Александр Некрич - Обсуждение книги А М Некрича 1941, 22 ИЮНЯ в Институте Марксизма-Ленинизма при ЦК КПСС Страница 16

И когда появилась такого рода честная книжка, поворачивается же язык вносить поправки, утверждать, что заявление ТАСС - это "маневр", и директива... предусматривала запрет критиковать Гитлера.

А в какое положение были поставлены все коммунистические партии Запада? Из республикан-ской Испании в СССР не осталось ни одного беженца. И все ради дружбы с Гитлером.

Это ошибка неинформированного человека или заведомая линия на отступничество от интересов революции?

Председатель

Слово для справки имеет Г. А. Деборин.

Г.А. Деборин

Я не считаю нужным выступать с заключительным словом. Хочу лишь разъяснить одно недоразумение, и побудило меня к этому выступление тов. Кулиша, который сказал, что "мы присутствуем при рождении новой доктрины". Слухи о том, что при обсуждении книги Некрича встанет вопрос о новой доктрине опередил на десять дней сегодняшнее обсуждение.

Никто никакой новой доктрины здесь не выдвигал.

Сделал некоторые замечания по книге Некрича, но не считал нужным повторять то, что сказано о позиции Сталина накануне нападения Германии на Советский Союз.

Культ личности и его последствия имеют ряд сторон. Одна сторона единоличные решения, вера в непогрешимость; другая сторона - влияние культа личности на других людей. Разве люди сознательно врали, когда давали неправильные сведения о политике Германии? Я думаю, что люди искренне верили в непогрешимость Сталина и невольно "пристраивались" к его установкам. Это не исключает того, что среди этих людей могли быть и карьеристы, которые не бессознатель-но, а именно сознательно действовали так.

Меня взволновал факт, о котором рассказывал выступавший первым в обсуждении тов. Анфилов. Он рассказывал о том, что тоже беседовал с маршалом Голиковым, и тот сказал: "Мы все знали, что дело обстоит иначе, но мы информировали так, как это было угодно Сталину". Это - другая категория, это уже не ошибка человека, это - карьеризм, это принесение интересов страны в жертву своим личным интересам. И это тоже пагубное влияние культа личности. Вот почему мне понравилось выражение, которое употребил здесь тов. Слезкин. Я не знаю, насколько правильно он оценивал советскогерманский договор, будучи 19 лет от роду, но выражение, которое он употребил, говоря о культе личности Сталина, что здесь был порочный круг, мне кажется, очень правильное, и эту мысль я хотел бы здесь поддержать.

Я не понимаю выступления Снегова. Он старался доказать, что книжка честная, а докладчик выступал с каких-то других позиций, значит,- нечестно. Докладчик выступал так, как ему подсказывала его партийная совесть. Не ставил докладчик своей задачей защищать Сталина, он старался объективно разобраться.

С чем я положительно не могу согласиться в выступлении Снегова, это с оценкой советско- германского договора, как и с оценкой всей истории советского государства, которую он датировал с 1928 года.

В выступлении тов. Снегова я не услышал ничего нового; то же я слышал от Якобсона, Эрдмана, других буржуазных реакционных фальсификаторов истории, и то же слышу сейчас,- "четвертый раздел Польши", "союз Сталина с Гитлером". Я здесь не слышал ничего нового от Снегова, чего бы ни говорили злейшие наши враги. Снегову надо подумать о том, в каком лагере он оказывается.

(Снегов: - Я из лагеря с Колымы...)

(С места голоса: - Это позор! Это позор!)

Все что он говорил, говорит вся враждебная нам критика, и надо разобраться, почему здесь обнаруживается такое поразительное совпадение точек зрения.

Председатель

Прошу соблюдать порядок и тишину. Заключительное слово имеет автор тов. Некрич.

Тов. Некрич

Прежде всего я считаю своим долгом сказать, что обсуждение, которое устроил Отдел истории Великой Отечественной войны Института марксизма-ленинизма, представляет собой подлинную научную дискуссию, когда каждый мог выступить со своей точкой зрения. И того накала страстей, к которому мы пришли в конце заседания, я думаю, могло бы и не быть.

Я далек от мысли считать, что Г.А. Деборин, выступая от имени редколлегии 1-го тома, пытался как-то дезавуировать мою книгу. Я надеюсь, что он исходил из подлинно научных целей. Так и рассматривался вопрос во время дискуссии.

