Шломо Вульф - Из зимы в лето Страница 15

***

"Демонстративная атака советских самолётов с потоплением американского фрегата, идущего с Окинавы после ремонта, а потому без бортового номера, само по себе является пиратскими действиями в нейтральных водах..." "В районе всего побережья нашей страны наблюдается повышенная активность советских подводных ракетоносцев, выдвинутых на рубеж кинжального удара по территории Соединённых Штатов. Президент обратился по красной линии к премьеру Советского Союза с просьбой о немедленной встрече в Женеве с целью предотвратить роковое развитие событий..." "... отвод всех иностранных кораблей из района боевых действий на Балканах. Разгром и аннексия сербами Албании, по мнению премьера Великобритании, не может служить поводом для глобальной войны..." "... не могли не воспользоваться сложившейся ситуацией. Мы призываем Советский Союз отказавшийся от самого понятия "еврей" в своей стране, прекратить поддержку еврейского подполья в Палестине. Восстание еврейского населения Палестины, однако, если оно начнётся, будет потоплено в крови, что показали события пятнадцатилетней давности. В ответ на отказ от нагнетания напряжённости в Палестине, мы, со своей стороны, приостановим перевооружение палестинской армии..." "Все страны тихоокеанского региона объявили о полной остановке перемещения судов и полётов самолётов на весь период возвращения лайнера "Родина" во Владивосток. Судно сопровождается кораблями и авиацией советского Тихоокеанского флота. ..." Когда радио умолкло, раздался уже знакомый голос капитана: "Мне очень жаль, товарищи, что нам всем испортили праздник... Что? Ну, конечно, Дмитрий Иванович, говорите..." "Светочка, - раздался задыхающийся от счастья голос Дани. - Альти даги! Катя жива и здорова. Эта зараза забралась со своим хавером на мачту и наблюдала бой от начала и до конца. Мазаль тов, дорогая..." "Ну вот, - вздохнул капитан. - Хоть одна хорошая новость. А отдых нам придётся отложить до всеобщего и полного разоружения... Мы же возвращаемся, к сожалению, во Владивосток. Правительство не уверено, что на Фиджи нас не ждут новые провокации. Кроме того, "Родина" нуждается в ремонте. Вы получите стоимость путёвок обратно. Пока же остаётся поздравить вас, что ваша жизнь и свобода отныне вне опасности. Нас уже надёжно сопровождают корабли и авиация ТОФа. Можете продолжать веселиться, пока тепло... Для сведения родственников пострадавших от взрыва бассейна. Все раненные в хорошем или удовлетворительном состоянии. Мы выжили... мы победили... Особая заслуга в потоплении нами - до подхода военных!! двух вооруженных до зубов катеров противника принадлежит нашему пассажиру Дмитрию Ивановичу Козлову. Только что по радио мы приняли указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Боевыми орденами награждены и четверо других наших массажиров. Вот их имена... Поздравляем вас, товарищи!" "Как же, - раздался рядом с Евгением тот же голос, что пророчествовал на причале. - Победили... Как с тем корветом. Что нас должен был защитить... Торпедируют нас их подводные лодки - и не пикнем..." "Ты сам заткнёшься или тебя заткнуть? - вызверился тихий Женя к восторгу и удивлению Юлии. Докаркаешься..." "А послать три тысячи безоружных беззащитных людей в открытый океан - порядок? - снизил тон зануда. - Знают же, как нас ненавидит и боится весь цивилизованный мир... Так нет, ещё нагнетают страх - Гавайи бомбить собираемся. Неужели не ясно, что теперь нам просто не дадут доплыть до Владивостока?" "Дадут, - уже спокойнее ввязался в дискуссию Евгений, - Потому и дадут, что будут бояться ответного удара по своим мирным