Валентин Катаев - Время, вперед ! Страница 16

Ветер вырывает из рук листок, бросает в него из окна горстями голубую пыль, крупную, как сеяный мак.

Нечем дышать.

Первую ночь он спал в вестибюле отеля, за загородкой, на столе "почтового отделения и государственной трудовой сберегательной кассы". Было твердо и коротко. Мешали медные весы. Но все же лучше, чем на полу возле двери.

Никому не разрешалось ночевать в помещении государственного учреждения. Георгию Васильевичу сделали исключение из уважения к имени и профессии.

Днем он мыкался по участкам и, останавливаясь на ходу, записывал в книжечку.

Вот некоторые его заметки:

"...специальные дощатые сарайчики "для куренья". В других местах курить строжайше запрещено. Посредине большой чан с водой. Вокруг, по стенам, лавочки. Сидят, курят, сплевывают, утирают рукавом рты. Молодые, задумчивые, совсем не похожи на рабочих..."

"Анархия скоростей, ритмов. Несовпадение. Стоял на переезде. Маневрировал товарный поезд. Трусила местная плетеная бричка. Обдавал пылью грузовик-пятитонка. Мигал ослепительно велосипед. Шел человек (между прочим, куда он шел?). Поджарые башкирские верблюды с длинными окороками волокли бревна. Летел аэроплан большой, трехмоторный. И у всех - разная скорость. Можно сойти с ума. Мы живем в эпоху разных скоростей. Их надо координировать. А может быть, они координированы? Но чем?"

"Полтора года назад здесь была абсолютно пустая, дикая, выжженная степь. Безлюдно. Мертвые горы. Орлы-стервятники. Бураны. Сто пятьдесят километров от железной дороги, пятьдесят километров от ближайшего города... А теперь? Чудеса..."

"Стройка переживает разные эры: сначала земляную, потом деревянную. Сейчас начинается железная, бетонная. Молодой зеленоватый железобетон вылущивается из деревянных опалубок, лесов... Будет скоро эра машинная (монтаж), потом электрическая (ЦЭС)..."

"Баллоны с газами. Разноцветные. Кислород - синий. Ацетилен - белый. Водород - красный. (А что с ними делают?)"

"Бригада бетонщиков - орудийная прислуга - заряжает, подносит... Десятник - фейерверкер (бегает с записной книжкой, ругается). Моторист наводчик..."

"Видел: комсомольская бригада работала без лесов. Новый способ кирпичной кладки. Синее небо. Страшно синее! Они пели, работая на узком ребре восходящей из земли кладки. Кажется, фабричная труба. Они пели и кирпич за кирпичом подымали стену и сами подымались вместе с ней (стена, подымающаяся в небо на глазах вместе с поющими людьми. Молодость?)".

И многое другое записывал он.

"Но какая между всеми этими деталями связь?"

На следующую ночь комендант перевел его в бездействующую ванную комнату второго этажа. Это было уже лучше. Но работать все же невозможно.

Утром на четвертом этаже освободился маленький угловой номер. Он освобождался регулярно каждые три-четыре дня. Очевидно, дольше в нем никто не выдерживал.

Старожилы хорошо знают этот номер. Он даже получил специальное название: каупер.

Но что такое "каупер"?

Георгий Васильевич был человек новый, технически не подготовленный, он не знал, что такое "каупер".

Он нажал на коменданта и получил номер без очереди.

Ну и номерок!

Георгий Васильевич сделал нечто вроде охлаждающего экрана: расставил перед проклятой стеной стулья и повесил на них мокрую простыню.

Простыня высохла в полчаса.

Георгий Васильевич разделся догола, настежь распахнул дверь, устроил сквозняк. Сидеть голым на страшном сквозняке было очень приятно, но не совсем удобно.

Сквозняк выдул в коридор портьеры, дверь оголилась. По коридору мимо номера ходили уборщицы. Могли увидеть.

Георгий Васильевич не без труда поймал портьеры, силой втащил их в номер и сколол булавками. Тотчас булавки скрутило и вырвало с мясом. В портьерах остались дырки.

Он плюнул и надел кальсоны.

Но в кальсонах тоже было неловко.

Он запер дверь.

Через минуту в номере снова нечем было дышать.

Тогда Георгий Васильевич надел на горячее мокрое тело резиновый макинтош, сунул ноги в ночные туфли, застегнулся до горла, взял бинокль и пошел мыкаться по отелю.

XX

Они возвращались с аэродрома.

Серошевский улетел.

От радиатора несло жаром.

Мистер Рай Руп сидел, глубоко завалясь назад. Он прижал подбородок к галстуку. Шляпа съехала ему на нос. Добрыми суженными глазами смотрел он из-под полей шляпы по сторонам.

