Михаил Садовский - Фитиль для керосинки Страница 16

-- Ты знаешь, что он тебе сунул?! -- Внезапно прервала ее мысли Агаша. Песя молча смотрела на нее. -- Он толще -- не влезет!

-- Откуда ты знаешь? Ты же не взяла керосинку.

-- Смирнов сказал. Он знает.

-- А, фарбренен зол эр верн, дер кнуйт!45

-- Нит фарбренен! -- Напирая на "р", ответила Агаша.

-- Давай по нему постучим, как по мясу, так он станет тоньше. -- Предложила Песя. Агаша посмотрела и ничего не ответила. Потом взяла верх от керосинки и попыталась всунуть фитиль на место, но щель была явно тоньше, чем плотная ноздреватая материя.

Обе старухи стояли, опустив руки, и думали совершенно одинаково, хотя, конечно, не сговаривались и не знали об этом. Они думали, что если бы жив был Шлема или Иван, то уж наверняка бы что-нибудь придумал. Им показалось это настолько реально возможным, что обе заплакали одновременно тихо и горько, как только плачут в детстве или в беспомощной старости. Потом Агаша схватила верх от керосинки, второй фитиль и так быстро исчезла, что Песя не успела ничего произнести.

Она вернулась минут через двадцать, когда вокруг Песи все было в рыбной чешуе, молча установила --принесенную деталь на поддон, полный керосина, и загремела спичечным коробком, вынутым из кармана. Огонек нехотя мигнул несколько раз сквозь закопченное окошечко и уверенно повзрослел. Агаша поставила приготовленную кастрюлю на огонь, огляделась вокруг и безнадежно сказала: "Какая же ты неряха, боже мой, ты, когда что-нибудь делаешь... даже лицо..."

-- И что он сказал, этот шлимазл, -- прервала ее Песя.

-- Это я ему сказала. -- Возразила Агаша. -- А ты лавровый лист не забыла? Ты всегда забываешь лавровый лист. Я ему дала его фитиль! -- Добавила она угрожающе! -- Так он вернул мне его обратно! -- И она протянула Песе фитиль.

-- Зачем мине этот фитиль? -- Поинтересовалась Песя.

-- Я ему тоже сказала. Так он велел тебе передать, чтобы ты его положила за притолоку, а к Пасхе он сделает подарок.

-- К Песах? -- Поправила Песя. Но Агаша не обратила никакого внимания. -- Он в лавку внутрь сказал и думал, что я не поняла.

-- А ты поняла?

-- Конечно, поняла! С кем он там сидит в темноте в лавке?

-- Я знаю? Как это ты поняла?

-- Поняла? Я уже столько лет с тобой ем фиш по субботам...

-- И что он сказал?

-- Что тебе надо подарить керогаз, так ты его достала с этими фитилями, будто их варишь вместо макаронов.

-- И ты столько поняла?

-- Нет. Я поняла только про керогаз... Но фитиль спрячь... может, правда, пригодится... -- Агаша грузно поднялась и на ходу сказала в полоборота. -- До первой звезды я вернусь, не волнуйся, и сама на стол накрою... ОСКОЛОК

"Бобе, ты правильно говоришь -- ты, действительно, осколок прошлого. Но очень любимый". Он подсел к бабушке и положил голову ей на плечо. Оно было костлявое, кофта пахла жареным луком и валерьянкой, а сползавшие на лицо седые пряди нежно щекотали и напоминали, что счастье все же есть. Счастье у каждого свое.

Он помнил, как мама любила усадить его рядом, положить книгу на колени себе и ему, так, чтобы лучше было видно картинки, и читать, читать... ее рука обнимала его и не дотягивалась до страниц, тогда она обхватывала его локоть, а пряди сползали ему на лицо и пахли "Серебристым ландышем". Он специально спросил, как называются ее духи, и своей первой девушке потом купил такие же. Бабушкины пряди пахли старостью, но это не был гнетущий запах -- это был запах времени.

Когда маму забрали, ему только-только исполнилось семь. Отец не вернулся из командировки полугодом позже, и он сначала никак не связывал это с арестом мамы... бабушка не плакала, никуда не звонила и не хлопотала. Она надела черную юбку, черную шаль, положила в черную сумку какие-то бумаги, отцовские золотые часы, закрыла дверь на ключ, и его тоже опустила в сумку.

-- Ты забыла положить ключ под коврик, -- возразил он.