Товарищи! Здесь было много вопросов, все они сложные. Вполне естественно, что такая тема, как 1941 год, который является большой трагедией нашего народа, привлекала и еще долгие годы будет привлекать внимание историков, литераторов и представителей других профессий, да и любого советского человека, ибо урон в каждой советской семье есть урон, понесенный и нашей страной, нашим отечеством.

Я не буду останавливаться на вопросах непринципиальных, а может быть, и принципиальных, но не имеющих решающего значения.

Я благодарен тем товарищам, которые заметили в моей книге неточности, неправильности, упущения и прочие огрехи, и я очень рад, что эти замечания были высказаны здесь прямо на открытой дискуссии. Вообще должен сказать, что открытая дискуссия является единственно правильным методом обсуждения назревшей проблемы, и чем больше будет таких дискуссий, тем больше будет книг и тем лучше они будут. Дискуссии по таким вопросам и научным проблемам не обязательно должны связываться с выходом книги. Историческая наука является такой же наукой, как и другие, и ее задачей является расширение границ познания, а поэтому научные дискуссии нам необходимы точно так же, как и любой другой науке.

Я в своей книге попытался представить ту картину положения перед нападением гитлеровской Германии, которая мне представлялась правильной. Я старался объективно подойти к материалам, которыми располагал. Правы те, кто говорил, что многих документов нет в книге, и нет их не потому, что я не знаю их или не привлекаю,- но выпуск книги не только личное дело автора. На пути ее выхода в свет есть много инстанций, которые просматривают книгу... Но эти документы я имел в виду, когда писал книгу, я старался помещать данные, соответствующие подлинным документам. Я бы мог зачитать часть этих документов, но пока шел к этой трибуне, передумал, потому что все уже очень устали и не стоит затягивать обсуждение.

Главный вопрос - это, очевидно, вопрос о том, почему мы оказались в таком тяжелом положении в июне 1941 года.

Я думаю, что там, где существует неограниченная власть, а неограниченная власть была сосредоточена в руках Сталина, такие ошибки, такие грубые просчеты возможны. Там, где неограниченная власть, там могут быть неограниченные ошибки.

Полагаю, что основную вину за этот урон, за тот ущерб, который понес наш народ, наша страна, нужно возложить на Сталина. Я в этом глубоко убежден, как бы меня не уверяли, что это не так, что виноваты и другие. А я признаю, что виноваты и другие,- и министр обороны, и Генштаб, и командующие округами несут свою долю ответственности, ибо воинский устав и от командующего округом, и от командира взвода требует быть всегда в состоянии боевой готовности и т.д.

Но мы не могли уйти от тех специфических обстоятельств, при которых эти события разви-вались. Особенность этих обстоятельств заключалась в том, что никакие вопросы международной и внутренней политики, никакие мало-мальски серьезные решения без санкции Сталина не принимались. Это факт, от этого факта уйти нельзя. Выступал ли Калинин в Военно-политичес-кой академии, выступал ли Жданов на каком-нибудь заседании, отстаивал ли Шапошников ту точку зрения, что не надо разрушать старых границ, все равно конечное решение принадлежало одному человеку. Это - факт, от него никуда не уйти. Об этом было прямо сказано нашей партией на XX съезде, в постановлении ЦК партии от 30 июня 1956 года, в решениях XXII съезда партии,- там было прямо сказано, что неподготовленность к войне явилась одной из самых серьезных ошибок Сталина. Это - факт. Об этом сказала наша партия, сказала открыто нашему народу. И по-моему, здесь спора не должно быть.

Вопрос об информации. Здесь выступал тов. Гнедин, и он прекрасно показал, каково было отношение к информации. К сожалению, беседа с маршалом Голиковым опубликована в моей книге не полностью. Полностью она не могла быть опубликована. В дальнейших вопросах, которые были мной заданы маршалу Голикову, и в его ответах содержится, между прочим, и самокритика Голикова, критика своих поступков, как начальника Главного разведывательного управления, так же как и других управлений Красной Армии, так же как руководителей и других правительственных ведомств, которые были заворожены (Голиков употребляет это выражение) авторитетом Сталина и естественно набирали именно те материалы, которые он желал бы видеть: И это - факт. Так было. Так бывает и в нашей жизни - часто мы своим непосредственным начальникам даем ту информацию, которую, мы знаем, им желательно было бы слышать. И против этого надо бороться совершенно решительно. И в этом отношении ответственность возлагается на всех нас, потому что это начинается с самого низшего звена. Сначала дается инфор-мация, потом она просеивается одним, вторым, третьим, и приходит уже не информация, а дезинформация.