Красная дорога была извилиста и волниста.

Она бросалась то вверх, то вниз, то вправо, то влево. Но, в общем, она неуклонно понижалась. Автомобиль, спускаясь, огибал гору.

Справа горизонт был резко ограничен и приближен косым боком широкой горы.

Слева он падал, простираясь безграничным мутным пространством низменности.

Гора поросла жесткой и цепкой альпийской травкой. На ней были разбросаны пудовые осколки радужной, багровой руды и круглые валуны с лапчатыми оттисками серебристо-зеленых лишаев.

Дальше и выше направо горело почти серое от зноя небо. Быстро бежали облака.

Бежали и поворачивались облакам навстречу верхушки буровых вышек.

Густой киноварью краснела длинная насыпь "вскрышки" пятьсот восемнадцатого горизонта. Оттуда вылетали очень белые снежки пара. Они на несколько секунд опережали прозрачные горные посвистыванья невидимых локомотивов.

Налбандов сидел прямо, несколько боком к мистеру Рай Рупу. Крупными желтоватыми руками с черно-синими полосками нечищеных ногтей он упирался в голову своей оранжевой палки.

Между Налбандовым и Рай Рупом подпрыгивал на крупно стеганном сиденье сверток чертежей.

Несколько минут тому назад между ними начался разговор. И начался не совсем ладно.

Мистер Рай Руп попросил мистера Леонарда Дарлея перевести товарищу Налбандову длинную любезную вступительную фразу:

- Как это приятно видеть такого необыкновенного и энергичного начальника строительства, который вылетает на аэроплане только для того, чтобы лично устранить мелкие затруднения, возникшие на узловой станции, в то время как эти затруднения, вероятно, легко могли бы быть устранены самой железнодорожной администрацией...

Однако едва мистер Леонард Дарлей открыл рот, Налбандов быстро и резко сказал по-английски:

- Пожалуйста, не беспокойтесь. Я говорю по-английски.

- О! - воскликнул мистер Рай Руп в восхищенье. - О! Это очень, очень хорошо. Это очень приятно. В таком случае мы не будем больше затруднять нашего дорогого Леонарда, которому ужасно надоело беспрерывно переводить мои глупости. Не правда ли, старина Леонард? Ведь вам надоело?

Он добродушно потискал пухлыми ручками широкие плечи мистера Дарлея, сидевшего перед ним на откидной скамеечке.

- Впрочем, - прибавил мистер Рай Руп, хитро прищурившись, - впрочем, я тоже немножечко научился говорить по-русски. Я был в Москве всего трое суток, но, честное слово, я научился говорить самую необходимую русскую фразу. Не правда ли, Леонард? Как эта универсальная фраза...

Он сделал небольшую паузу, пожевал губами и нежно взял Налбандова за руку.

- Как это? Да... Эта фраза...

Он сдвинул шляпу на затылок и, добродушно коверкая русские слова, раздельно и добросовестно произнес:

- Да... "Кто последни, я за уами..."

Он был готов весело расхохотаться. Но Налбандов строго молчал. Американец покашлял и тоже замолчал, поджав губы.

Несколько минут они ехали молча.

Теперь представился повод возобновить так неудачно начавшийся разговор - гора, рудник, буровые вышки...

Налбандов круто повернул смоляную бороду. Вскинул голову.

- Эта гора? Да. Триста миллионов тонн руды.

- Триста миллионов?

Мистер Рай Руп не находит слов.

- Триста миллионов?

Мистер Дарлей вытаскивает записную книжку.

- Триста миллионов. Да. Тонн.

Глаз Налбандова бьет вдаль. Налбандов доволен. Давать точные, исчерпывающие технические разъяснения, поражать цифрами и масштабами, разворачивать широкую статистическую картину строительства - это его стихия. Налбандов щеголяет памятью и знаниями.

Он веско бросает короткие фразы:

- Триста миллионов. По неполным исчислениям. Дальнейшие исследования значительно увеличат эту цифру. По качеству своему руда одна из богатейших в мире. Шестьдесят пять, шестьдесят семь процентов чистого железа. Коэффициент рудоносности - на одну тонну руды одна тонна пустых пород. При самой интенсивной технически возможной разработке этого запаса хватит на многие десятки лет. Следовательно...

Налбандов несколько небрежно кивает бородой налево.

Там, налево, внизу - громадное плоское пространство строительной площадки.

- Следовательно... ничего нет удивительного в размахе строительства. Обращаю ваше внимание. Наша строительная площадка. Отсюда она как на ладони.

(Как "на ладони". Нет. Она сама - грубая, грязная ладонь площадью в сорок пять квадратных километров, с пересекающимися линиями железнодорожных путей, с буграми и неровностями, с пальцами горных отрогов.)