жителям. Смотри, как они поджали хвосты после потопления их четырёх кораблей здесь и чудовищной резни сербами их косоваров там, на Балканах..." "И как же вам не стыдно! - Евгений, наконец, разглядел своего собеседника, импозантного старика с колодками орденов на пиджаке. - Вы радуетесь резне мирных жителей Косова, словно априори считаете этих беспощадных ко всем сербов правыми во всём только потому, что у них такой же тоталитарный режим, как у нас. Если бы Советский Союз не накачал Югославию оружием, косовары бы вырезали всех сербов в своей стране. Вы бы этому тоже радовались?" "Югославия - не тоталитарый режим, - со знанием дела возразила Юлия. - Это для путёвок за рубеж - капстрана. Там демократия." "Вот видите, - обрадовался старик.- Вот и ваша жена, Евгений, как вас там по отчеству, тоже признаёт, что у нас нет демократии..." "И не надо, если демократия не способна защитить ни себя саму, ни своих друзей от обнаглевших "демократов"! Если бы мы не были так сильны и решительны, вас бы, любезный защитник западных ценностей, с аппетитом доедали бы акулы..." "А нас бы у вас на глазах насиловали пираты, - добавила Юлия. Я предпочитаю, чтобы нас лучше ненавидели и боялись! Кстати, эти пираты скорее всего, просто перекрашенные и переодетые янки. Просто захотели отомстить нам за потопление итальянских паромов с добровольцами-мусульманами, которые направлялись в Косово. А у ваших янки вечно на языке демократия, а на деле - право кольта!" "УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ НАШЕГО ЛАЙНЕРА. В БОРТОВОМ БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА СОСТОИТСЯ ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР НАРОДНОГО АРТИСТА СССР НАТАНА ПОЛЯКОВСКОГО, ОКАЗАВШЕГО НАМ ЧЕСТЬ ПОДЕЛИТЬСЯ С НАМИ СВОИМ ТАЛАНТОМ. ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ. КОМУ НЕ ХВАТИТ МЕСТА, ТОВАРИЩ ПОЛЯКОВСКИЙ СОГЛАСЕН ПОВТОРИТЬ СЕАНС В СЕМЬ ЧАСОВ." Зал огромного бортового театра был полон. "Музкально-психологические картинки" Натана Поляковского стали легендой тетрального мира страны. Появление мага сопровождалось овацией вставшего зала. Дани и Света, Женя и Юля, Катя и Саша были впущены по блату до начала представления и сидели в первом ряду. Артист долго кланялся, сжимая рки над головой, потом своеобразным пластичным круговым движением руки мгновенно остановил шум. Уже сам этот факт власти одного, едва видимого из задних рядов человека над тысячью других поразило Катю. "Слушаю ваши заказы," - тихо сказал маг, улыбаясь. "Цирк!" - раздалось из зала. - "Одинокая гармонь!" "Натан Борисович, - встал рядом с Катей помполит. - Что-нибудь патриотическое. Рейс-то необычный. У людей такое настроение..." "Хорошо, - тихо сказал Поляковский. - По вашей просьбе исполняется музыкально-психологическая картинка "Тачанка". Просьба к зрителям, подверженным повышенной чувствительности, зараннее покинуть зал..." "И как у тебя с чувственностью? - хохотнул Сашок на ухо Катьке. - Выдержишь?" "С чувствительностью, дурак... О себе лучше подумай. Сам чуть не обо.. там на мачте!" Поляковский скрестил руки на груди, выпятил нижнюю губу, сразу став карикатурным евреем, и поднял голову. Откуда-то, не сверху, не сбоку, а действительно изнутри самого существа Кати зазвучала знакомая революционная мелодия "Ты лети с дороги, птица, зверь, с дороги уходи... Видишь, облако клубится, кони мчатся впереди". И - зал вокруг неё исчез! Рядом полыхало на закатном солнце красное знамя, воткнутое в сидение ездового бешенно несущуейся рядом по степи рессорной повозки, увлекаемой тройкой взмыленных трофейных белоказацких верховых коней, оскорблённых самим фактом их такого использования