-- Швайг! Унд гей гихер!46 -- Бабушка подтолкнула его к лестнице, и они пошли на вокзал пешком. Это оказалось недалеко. Потом двое суток в поезде, и новый город. Без вещей, без сумок и чемоданов -- словно они отправились на денек к друзьям на именины. На самом же деле никто не знал, куда они делись, где затерялись в стиснутой страхом и лагерями огромной стране... давно это было. Он закрыл глаза и не убирал голову. Отчего это сегодня на него накатило? Может быть, он почувствовал, что настала его очередь подтолкнуть единственного родного на всем свете человека и сказать ей: "Фрег нит мир горништ, унд их бет дир- гей гихер"!47

Он знал, как им трудно придется, и единственно за что волновался, чтобы бабушка выдержала. Собственно говоря, он постарается, конечно, чтобы жизнь ее не переменилась... и то, что она дала согласие... это чудо... без ее согласия ничего не делалось в его жизни, сколько он помнил... она и тогда сначала не соглашалась жить у своей подруги времен первой мировой, с которой с тех пор не виделась и у которой остановилась. Не соглашалась, потому что боялась ее подвести. Машеньке больших трудов стоило уговорить ее, вернее переубедить, что так безопаснее -- жить у нее на окраине в домике на скате оврага... Огонек будто тлел под жестяным колпачком, надетым на прямо на лампочку, и, когда бы он ни проснулся, -- две седые головы с двух сторон склонялись над этим огоньком и тихо говорили, говорили... но он не мог разобрать ни слова...

-- Ты уже это сделал? -- Бабушка чуть повернула к нему голову. Он ответил не сразу...

-- Ты же тоже тогда не положила ключ под коврик.

-- Я знала, что они не вернутся...

-- Ты знала???

-- Это было не трудно, поверь мне...

-- Да, да... -- как бы подтвердил он, -- а я, чтобы не передумать... но ты же сказала, что меня не отпустишь одного...

-- Да. Я хочу лежать в земле, где чтят могилы даже через пять тысяч лет... ты не дашь им шанса... не попрешься на Красную площадь и не будешь фарцовщиком...

-- Бобе, ты мне испортила всю личную жизнь, -- вдруг сказал он совсем другим тоном.

-- Я?

-- Рядом с тобой все женщины кажутся такими пресными и глупыми...

-- Ну, ладно, ладно, ешефича...

Как же, конечно, -- ее любимое слово. Тогда, после первой темной, которую ему устроили по случаю вступления жиденка в новый класс, он оробел и притих, лелеял свой синяк на выпиравшей скуле и соображал, что бы такое придумать и завтра не ходить в школу... но бабушка будто читала мысли:

-- Ты вот что -- наплюй на синяк, и вернись в класс веселым и счастливым.

-- А если они опять... -- но бабушка не дала договорить:

-- Опережай, ешефича, а то пропадешь... -- и он не отступил.

-- А это все заживет -- не вспомнишь, где было, -- говорила она, прижимая что-то жгучее к ссадине на руке после драки на следующий день... Только семнадцать лет спустя они случайно узнали, что его отца, а ее зятя, расстреляли 7 ноября сорок первого года, как и безногого генерала Дугласа. У них была своя фантазия -- с Интербригадовцами рассчитаться в светлый праздник Октября... что ж -- неплохая выдумка... они были эстеты... о смерти его матери они узнали годом позже -- там все было буднично: по справке и без вмешательства свинца...

Когда кончилась война, они уже успели известить, что бомба попала точно в их дом, и его не стало, но после справок о реабилитации дочери и зятя бабушка решила вернуться. Внук уже отслужил и мог вне конкурса поступить в институт, а им полагалась компенсация и квартира. Снова жили у ее подруги -- и с этой по ночам говорили... Потом его семейное инсти тутское общежитие, в котором бобе готовила на весь этаж, потом коммуналка в память о заслугах зятя в Испании, и, наконец, эта "хрущеба", которая их вполне устраивала, и, в самом деле, была очень уютной.

Когда его распределяли, бабушка сказала: "Нет. Еще одного переезда, да в Сибирь, я не перенесу", -- одела все свое черное и пошла в институт. Произошло чудо -- место работы поменяли, внука втиснули в контору, которая неизвестно чем занималась, но исправно проверяла присутствие сотрудников на рабочих местах, выдавала им зарплату, собирала проф союзные взносы и платила по бюллетеню. Он быстро сориентировался, за три года состряпал диссертацию, с боем защитил ее в головном предприятии, про него говорили, что очень талантливый, подающий надежды, но... он оказался перед новым распределением

-- теперь ему позволительно было искать место самому, на прежней работе такие специалисты "оказалось" не требовались. Фамилия обманывала -- лицо нет. По телефону на вопрос нужны ли специалисты согласно объявлению, отвечали "да", а в назначенное время в отделе кадров, после того, как видели его и раскрывали паспорт, начинали мяться и просили подождать звонка от них -- они обязательно ему позвонят "через недельку".

Тогда он и написал заявление и приложил к нему вызов... "в связи с отъездом на постоянное место жительства".

Конечно, он согласовал это с ней.

Теперь предстояло как-то зарабатывать на хлеб до отъезда -- в самом деле, кому захочется держать на работе человека, который предательски покидает Родину! Затаскают -- слабое идейно -- политическое воспитание... понятно, понятно...