, сказал Христос своим ученикам» и проч., что и было принято к надлежащему сведению его товарищами. В позднейшем периоде, приближающемся к тому времени, когда дети уже преследуются уже отцами за так называемую «клубничку», за ним появилось новое умственное качество перевирать шиворот-навыворот слышанное или прочитанное. Так однажды все еще пока только будущий частный пристав в какой-то газете о войне северных американцев с южными рассказывал одной старушке ввиду особенной (не разб.), что сверные и южные штаты с Америкой теперь воюют, что очень огорчило чувствительную слушательницу.

В другой раз, услыхав, как кто-то сообщил, что у купца «Петрова воры ограбили лавку и пойманы, он рассказал в тот же вечер в знакомом купеческом же семейном доме, что купец Петров ограбил чью-то лавку и вор пойман», — что роизвело на другой день ужасный скандал в Земельске и к концу концов чуть ли не отразилось даже на боках рассказика. В настоящее же время, когда умственные способности частного пристава находятся в полной зрелости, с ним, хоть ничего подобного не случалось, тем не менее к третьему прибавилось у него и еще новая умственная способность — черное считать белым, а белое — черным, больше, впрочем, из собственных видов.

По части расторопности, кроме множества случаев, отчасти относящихся к первому и второму (упомяну)… его высокоблагородие может похвастаться (…). Еще очень недавно доказывал какому-то непонятливому приятелю, что без денег на свете ничего (не поделаешь). Он так сильно махал у него под носом пером, что едва не выколол ему глаза; а в другой раз, спеша растолкать в соборе народ для прохода «владыки», толкнул самого «владыку».

По части честности, его высокоблагородие, не отличившись особенно в первых двух периодах, в последнем придерживается знаменитого прудоновского парадокса, только не в том смысле, что «собственность есть кража», а считает просто кражу — собственностью.

По части же вежливости, на которую особенно напирал новый губернатор — его высокоблагородие в первом периоде был неоднократно сечен, во втором бит, а в настоящее время заявляет ее тем, что полицмейстера называет «вы, полковник», а полицейского солдата: «ты, скот», купцу говорит: «вы, многоуважаемый», а мещанину: «ты, любезный», вообще же очень часто принимает публику народной второй частной управы за «чертей», хотя и употребляет горячие напитки в самом умеренном количестве.