и кнутом. Поэтому страшными были даже их оскаленные огромными зубами окровавленные, с пеной на губах морды. Катю неистово трясло и кидало в точно такой же её тачанке, кубанка готова была слететь с головы, пыль от сотен верховых и тачанок застилала глаза, едко пахло конским потом и порохом, грохотало со всех сторон. То и дело то сзади, то с боков с оглушительным треском полыхали и чернели взметённой ввысь землёй взрывы, неистово кричали окровавленные кони и люди, бившиеся в пыли. Катя неистово сжимала рукоятки "максима", ожидая своего часа в этой страшной гонке вперёд - к мировой революции. Пробуждённая память предков заменила собственный жизненный опыт девочки-подростка. Она вдруг очутилас в окружении истнных братьев по оружию - армии побеждающего пролетариата, как ему тогда казалось... Бешенный бег вперёд вдруг сменился катастрофическим креном. Конная лава красных круто свернула вправо, прилегая к сёдлам, вспыхивая на солнце сотнями обнаженных клинков. А все тачанки разворачиваются пулемётами навстречу контратакующей лаве всадников с погонами на плечах. "И с налёта с поворота... Застрочил из пулемёта пулемётчик молодой..." Сжав зубы до солёного вкуса крови во рту, Катя даёт длинную очередь по всадникам, несущимся к ней с одной целью - разрубить её пополам! Пулемёт дрожит и грохочет, заменяя все прочие звуки. Только в нём сосредоточен для девочки сейчас весь мир. "Меня называли орлёнком в отряде... Враги называли орлом!.." Белая лава мгновенно редеет. Дико кричат опрокинутые кони, но их огибают уцелевшие всадники с судорожно вытянутыми вперёд шашками. Только в шашку вложена в эту минуту вся надежда каждого из этих людей на продолжение собственной жизни - убить эту бешенную девку, заткнуть сметоносный пулемёт. Сашок лихорадочно меняет ленты, вжавшись в кожанное сидение тачанки, пока Катя неистово сдвигает и сдвигает горячие и скользкие от её вспотевших ладоней рукоятки "максима", обрывающего и обрывающего десятки биографий русских семей, которые никогда и нигде в мире уже не состоятся... А вокруг бушует грозная песня, гремит мужским хором под стремительно темнеющим небом. На поле боя надвигается грозовая туча, которой начхать на людские страсти. Она полыхает молниями, у неё своя гражданская война... Вдруг, неожиданно, как потом оказалось, для самого Поляковского, меняется вся картина происходящего, кроме сюжета. Вместо южно-русской степи раскалённые на августовском солнце жёлтые и голые библейские холмы. По извилистой дороге, рядом с ней, прыгая по камням, несутся вперёд в облаках белой пыли сотни современных легковых машин, микроавтобусов со снятыми дверями. Они прямо облеплены разношерстной толпой молодых людей. Но они все похожи, ибо вместо голов у них - клетчатые куфии. На ходу, цепляясь за двери и крыши машин, они неистово стреляют из автоматов и гранатомётов. Катя лежит на плоской крыше-балконе своего дома в еврейском поселении с пулемётом и поливает свинцом наступающих палестинцев. Сердце разрывается от предсметрного крика женщин и детей во дворе дома. Рядом с ней на крыше, раскинув руки, лежит уже мертвый дядя Женя. Папа Дани с соседней крыши стреляет по погромщикам из гранатомёта, но тоже падает и больше не шевелится. Мама Ора и тётя Юля тщетно пытаются укрыть в разрушенном строении уцелевших детей от взрывов арабских гранат. Всё вокруг пылает и чадит в знойное августовское небо Девятого Ава - очередного грозного ответа Всевышнего на бесконечную еврейскую взаимную беспричинную ненависть и кровавую междуусобицу! Враги всё ближе. Пулемёт, заряжаемый незнакомым кудрявым черноволосым мальчиком вместо Сашка, раскаляется и шипит от капель пота, которые роняет на него Катя, до крови закусившая губу в последней надежде спасти свою и мамину жизни этой смертоносной машинкой. Но кудрявый мальчик с криком падает навзничь с ножом в горле, а над кромкой крыши, прямо перед Катей стремительно возникают бешенно сверкающие ненавистью и страхом глаза в прорези куфии. Перед её лицом возникает летящее к ней лезвие ножа, судорожно зажатого в смуглую руку. И - сразу наступает полная и безмятежная тишина. Разрушенный дом виден Кате уже сверху. Там мечутся во дворе бесчисленные враги в клетчатых платках на головах, сверкают их окровавленные ножи... Потом дом и само поселение становится пятнышком на жёлтых холмах. Под ней мерцает полоска прибоя. Муравьями сбегаются к морю уцелевшие евреи. Но они не могут даже войти в волны -их разобьёт о рифы прибоем, даже лучшие пловцы не достигнут кораблей на рейде, не говоря о женщинах с липнущим к ним плачущими детьми, инвалидах на колясках, стариках и старухах, вообще сроду не умевших плавать. Позади - туча врагов в куфиях с ножами, впереди - буруны смертельного прибоя среди острых камней... Нужна армия, нужны вооружённые евреи, но их нет, а немногочисленные друзья там, в море, ничем не могут помочь оттуда... Но Катя всё это видит как бы отстранённо, мельком. Всё быстрее, едва земетным облачком, её уносит всё дальше и дальше от Палестины, совсем недавно бывшей таким грозным и непобедимым Израилем... Буря аплодисментов, заплаканные лица зрительниц, сжатые кулаки мужчин... Ошеломлённая Катя сжимает онемевшую руку не менее поражённого увиденным Саши. Поляковский ошарашенно оглядывается по сторонам - он не инспирировал ничего подобного и вообще не понимает такой реакции зрителей - "Тачанка" всегда вызывала только революционный восторг!.. "Натан Борисович... У меня просто нет слов, - бушует помполит за кулисами после окончания сеанса и ухода из зала заплаканных поражённых зрителей. Остаётся, на правах Героя, только Дани. - Я, конечно, понимаю, вы с Дмитрием Ивановичем весь этот ужас пережили, но нам-то всем это зачем? Как мне теперь отчитаться перед парткомом пароходства за эту сионистскую публичную демонстрацию?" "Отчитывайтесь как хотите, - обессиленно ответил несчастный маг. - Я не могу всё это никак объяснить. Я продуцировал только "Тачанку". Немного "Орлёнка" для молодёжи. А эту ближневосточную муть я и вспоминать-то не хочу..." "Это моя вина, - тихо сказал Дани. - Мне, напротив, ваша тачанка, как это сказать по-русски..." "До фени, - машинально помог ему помполит. То есть это вы вмешались в представление? У вас что, у всех евреев этот дар?.." "За всех евреев не ручаюсь, но у этого, похоже, что-то есть, просиял, наконец, понявший всё Поляковский. - Не потому, что он еврей. У меня на сеансах иногда бывает такое. Редко, но бывает. Мои сюжеты непостижимым образом пробуждают в одном зрителе, не поддающемся моей магии, его собственные, но очень сильные ассоциации. Он невольно подключается к моему сеансу и портит всё представление. Вот как-то выступал я перед... между нами говоря, Политбюро. Как и предусмотрено утверждённой где надо и кем надо программой, я продуцирую Второй съезд. Все видят живого Ленина, Плеханова и прочих, "Вихри враждебные" исправно звучат, но вот прямо чувствую, что кто-то словно под руку что-то своё суёт, чего я и не вижу сам, как и сегодня не подозревал, что весь зал смотрит всю эту палестинскую трагедию... Окончил я сеанс и - глазам не верю: все красные сидят, потные, рубашки расстёгнутые до пояса, глаза сальные, а рука чуть не у каждого в ширинке... Генсек не исключение. Как отмазываться? Тем более, что все до внутреннего визга довольны - нафига им этот Ленин, да ещё с Плехановым. Никто и не помнит, кто вообще носил такую фамилию, каким уклоном увлекался и как окончил свою революционную биографию. Зато они у меня на сеансе получили откуда-то такой заряд кое-какой энергии, что все заспешили на все четыре стороны по неотложным государственным делам. "Ну вы и шалун! - говорит мне Генеральный. - Мне такое и во сне не приснилось бы..." А я бы и рад вспомнить, да нечего не вспоминается! Я же им дискуссию Ленина с Плехановым воображал от всей души! Сунули меня на детектор лжи и определили весь эпизод, как несчастный случай на производстве. Обещали выявить умельца и наказать паршивую овцу в их здоровой среде, морального разложенца... Так что докладывайте в своём парткоме что угодно. Поляковского это не касается." "Ладно, - улыбнулся разомлевший помполит. - Только... Натан Борисович... как это... Вы так и не воспроизвели ту фантазию, ну... что была в Кремле? Может быть, порадуете нас с Дмитрием Ивановичем, между нами..." "И рад бы, да я же сам не знаю, что он там навоображал! Как-то попалась мне совершенно, ну, абсолютно неприступная дама, жена самого директора Ленконцерта..." "И вы вспомнили?" - с надеждой откликнулся помполит. "В том-то и дело, что я -нет! Зашёл я как-то к ней в кабинет её мужа, перепробовал все свои музыкальные картинки - скала!... Тут я запустил "Вихри враждебные веют над нами..." Мне эта мелодия разве что смутно напоминает этот Второй съезд партии. А она, смотрю, как-то дико на меня взглянула и... прямо словно озверела! Прямо на служебном столе мужа... Меня пять часов не отпускала..." Помполит заливисто и похотливо хохотал. Чтоб им всем лопнуть с этими фантазиями, - мрачно подумал Дани. - И чтоб меня чёрт побрал за мою память... Всё точно так же, как тогда. Весь мир спокойно веселился, пока нас топили и резали. Как раз проходил всемирный фестиваль, разные конкурсы юмора. Советский крейсер, который подобрал меня и моих подзащитных с Кармеля, отгонял от берегов Палестины чей-то круизный лайнер, специально свернувший сюда, из любопытства. На его борту гремела весёлая музыка, а нарядная публика толпилась с биноклями, гнусно расширяя глаза, разглядывая то, что творилось на нашем побережье!.. " Натан, можно тебя на минутку, - сказал Дани, когда уставший от смеха помполит ушёл. - Слушай. Как ты относишься к религиозным текстам?.." "Нкт-нет, я всегда с подозрением относился к иудаизму, а в Израиле, насмотревшись на пейсатых, стал воинствующим атеистом. Я скорее настрою себя на эти дурацкие их съезды, чем на сюжеты древних иудеев. Бесконечные жертвенники, крось, наказания за отступничество, бррр..." "Речь идёт о христитанских и мусульманским текстах. Они должны сопровождаться моим излучением, чтобы..." "Начинается! Да не возродить тебе Израиль! Против нас всегда был, есть и будет весь мир. Заметь, что бы ни делал Израиль, как бы он ни был прав, мировое сообщество всегда было на стороне арабов, только потому, что они не евреи! Кроме тех редких случаев, когда израиль надо было поддержать против Советского Союза. Если вам и удастся снова провозгласить еврейскую независтимость, снова собрать несчастных в свою вроде бы страну, те же евреи, всё тотчас позабыв, тотчас вцепятся друг в друга. И весь мир - в евреев и Израиль. Нет уж, мне спокойнее в галуте, спасибо, уже ели ваше гостеприимство, господа сабры!.." "Всё высказал? Теперь послушай меня. Ведь ты не зря тогда приехал в Израиль. И снова соберёшься. Это неизбежно, это - зов крови. И мы вместе с тобой, с такими как ты иначе обустроим новый Израиль. Пока же, пойми, я и ты - последняя надежда нашего несчастного народа!.."